Стрела заставила его замешкаться, и в это время десяток воинов успел проскользнуть вперед, обогнав его и прикрыв щитом из живых тел.
Враг оказался неподалеку. Хуты тоже не слишком ожидали этой встречи на лесной дороге и лишь на какие-то мгновения опередили патруль. Стрелы были выпущены, и теперь все решали мечи.
Позади прозвучал тревожный звук рожка, созывающий соседние отряды к месту схватки. Но было понятно, что все решится быстрее, чем та четверть часа, за которую любой из ближайших отрядов сумеет пробраться сквозь лес к ним на помощь.
Бой развернулся прямо на узкой дорожке и рядом с ней, между деревьями. Полсотни королевских воинов против, как прикинул капитан, по крайней мере двух сотен хутов, посланных в обход.
На стороне хутов оказалась и внезапность. Но они плохо сумели ею воспользоваться. Как успел заметить капитан, кроме вестового от их стрел погибли еще двое его подчиненных. И хуты были вымотаны длинным переходом вокруг болот.
Воин крепче сжал меч и встретил первого врага резким ударом сверху. Красивым, страшным, «показушным» ударом, который почти никогда не использовался в реальных поединках, всегда оставаясь лишь одним из приемов тренировочного арсенала. Ударом, которого никак не ожидал первый враг, погибший сегодня от руки капитана.
Когда первый из соседних отрядов подоспел на помощь, капитан умирал. И почему-то он радовался, что умирал красиво. Не как последний павший от его меча хут, визжавший от боли, с ужасом глядевший на обрубок руки, из которого потоком хлестала кровь. Не как ближайший из его товарищей, до последнего мгновения пытавшийся зажать обеими руками распоротый до середины живота бок.
Капитан умирал красиво — в его груди, прямо под сердцем, глубоко застряла катана, которую так и не успел вытащить лежавший рядом с ним, теперь уже мертвый, враг.
Наверное, именно так он и хотел умереть. Наверное, именно поэтому он, опытный воин, все же пропустил этот удар, хотя ранее сумел отразить сотни других. Его желание, неосознанное, которое он никогда не произнес бы вслух, а если бы произнес, то стал бы смеяться над самим собой, — его желание умереть красиво в конце концов сыграло с ним злую шутку. Воин промедлил лишнее мгновение, представляя катану в своей груди. Он представил себе свою мечту слишком сильно, и она стала реальностью.
Каждый воин думает о смерти. Каждый воин представляет ее, хотя и по-разному. Некоторые представляют себя умирающим в постели в окружении сыновей и внуков, и единственной их мечтой становится пережить эту битву, это сражение, эту войну, чтобы успеть уйти на покой до следующей. Некоторые грезят о смерти героя, в зените славы, о такой смерти, о которой потом будут слагать легенды. Хотя такие грезы больше свойственны новобранцам. Мечты других — таких, как капитан, — не такие громкие. Просто лежать красиво, на поле своей победы, еще не состарившимся, лежать и чувствовать красоту своей смерти.
Как бы то ни было, он позволил своему желанию осуществиться только тогда, когда исполнил долг. Враг не прошел здесь, две сотни хутов были остановлены маленьким патрулем, и только несколько десятков успели отступить в лес, услышав приближение подмоги.
Капитан умирал, вспоминая эрла Людвига. Почему-то он надеялся, что эрл удостоит его чести и подождет его у пристани, чтобы они смогли разделить плату за переправу на двоих. Время ведь не должно быть так же важно для мертвых, как и для живых. Эрл подождет его.
— Давай свою крысу, — пробурчал Гном, обращаясь к Фантому.
Фантом, успевший во время дневного перехода подстрелить лесного кролика, молча выудил тщательно завернутую тушку из котомки и отдал Брентону.
— Как пойдем дальше? — спросил Рем, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Желательно быстро, — съязвил Гном. Он явно был не в духе, хотя никаких внешних причин для этого вроде не было.
Последние дни каждый вечер они обсуждали, каким образом могут справиться с наверняка немалым гарнизоном, оставшимся в Бухте Туманов. И каждый раз ни к чему не приходили. Большинству из них казалось, что на этот раз корона поставила перед ними действительно невыполнимое задание.
Мугра, сидевший по другую сторону костра, казалось, излучал спокойствие. На его ладони тихо помаргивал огонек, то разгораясь, то почти исчезая, прячась между пальцами.
То, что Волк был целиком поглощен своей новой забавой, позволило Виктору спокойно заняться своим делом. Он аккуратно раскрыл кожаный кошель и еще раз взглянул на его содержимое. Он сознавал, что колдунья сделала ему поистине королевский подарок, но до сих пор не до конца понимал, как правильно им пользоваться.
Глядя на зеленоватый камешек, находящийся внутри, маг сплетал и расплетал заклинания, иногда по привычке шевеля губами. Изучение камня продолжалось не одну неделю, но он так и не был до конца уверен в том, что сумеет воспользоваться им правильно.
Через какое-то время он вздохнул и вновь затянул ремешок, скрыв камень от своего взора. Поднял голову и тихо окликнул многорукого:
— Аль, подходи. Пора разобраться с твоим тотемом.
— Решили? — так же тихо спросил воин, бесшумно поднимаясь с места.
— Да, — кивнул маг, — пусть будет кобра.
Лакар хмуро смотрел на происходящее, но не вмешивался, скользя взглядом по полю битвы и время от времени оглядываясь на стоящих позади ординарцев. Как будто пытаясь убедиться, что они действительно наготове и ждут его приказаний.
К полудню хуты навалились на оборонительный рубеж его армии с яростью обреченных. Сразу в нескольких местах рубеж на Шале был прорван, и сейчас схватки завязались в глубине линий защитников. Но Лакар ждал.
В одном месте врагу ненадолго удалось закрепиться, разметав защитников и создав крохотный плацдарм, в который тут же ринулись новые нападающие с другого берега. Через мгновение несколько сотен хутов сражались в глубине защитной линии и ситуация грозила стать необратимой. Лакар ждал.
Из-за небольшого леска в нескольких сотнях шагов от берега, медленно разгоняясь, в сторону прорвавшегося врага устремилась полусотня тяжелых конных рыцарей. Они использовали старый прием, который Лакар еще несколько дней назад приказал применять без дополнительных команд с его стороны.
Хуты, не ожидавшие встретить конников, были сметены и отброшены обратно за реку. Рыцари же, посчитав свою миссию исполненной, тяжело развернули лошадей и отправились в укрытие.
Прорыв был ликвидирован в считанные мгновения. Лишь несколько всадников, не сумевших остановиться, влетели в реку и были накрыты стрелами с противоположного берега. Две лошади остались лежать в воде, и, насколько Лакар успел заметить, одного из его рыцарей оттащили обратно в укрытие уже мертвым. Этот рейд тяжелой кавалерии оказался удачным — они не только сбросили хутов с этого берега, но и уничтожили несколько сотен врагов, сами потеряв лишь немногих.
Но тем не менее каждый такой прорыв уменьшал количество защитников. Как только хутам удавалось вступить в рукопашную, бой начинался на равных, и обе стороны несли приблизительно одинаковые потери, что никак не устраивало короля при почти трехкратном перевесе сил у нападающих.
Оборона держалась третий день. Необычайно долго в условиях битвы почти на открытой местности. Но слишком скоротечно для того, чтобы коренным образом поменять расстановку сил. Хуты все больше и больше растягивались к востоку, прорывы на дальних рубежах с той стороны становились почти ежечасными. Только тысяче легкой кавалерии, мечущейся вдоль берега, удавалось помогать пехотинцам раз за разом отбрасывать наступающих. Король был готов в любой момент отдать приказ об отступлении на запасные рубежи. Но он все же ждал.
Растянутая линия обороны пока отвечала его замыслам. Нападающие, почти не имеющие кавалерии, ограниченные в возможности быстро перемещаться вдоль берега, волей-неволей сами попали в западню, нападая вдоль всего берега. И в этих условиях возможность быстро собрать в одном месте мощный кулак из легких кавалеристов и тяжелых конных рыцарей оказывалась крайне полезной.
Но Лакар не думал, что так продлится слишком долго. Либо хуты обойдут их еще дальше с востока, либо они наконец-то вновь соберут все свои силы в единый кулак и бросят их на прорыв в одном месте, несмотря на громадные потери, которые они понесут при таком нападении. Самым тяжелым был первый день, когда именно так они и сделали. Но в первый день его воины стояли насмерть, множество ловушек заставило хутов завязнуть у реки, и прорыв не удался. Теперь же берег был почти голым, лишь трупы врагов, до сих пор во множестве валявшиеся у самой реки, обозначали места наиболее тяжелых боев.
Вечерние похоронные отряды не справлялись. Слишком большие потери, слишком много убитых хутов глубоко завязло в ямах-ловушках, будучи крепко насаженными на спрятанные под водой колья, валялось на оборонительном валу королевской армии. Воду из Шалы теперь нельзя будет пить несколько лет, пока питающееся падалью зверье не сумеет переварить богатое угощение. Пока останки человеческих тел не будут поглощены раками, прячущимися под камнями.
Стервятники уже сейчас сотнями кружились над тихим течением Шалы, но пока не решались начать пиршество — живые отгоняли их от мертвых.
Король ждал. Он не верил, что враг не заготовил сюрпризов. Лакар ждал, когда хуты бросят на стол основные козыри, чтобы накрыть их своими.
Замок барона Литона на востоке пал. Замок барона Керона на востоке пал. Защитники этих замков сделали все, что смогли, Керон даже сумел продержаться почти два дня и перед самым поражением открыть ворота и вырваться из осады с парой десятков оставшихся в живых вассалов.
Денис оценивал оставшиеся у врага силы в четыре тысячи пехотинцев. Но и его люди понесли потери во множестве мелких стычек на проселочных дорогах, во внезапных схватках посреди полей.
Сейчас маршал востока и барон Хольм заперлись в цитадели Ледера с семью сотнями воинов и всем ополчением, которое они сумели собрать. Еще шесть сотен должны были оборонять замок Харро — по расчетам Дениса, хуты либо уже обложили и его, либо должны были сделать это в ближайшие дни.