Однако выстрел обязательно нужно сделать.
Это безумие. Это самоубийство. Это глупость.
Но другого выхода нет. Мила чувствовала, что единственный способ показать НКВД, где скрывается изменник, доказать, что она сама не изменник, это сделать выстрел и убить Гределя. Вот только расстояние слишком большое, винтовка бьет неточно, а тут еще немцы выжгли лес на склоне горы.
— Мне придется стрелять от границы выжженной зоны, — сказала Мила.
— Это слишком далеко. Я считаю, это западня. Вот почему немцы хотят, чтобы ты стреляла оттуда. Там будет ждать засада.
— Не важно.
— У тебя даже нет винтовки.
— Я раздобуду винтовку. Это наша задача на завтра.
— Нет, завтра мы займемся поисками еды, потому что, если завтра мы ее не найдем, послезавтра мы уже ослабнем настолько, что не сможем отыскать уже ничего.
На следующий день они решили рискнуть. Необходимо было достать продовольствие. Мила находилась в километре от пещеры, на поляне, свободной от высоких сосен, вместо которых росли маленькие елочки и можжевельник, а землю покрывали кусты калины. Именно в таких местах в изобилии растут грибы, хотя требовался зоркий глаз, чтобы разглядеть гриб в тенистом кустарнике или у самого основания дерева. Мила искала грибы с желтоватой шляпкой и бахромой на ножке. Как объяснил Учитель, они назывались опята и их можно было есть. Он вручил Миле образец, и она рыла землю словно свинья, обнюхивая мертвенно-белую плоть грибов. Но вдруг в одно мгновение мир изменился.
Мила замерла, потом мягко стекла на землю и как можно осторожно забралась в густые заросли калины. У нее бешено колотилось сердце. Всему виной было… что? Странный звук, едва уловимый запах, некий зафиксированный самым краем сознания признак. Мила неподвижно застыла на земле.
Они медленно появились из-за деревьев. Нет, ее они не заметили. Немецкий патруль, мастерски владеющий искусством передвижения в лесу. Солдаты бесшумно скользили между соснами, высматривая добычу.
Мила не видела эсэсовцев с Курска. Она лежала без движения в кустах, провожая взглядом напряженных, пригнувшихся солдат. В пятнистых мундирах, сливающихся с летним лесом, они держали автоматы в руках, готовые в любое мгновение открыть огонь. Мила услышала, как эсэсовцы перекликались между собой, по-сербски, а не по-немецки. Было ясно, что это профессионалы, способные двигаться беззвучно, постигшие все тонкости скрытной войны.
По затылку скатилась струйка пота, затем еще одна и еще. Застывшая в неуютном положении Мила чувствовала, как у нее затекли мышцы, но не имела возможности пошевелиться. Вместо этого она попыталась сосредоточить внимание на своих неудобствах, разделить их на отдельные части: сырость, зуд и невыносимое желание почесаться, чтобы положить этому конец. Затем сотни других неприятных мелочей начали терзать ее распростертое тело: боль от впившихся в кожу колючих веток, новые щекочущие струйки пота, затрудняющая дыхание сухость в носу, муки выкрученного пальца, зажатого тяжестью руки, назойливое жужжание лезущих в уши мелких насекомых, привлеченных запахом пота, прикосновение их крыльев, укусы, сами по себе не такие уж и болезненные, но раздражающие своим великим множеством. Однако Мила понимала, что если только шелохнется, это будет означать для нее смерть.
Громкий треск. Высокий ботинок наступил на сухую ветку совсем рядом. Поднятая пыль залетела Миле в пересохшие ноздри, закрыв их изнутри тонким покрывалом. Еще шаги, и вдруг прямо перед ее лицом оказались ботинки — черные, подбитые гвоздями, изрядно поношенные, очень удобные для своего владельца. Эсэсовец остановился, и сквозь размытую пелену перед полуоткрытыми глазами — Мила боялась их закрыть, слишком много шума! — она разглядела его расслабленную позу. Солдат достал что-то из кармана, повозился с этим, подправил, сделал приготовления. Где-то высоко вверху раздался сухой треск, и тотчас же ветерок принес кислый запах серы, затем последовал звук глубокой затяжки и снова запах — разгорающегося трубочного табака.
Правый ботинок эсэсовца был меньше чем в полуметре от лица Милы. Солдат затянулся, наслаждаясь мягким воздействием тлеющего табака, и выпустил облако дыма, которое опустилось на Милу подобно одеянию из мешковины. Серб решил сделать небольшой перерыв в охоте, предположительно используя паузу, чтобы дать своим глазам полную свободу рыскать по сторонам, искать характерную улику, след, сломанную веточку, царапину — все, что могло вывести на добычу.
Ботинок был так близко. Мила вспомнила эсэсовские ботинки под Курском, где она их во множестве повидала. Внезапно воспоминания, так долго сдерживаемые, непроизвольно нахлынули приливной волной из подсознания, куда она их попыталась запрятать.
Подразделение называлось «группой для выполнения особых задач»; оно представляло собой самых метких стрелков, собранных со всего южного фронта, не только ветеранов Сталинграда, но и тех, кто сражался под Ростовом, Севастополем, Харьковом, Киевом — везде, где занимались своим ремеслом снайперы. Хотя большинство, как и Мила, было из армейских частей, операцией руководила госбезопасность. Такое могло прийти в голову только НКВД.
— Завтра, — объявил политрук, — двенадцатого июля, столкнутся две танковых армады. Взгляните на карту, товарищи, и сами убедитесь в том, что это неминуемо. 2-й танковый корпус СС двинет вперед восемьсот Т-IV и «Тигров», а мы встретим их полутора тысячами Т-34 5-й гвардейской танковой армии. Это будет величайшее танковое сражение в истории, и вам выпала высокая честь участвовать в нем.
Они находились в деревне Прохоровка на южной оконечности выступа, в который с двух сторон вгрызлись немецкие танковые клинья, чтобы его отсечь, а затем уничтожить. Несмотря на то что на земле творилась полная неразбериха, общий рисунок битвы был прост: немецкие войска стремились встретиться, чтобы отрезать и окружить выступ, превратив его в «котел», а затем уничтожить оказавшихся в нем сотни тысяч советских бойцов. И от танкистов 5-й гвардейской армии зависело, чтобы этого не случилось.
— Ровно в четыре утра вы распределитесь по танкам, и они начнут выдвигаться по полю в сторону деревни. На каждом танке вас будет по пять человек. Вы будете находиться на броне, как на протяжении всей войны это делают наши героические танковые десанты. После того как рассветет, вы в какой-то момент вступите в бой с немецкими танками. Те из вас, кто останется жив во время перехода под огнем немецкой артиллерии, дождутся, когда танковые армии полностью ввяжутся в бой, после чего спешатся и займут позицию для стрельбы, за подбитой машиной, в роще, в кустах, в воронке.
Вы увидите перед собой поле, покрытое подбитыми танками. Вам предстоит особая задача. Вы будете отмечать, где останавливаются подбитые немецкие танки. Подбитый танк может загореться, а может и не загореться. Это зависит от места попадания и от тысячи других факторов. Если танк не загорится, экипаж откроет люки, покинет подбитую машину и побежит обратно к своим позициям, чтобы получить новый танк и вернуться в бой. И ваша задача, товарищи снайперы, будет состоять в том, чтобы не дать немецким танкистам добежать до своих позиций. Убивайте их без пощады! Мстите им за зверства, за жестокость, за то зло, которое они принесли, вторгнувшись в нашу Родину, мстите за разоренные деревни и города! Вот ваша святая задача.
Но также я хочу кое о чем предостеречь вас. Как я уже сказал, немецкие танки будут загораться или же нет, в зависимости от того, куда попадет снаряд. Если танк загорится, возможно, весь экипаж или кто-то из его членов вылезет из люков. Скорее всего, эти люди будут объяты пламенем. Вероятно, вам уже приходилось в прошлом видеть, как человек сгорает заживо, и вы знаете, что зрелище это не из легких.
Однако ваши сердца должны оставаться каменными. Чисто по-человечески вы ощутите порыв проявить милосердие и положить конец страданиям, всадив пулю в кричащую, прыгающую фигуру. Под страхом смерти вам запрещается добивать горящих немецких танкистов. Вы должны полностью сосредоточиться на целых и невредимых немцах. Также вам запрещается тратить время и патроны на наших танкистов, объятых пламенем. Завтра на поле боя будет действовать приказ номер 270. Помните: ни один патрон не может быть израсходован из чувства сострадания.
Согласно сталинскому приказу номер 270 родственники дезертиров и изменников несли ответственность за совершенные ими проступки. Мила мысленно презрительно фыркнула, поскольку из ее близких родственников в живых не осталось никого.
Через несколько часов она, ухватившись за скобу, взобралась на броню Т-34 (командир танка, светловолосый парень лет двадцати, чем-то напомнил ей брата Гришу). Взревев двигателем, танк в предрассветных сумерках выехал из деревни в окружении легиона своих братьев, выстраивающихся в огромный клин, растянувшийся, покуда хватало глаз, и вся эта армада двинулась навстречу немецким орудиям, навстречу другой танковой армии. Бронированные чудовища, чуть задрав стволы пушек, подобно стаду динозавров мчались вперед, взбирались по склону холма, без остановки форсировали на полной скорости ручьи, ломали деревья, изрыгая черный дым и взметая гусеницами комки земли.
Танки выехали на обширное поле, накрытое куполом неба. Вокруг простиралась плоская равнина. Это сражение, начисто лишенное каких-либо отвлекающих факторов, превратилось в квинтэссенцию: ровная плоскость равнины, уходящая до самого горизонта, голубая арка, покрытая большими кучевыми облаками, крошечные люди и машины в мире, который мог быть сотворен лишь каким-то безумным гением. Танки мчались вперед.
Все чувства Милы заполнились запахом выхлопного дыма и солярки, грубой тряской подвески танка, принимающей на себя все неровности почвы, пронзительным свистом пролетающих над головой снарядов, частым грохотом взрывов. Шедший рядом танк получил попадание и через мгновение исчез в ослепительной вспышке пламени. Земля вокруг содрогнулась, и повсюду разлетелись раскаленные осколки, кромсающие все на своем пути. Мила судорожно прижалась к броне, стараясь удержаться верхом на чудовище, однако сделать это было непросто. Другой снайпер, сидевший с противоположной стороны, сорвался с танка, словно проваливаясь в море перепаханной гусеницами равнины, и больше Мила его уже не видела.