Александр Владимирович ЧиненковЧесть вайнахаСборник
Честь вайнаха
Часть первая
1
Приближалось лето. В канавах и рытвинах на крутых склонах гор снег уже давно исчез, хотя обычно держался до июля. На поросших деревьями косогорах расцвели подснежники, а бурные ручьи, весело журча, стекали в долину.
В месте, где проживал Алихан Завгаев, в любое время года царило затишье. Сюда редко долетали порывы бушующих в непогоду ветров, потому что дом прикрывали три огромные горы, вершины которых упирались высоко в небо. Здесь всегда царило оживление, особенно весной и летом. Чистый воздух, солнечный свет, отличные пастбища… Отара Алихана невелика: около десятка коз и десятка три овец, а травы на горных склонах росло столько, что можно было бы легко откармливать и не одну тысячу животных.
Как только дочь Лиза закончила отжимать творог, Алихан одобрительно кивнул и вышел из сарая. Солнечное утро обещало хорошую погоду на весь день, но настроение у старика было испорчено. Во время обхода двора он увидел подкоп у задней стены сарая. Видимо, приходил волк и пытался проникнуть внутрь, чтобы полакомиться овцами. Но его отогнал верный пёс Айса.
– Если заглядывал волк, то он снова появится, – вслух рассуждал Алихан. – Надо покараулить его с ружьём и брать оружие с собой на пастбища…
Раньше волков было больше, да и не только волков, всякого зверя с лихвой хватало, особенно хищников. Но война разогнала всех. Животные не любят, когда вокруг гремят выстрелы и рвутся снаряды, вот и уходят в те места, где тихо, сытно и безопасно.
– Э-э-эх, – тяжело вздыхал Алихан, пересекая двор и выходя за ворота, – стар я становлюсь и немощен. Семьдесят пять годков уже стукнуло. Э-э-эх, сбросить бы с плеч хотя бы лет двадцать, да и… А лучше бы вернуть то время, когда здравствовал СССР и люди жили дружно, доброжелательно и счастливо…
Алихан всегда мог похвастать своей силой. Невысокий и не широкоплечий, он был крепок и жилист и всегда ходил с гордо поднятой головой. Никогда не сутулился и не жаловался на своё здоровье. Болезни, будто пугаясь его бравого вида, всегда обходили стороной. Да что там болезни, его побаивались все недоброжелатели. Быть беде, если Алихан разгневается! Так ударит, что каменная глыба не устоит, а в сторону укатится.
– Надо с ружьём ночью у сарая посидеть, – сказал себе старик. – Волк обязательно объявится…
Со двора вышла дочь и остановилась возле отца. Лизе было сорок пять лет. После того как погиб на работе муж Иса, оставив её и троих детей, женщина больше не вышла замуж. Из Грозного она переселилась к отцу в горный аул и вот уже несколько лет жила с ним. Лиза хотела что-то сказать Алихану, но в это время…
– Го-го-го-о-о! – послышался крик снизу. – О-го-го-го-о-о!
Отец и дочь удивленно переглянулись.
– Ты тоже слышала? – спросил Алихан. – Или мне послышалось?
– Я слышала, – сказала Лиза. – Я и человека вижу, поднимающегося к нам из долины.
– Один?
– Вижу одного…
– Выходит, надо ждать гостей, – поморщился Алихан. – Только вот… Уже давно хорошие люди к нам в гости захаживали. А вот шайтанов поганых будто ветром заносит…
Человек приближался. Старик с дочерью пристально разглядывали его. Солнце слепило глаза, и мужская фигура под ослепительным светом казалась размытым пятном.
– Это шайтан, – проворчал Алихан. – Был бы он хорошим человеком, то не казался бы мутным пятном. Так только шайтаны видятся издалека, а ближе принимают человеческий облик…
Он не любил, когда в его аул приходили чужие люди. Особенно не любил тех, кто, вооружившись до зубов, прятался в горных схронах. Среди них часто встречались такие, кто, называя себя борцами за свободу Ичкерии, без зазрения совести забирали все съестные припасы в доме, а иногда и резали баранов, не удосужившись спросить разрешения. Поэтому и на незнакомца, поднимавшегося в гору, Алихан смотрел с неприязнью и подозрением.
Когда мужчина приблизился, Лиза узнала его.
– Сынок? Арса? – прошептала она с умилением, но Алихан по-иному воспринял приход внука, связавшего свою жизнь с «шайтанами».
– А тебе что здесь понадобилось? – хмуро глянул он на юношу.
– Пришлось вот навестить вас, – наспех стал объяснять причину своего прихода Арса.
– Пришлось? – повторила встревоженно Лиза. – А что случилось, сынок?
Вопрос дочери прозвучал для старого Алихана странно. «Что может случиться с шайтаном? – подумал он. – Федералы на хвост наступили, вот и прибежал прятаться… А чего же ещё? Сюда, в горный маленький аул, федералы заглядывают редко, и можно чувствовать себя спокойно. Вот и наведываются сюда шайтаны, чтобы спрятаться от преследователей и отсидеться…»
– Новый президент гайки закручивает, – не увидев на лице деда радости, сконфуженно заговорил Арса. – Горячие времена наступают. Но-о-о… Мы конечно же не собираемся сидеть сложа руки…
Алихан не понял, что собирался сказать, но не договорил внук. Он давно перестал понимать его, с тех самых пор, когда Арса связал себя с шайтанами. Он не понимал, за что они «борются» с великим государством и какую «независимость» хотят получить. И его перестало интересовать, что происходит где-то там, вдали от дома и пастбища, где пасутся козы и овцы.
– Ты что, пришёл прятаться? – спросил он у внука напрямик. – Вижу, ты надолго явился. Но даром есть мой хлеб не позволю. Будешь овец пасти или ступай к своим шайтанам подальше в горы!
Юноша недовольно поморщился. Однако он хорошо знал деда, его крутой нрав и упёртость.
– Буду делать всё, что велишь, – вздохнул он. – Но я хочу сказать кое-что…
Старик удивлённо вскинул брови.
– Завтра придут ещё пятеро, – конфузясь и уводя глаза в сторону, выложил внук. – Но мы не будем здесь долго засиживаться. Два-три дня – и уйдём.
Алихан долго молчал, обдумывая услышанное. Слова Арсы не удивили его. Юноша уже много раз приводил в его дом своих друзей, и он был вынужден принимать их. Чеченцы – народ гостеприимный и не выгоняют за ворота гостей, кем бы они ни были. Узнав от внука, кто заявится «погостить» в его дом, Алихан лишь неодобрительно покачал головой, но не сказал ни слова. «Да, видно, совсем плохие времена сменили хорошие, – с тоской подумал он. – Я вынужден укрывать у себя шайтанов и мириться с их присутствием. А куда деваться? Не я их зазываю в свой дом, а внук приводит…»
– Идём в дом, – холодно сказал он. – Не был бы ты сыном моей дочери, то ни тебя, ни твоих шайтанов я бы на порог не пустил.
В гостиной они уселись за стол напротив друг друга.
– Ты есть хочешь? – спросил Алихан, смягчившись при виде смертельно уставшего лица внука.
– Очень хочу, – оживился Арса, уловив в голосе деда приветливые нотки. – Не успел даже кусочка хлеба съесть, вот как торопился. Я был на рынке, когда в посёлок федералы приехали. Иду домой, а навстречу сосед. «Федералы тебя ищут, Арса», – сказал он. И мне сразу стало всё ясно. Домой я не пошёл и кинулся к друзьям, чтобы предупредить тех, кого ещё не схватили…
– Сынок, чем тебя покормить? – поинтересовалась хлопотавшая у кухонного стола Лиза.
– Съем всё, что подашь! – заулыбался голодный юноша. – У меня всё бурлит внутри. Я готов съесть всё, что…
– Быстрее корми его, Лиза, – ухмыльнулся Алихан. – А то ещё, чего доброго, нечистый заберёт его душу прямо сейчас.
«Птенец желторотый, – подумал он, глядя на внука. – Ростом выше меня вымахал, и силой Аллах не обделил. А вот в голове ветер гуляет. Вместо усов и бороды пушок. Такие вот и попадают легко в сети шайтанов…»
Лиза поставила на стол чашку с нарезанным большими кусками сыром, а из чугунка достала кусок варёной баранины.
– Кушай, Арса, – сказала она, ставя всё это перед сыном.
Проголодавшийся юноша набросился на еду с жадностью изголодавшегося хищника, и в голову наблюдавшего за ним Алихана пришла, как ему показалось, своевременная и удачная мысль.
– Ешь и поспи, – сказал он, вставая. – А ночью будешь сидеть с ружьём за сараем. Волк повадился к нам ходить, вот ты и убьёшь его, чтобы неповадно было…
2
Ближе к вечеру над горами показались вертолёты. В этом не было ничего удивительного. За время так называемого «наведения конституционного порядка», перешедшего в долгую кровопролитную войну, самолёты и вертолёты Российских Вооружённых сил часто летали над горами и бомбили их с целью уничтожения прятавшихся там боевиков.
Вертолёты приближались и уже скоро загудели над домом.
– Сейчас начнётся… – ухмыльнулся Арса, выходя во двор вместе с дедом и матерью.
– Что начнётся? – не поняла Лиза.
– Бомбить горы начнут, – пояснил сын.
– О Всевышний, а в нас они бомбы бросать не будут? – в голосе Лизы послышался страх, но Арса не придал этому значения и с неуместным восторгом воскликнул:
– Пусть бомбят, там никого нет! Наши отряды знают, где прятаться, и русские только зря потратят бомбы, сбрасывая их на пустой лес!
Как только началась бомбёжка, Алихан зябко поёжился:
– Идёмте в дом, становится холодно…
Бомбили далеко, но всякий раз дом вздрагивал от взрывов, а на кухонном столе подпрыгивала и гремела посуда.
– Ты не забудь: как только всё закончится, бери ружьё и ступай к овчарне, – напомнил Алихан внуку. – Ты должен убить волка, или самого поселю жить к овцам.
Не успел Арса вымыть после еды руки и взять ружьё, чтобы осмотреть его, как пёс на улице грозно зарычал и метнулся к воротам. Ни живая ни мёртвая Лиза распахнула окно. От страха у неё перехватывало дыхание.
– Пойду посмотрю, – сказал Алихан, обуваясь и беря из рук внука ружьё. – Если не шайтаны, значит, к нам пожаловали федералы. Придётся впустить, иначе… Иначе войдут сами и устроят погром…
Сначала во двор, затем в дом вошли пять человек с заросшими бородатыми лицами. От них остро пахло потом. Как будто они не шли, а бежали безостановочно в гору.
– Это ты, Габис? – вышел вперёд Арса. – А я ждал вас только завтра.
Они обнялись.
– Сейчас мы уйдём, а завтра вернёмся, – предупредил Габис. – Дела кое-какие остались.
– Я пойду с вами, – засобирался Арса. – Я тоже…
– Нет, мы пойдём, а ты останешься, – неожиданно возразил Габис. – А завтра встретишь нас. Твоё дело нас дожидаться и предупредить об опасности, если нагрянут федералы.
Удручённый Арса повесил нос. Ему очень хотелось идти с Габисом и его отрядом, но он быстро успокоился: перечить амиру не позволялось.
– Приготовьте нам что-нибудь перекусить, – глянул на притихшую Лизу Габис, и она поспешила исполнить его приказ. – А мы пока выйдем, – обратился он к остальным.
Арса отправился следом за ними. Видя, что бандиты ведут себя по-хозяйски нагло и не обращают на него внимания, Алихан молча наблюдал за ними со стороны, скрестив на груди руки. Когда «гости» и внук покинули дом, он подошёл к распахнутому окну и остановился.
– Наш гость тяжело ранен, – сказал Габис. – Боюсь, что не донесём его до базы. А если он умрёт, то и мы все ляжем с ним рядом. Он очень большой человек и к нам приехал издалека с инспекцией. Если он умрёт, то нам перестанут давать деньги на джихад.
– А я? Что должен сделать я? – взволнованно поинтересовался Арса. – Здесь нет врача. Мы не сможем спасти его!
– Твоё дело ухаживать за ним, пока нас не будет, – сказал Габис. – Будешь колоть ему лекарства, которые я оставлю. А мы… Мы сходим, поищем врача. Ты меня понял?
– Но-о-о… Я не умею делать уколы… – засомневался Арса. – Я…
– Я тебя научу, не беспокойся, – отрезал Габис. – Иди, собаку привяжи, пока я не пристрелил её. Она лает громче, чем слон трубит, и может привлечь внимание федералов.
Выслушав разговор, Алихан отошёл от окна, сел за стол и задумался. Пока он приводил свои мысли в порядок, в дом внесли раненого. Не спрашивая разрешения, боевики уложили его на кровать Лизы. Раненый громко стонал, и Габис, позвав с собой Арсу, вошёл в спальню.
– Смотри, как это делается, – сказал он, доставая из вещмешка коробку со шприцами и препаратами. – Смотри внимательно и запоминай. Пока нас не будет, вся ответственность за жизнь «гостя» ложится на тебя и твою семью.
Арса внимательно наблюдал за тем, как Габис заполняет шприц препаратом из ампулы, а затем делает инъекцию в руку раненого.
– Всё запомнил? – спросил главарь боевиков, когда раненый успокоился и замолчал.
– З-запомнил, – ответил Арса.
– Раны не трогай, мы их обработали и перевязали, – продолжил инструктаж Габис. – Кровь остановили, но он может умереть от болевого шока. Так что смотри, как услышишь стоны, делай укол.
Наспех перекусив тем, что поставила на стол Лиза, боевики ушли, а Арса, проводив их от ворот долгим взглядом, вернулся в дом и замер посреди комнаты, как каменная статуя.
– Да-а-а, – вздохнул, глядя на него, Алихан. – Много раз ты приводил в мой дом шайтанов, Арса, но сегодня… Сегодня ты привёл самых-самых. Наверное, эти выбрались на свет из самых низов ада.
– Я не понимаю, о чём ты, – хмуро буркнул внук, присаживаясь за стол напротив деда. – Все, кого ты видел, это борцы за веру. Они… – не зная, что сказать, он замолчал, сложив перед собой руки.
– Те, кого я видел, не похожи на почитателей Всевышнего, – усмехнулся Алихан. – Один Габис из них чеченец, а остальные… Остальные похожи на почитателей кровавых денег, а не Аллаха.
– Ну и что? – насупился внук. – Они пришли в Ичкерию, чтобы вместе с нами, бок о бок, бороться с русскими. И мы рады, что есть такие люди, которые пришли к нам на помощь в борьбе с врагами.
– А с каких это пор русские стали нам врагами? – подавшись вперёд, задал вопрос Алихан. – Мы всегда жили вместе, дружили, и… Мы все счастливо жили в СССР.
– Это было давно, – огрызнулся Арса. – Я знаю, что ты воевал с немцами, а мой дядя погиб за СССР в Афганистане. А что теперь? Почему русские не хотят видеть Ичкерию свободной и независимой? Почему они ввели войска и начали войну?
– Нет, не всё так просто, – покачал огорчённо головой Алихан. – Я тоже не всё понимаю в том, что случилось, но… А ты не задумывался, куда мы без России со своей свободой? Кому мы будем нужны, ты не задавал себе вопрос? Нашему народу враги России заморочили головы и ввергли нас в братоубийственную войну. Разрушены города и сёла, кругом смерть, кровь и нищета. Я стар и плохо работает голова, но и мне видно, что ничего хорошего не произойдёт. Погибнет ещё много людей, пока всё закончится. Но ради чего? Из-за чего угодно, но только не ради веры, не ради Аллаха.
Только он замолчал, дверь распахнулась, и вошли три бородача с автоматами. Они уселись рядом с дедом и внуком.
– Це жрать хочу, – объявил крупный мужчина с выпирающим животом. – А что, давайте пошукаем, что в хате есть, хлопцы?
– Тебе бы всё пузо набивать, Петро, – усмехнулся долговязый худощавый бородач. – Дай тебе еды, ты и горилки захочешь.
– А шо? – хмыкнул Петро. – Неужто ты думаешь, Данила, что этими крохами, что баба на стол подала, можно насытить такого человека, как я? Да мне и мешка еды мало.
– Тебя легче порешить, чем прокормить, – сказал своё слово третий. – До утра терпи. Кто сейчас будет тебе еду готовить?
– Это вы терпите до утра, а я хочу жрать сейчас, хоть тресни! – проворчал недовольно Петро. – Да и горилку употреблю, если найду в хате.
– Ты можешь, брюхо у тебя безразмерное, – хохотнул Данила. – Разве твою утробу без сала и горилки насытишь?!
– Было брюхо, да сплыло, – огрызнулся Петро уныло. – Э-э-эх, ты не бачил, Данила, каков я дома у себя был! А сейчас раза в два тоньше. Тем, что мы жрать вынуждены, муху не накормишь. Житуха в схронах не по нутру мне. Грязь, вши, вонь, холодище… Никак не дождусь, когда гроши выдадут. Как получу, так враз домой вернусь…
– Эй, Лиза! – хмуря лоб, позвал дочь Алихан. – Накорми этих шайтанов, а то до утра передохнут.
– Ой, и горилки подай! – воспрял Петро. – «Воины Аллаха» не должны ни в чём нужды испытывать. Мы свою кровушку за вас проливаем, животов своих не жалеем.
– Не за нас, а за деньги вы здесь кровь нашу льёте, шайтаны, – не выдержав, возразил Алихан. – И не называйте себя «воинами Аллаха» при мне! Вы лишь свора наёмников, которых мы не звали на нашу землю. А раз понаехали, то мы вынуждены вас терпеть.
– Ишь, как заговорил старый хрыч… – удивился Петро. – А он нас часом с москалями не попутал? Степан, а ты чего молчишь? Слышишь, как на нас старикан лает?
– Он относится к нам так, как бы и ты относился, если бы такие вот, как мы, хлопцы, заявились к тебе в хату, – неожиданно занял сторону старика Степан. – Он здесь хозяин, а мы «гости» и должны не требовать чего-то, а просить.
– Эх, а я бы сейчас сала шмат сожрал! – несколько минут спустя, меняя тему, заговорил мечтательно Петро. – Целый килограмм, а то и два, с ломтём хлеба! А потом всю эту благодать залил бы литром ядрёной горилки. Кормили бы нас здесь так, а то… Баранину постную и то по праздникам выдают.
– Не сметь! – ударив кулаком по столу, воскликнул Алихан возмущённо. – Не сметь говорить в моём доме о сале и горилке! Не сметь курить, материться и говорить то, что оскорбляет чувство правоверных! Иначе я вышвырну вас из дома в сарай и вместе с вами вынесу к овцам вашего раненого шайтана! Сейчас ешьте что подадут и спать ложитесь!
– Хорошо, поедим и спать ляжем, – сказал Степан примирительно. – А ты… – Он покосился на притихшего за столом Арсу: – А ты пойдёшь на улицу и будешь охранять наш сон. И это не просьба, а боевой приказ, усвоил? Я вижу ружьё в углу у окна. Вот бери его и шагай из хаты…
3
Ночь была холодная. Арсу пробирала дрожь – то ли от прохлады, то ли от страха. С ружьём в руках он обошёл двор и укрылся от пронизывающего ветра за углом сарая. По небу гуляли тучи, но ни грома, ни молний не было. Непроглядная тьма царила вокруг, и тишина резала уши. «Я так замёрзну, надо ходить, – подумал юноша, чувствуя, как холодный обжигающий ветер проникает под одежду. – Или сходить в дом и одеться потеплее?»
Он ещё два раза обошёл двор. Всё тихо. Однако от холода мёрзли ноги и коченели руки. Ветер усиливался. «И чего они выставили меня на улицу? – с пробуждающейся злостью думал Арса. – Федералы сюда редко заглядывают, и то только днём. Да и что я смогу сделать один, если они вдруг появятся? Оказать сопротивление? Да меня тут же завалят…»
Он прибавил шагу, но не помогло. Холод так прочно укрепился под одеждой, что тело стыло с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Арса осмотрелся, но ничего не увидел, даже макушек гор. «А эти хохлы сейчас дрыхнут в тепле, в доме моего деда, – с ещё большим озлоблением подумал он. – А может быть, зайти? Мне же Габис приказал присматривать за раненым арабом, делать ему уколы, а хохлы выставили меня за дверь…»
Тишину ночи вдруг нарушил скрип, донесшийся от лестницы. Посаженный на цепь пёс не залаял, а, гремя цепью, замотал головой и приветливо заскулил.
– Эй, Арса, где ты? – послышался голос деда. – Подойди ко мне, я тёплую одежду тебе вынес.
Накинув ружьё на плечо, юноша подошёл к деду.
– Вот надень, – протянул Алихан внуку бурку и старую папаху. – Сегодня холодно на улице. Твои шайтаны уже спят у печки, а ты…
– Как раненый? – угрюмо поинтересовался Арса, почувствовав упрёк в словах деда.
– Пока жив, – вздохнул Алихан. – Шайтаны живучи…
– А может, ему укол уже пора сделать? – спросил Арса. – Может быть…
– Надо будет – сами сделают, – сказал Алихан. – А ты Айсу с цепи отпусти, он тебе хорошей подмогой будет.
Арса накинул на плечи бурку, надел на голову папаху, взял в руки ружьё, и…
– Хоть человеком себя почувствуй в одежде мужчин, – сказал дед. – А то напялили на себя пятнистые тряпки и бегаете в них по горам.
– Это не тряпки, а униформа цвета хаки, – огрызнулся внук. – Она маскировочная и больше всего подходит для боевых действий.
– Однако она не спасает вас от смертей и ранений, – с горечью усмехнулся Алихан. – Гибнете вы десятками, сотнями, тысячами, а ради чего? Позорите имя Всевышнего, прикрывая им свои кровавые деяния и поступки! Ваш «джихад» – пустой звук. Как вы, кучка оборванцев, собираетесь победить военную мощь Великой России?
– Россия разваливается, её скоро не будет! – горячо возразил Арса. – СССР, за который ты воевал, уже не стало. Скоро и России не станет, за неё крепко взялись американцы и европейцы.
– За Россию всегда кто-нибудь «крепко» берётся, внучек, – вздохнул Алихан. – Да только сами по зубам получают. Россию никогда никому не сломить, Арса. Надо не воевать с ней, а поддерживать и гордиться тем, что Чечня часть этого великого государства!
– А я не хочу! – воскликнул Арса. – Вспомни, пока ты воевал за СССР, кровь свою проливая, наш народ депортировали с родных мест! Сам рассказывал, что это была великая трагедия чеченского народа!
– Депортировали не только наш народ, ещё ингушский, крымско-татарский и другие, – вздохнул Алихан. – Это была большая ошибка советского правительства. Но сейчас времена другие, внучек. Сейчас…
– Эй, Арса! – послышался окрик из окна дома. – Живо иди укол арабу сделай!
– Я на посту, вас охраняю! – огрызнулся Арса.
– Старика за себя оставь, а сам бегом наверх! – закричал боевик. – Если араб подохнет, мы следом за ним отправимся.
– Вот как теперь позволяют вести себя «гости» в доме вайнаха[1], – вздохнул Алихан, беря из рук внука ружьё. – Иди, спасай шайтана, а я здесь за тебя похожу.
Как только юноша ушёл в дом, он прошёлся по двору. «Вот так пришёл враг в наши дома, – думал он. – Сами позвали, денег дали. Теперь со всех стран сбегаются шайтаны, почуяв запах денег и крови. А наши люди как с ума все сошли… Привечают врагов, дают им кров и укрытие…»
Алихан отцепил пса, потрепал его по загривку, и вдруг… Тишину нарушил тоскливый протяжный волчий вой, донесшийся откуда-то от подножия горы, из долины. Пёс Айса встрепенулся, взъерошил шерсть и угрожающе зарычал. Но вой больше не повторился.
«Идёт, дружок, – подумал Алихан, снимая с плеча ружьё и взводя оба курка. – А пёсика надо бы снова на цепь посадить, а то он мне всю охоту испортит!»
Зацепив цепь за ошейник Арсы, Алихан с возрастающим внутри его азартом, осторожно ступая, двинулся к сараю. «Наверное, уже подбирается, бродяга серый, – думал он, позабыв обо всём на свете и думая только о волке. – Раньше мне на звук, на шорох стрелять приходилось… Попаду ли сейчас?» Сердце билось с неистовой силой, а вот окоченевшие руки могли подвести…
Приближаясь к сараю, волк не удержался и завыл снова, и все оставшиеся мысли мгновенно улетучились из головы.
Громко залаял и загремел цепью Айса. Не обращая на него внимания, Алихан всматривался в темноту. Шорох повторился совсем рядом. «Ты пришёл, – подумал он с удовлетворением. – Видать, очень сильно изголодался ты, дружок…»
Шорох послышался снова. Алихан затаил дыхание. Он прислушался, прицелился и плавно спустил курок. Грохнул выстрел. «Если не подвёл слух и не дрогнула рука, то я попал, – подумал он, касаясь пальцем второго курка. – Так что, для верности пальнуть ещё раз или…»
На выстрел из дома выбежали все, кроме раненого араба.
– Старик, ты стрелял? – крикнул один из боевиков, передёргивая на ходу затвор автомата.
– Я, кто же ещё, – ответил нехотя Алихан.
– А в кого?
– В волка.
– Как ты увидел его в такой темноте?
– Не увидел, а услышал, – ответил Алихан. – Я на звук бил.
Лиза принесла фонарь, и при его тусклом свете все увидели волка. Голова была в крови: заряд картечи попал в правое ухо зверя.
– Вот это выстрел! – заговорили восхищённо и уважительно боевики. – Надо же, в полной темноте волчаре башку прострелил?!
«Радуйтесь, что не вы там ползли, шайтаны, – подумал Алихан с жёсткой ухмылкой. – В вас бы я точно не промахнулся и не пожалел бы об этом…»
4
Вооружённое нападение на полевой госпиталь произошло неожиданно. Ровно в полночь военный хирург капитан Болотников упаковал последний тюк и присел на ящик, пытаясь вспомнить, не забыл ли чего ещё. Сам госпиталь был передислоцирован на новое место ещё днём, а он остался проследить, чтобы погрузили остатки оборудования. Машины ожидались утром, ну а в полночь…
Рота молодых оставленных для охраны солдат-срочников таяла на глазах. Видимо, боевики хорошо подготовились к нападению и действовали наверняка.
Грянул взрыв. В ушах зазвенело от удара мины в упакованный для вывоза хирургический стол. Вокруг, освещаемые отблесками пожара, метались, как тени, гибнущие от пуль боевиков необстрелянные солдаты. Сержант пытался остановить их и организовать сопротивление, но, увы, всё было бесполезно. Вскоре и сам он упал на землю с простреленной головой…
– Господи, нас сейчас убьют! – истерично выкрикнул с перекошенным от ужаса лицом молоденький лейтенант-анестезиолог. – Чего сидишь, капитан? Хоть ты делай что-нибудь?!
Болотников выпустил из рук пистолет, в котором закончились патроны. Он упал под ноги и тут же утонул в пыли. Капитан вытер пот со лба дрожащей рукой и посмотрел в ночь, где слышались крики гибнущих людей, звучали выстрелы, гремели взрывы и лилась кровь.
– Я не хочу умирать, – прошептал он. – Не сейчас, не здесь… Я хочу уйти из жизни много лет спустя, в кругу семьи и не от пуль бандитов, а от глубокой старости…
Его взгляд остановился на выпавшем из рук убитого бойца пулемёте. Капитан схватил его и принялся стрелять по боевикам, которые перебежками приближались к догоравшей палатке.
– Не-е-ет! – пронзительно закричал лейтенант. – Не стреляй, Валентин! Они обязательно убьют нас, если ты будешь отстреливаться!
– Они нас убьют в любом случае, – мрачно ухмыльнулся Болотников. – Так уж лучше погибнуть, отстреливаясь.
Подняв пулемёт на уровне груди, он выпустил в боевиков длинную очередь. Когда патроны закончились, он отшвырнул бесполезный пулемёт и покачнулся на ногах. Едкий дым заполнил лёгкие, и силы оставили его.
– Нет-нет-нет! – кричал рядом упавший на колени лейтенант. – Господи, сжалься надо мной! Пожалей меня, Господи! Спаси! Спаси меня от смерти!
Болотников разглядывал подбегавших людей с автоматами, с бородатыми лицами, в бессильной ярости сжимая кулаки. Бежать и прятаться было некуда, да и время было упущено. Бандиты были всюду вокруг. Лица искажены, рты широко раскрыты, и было видно, что они не пощадят никого.
От удара ногой в живот у капитана сбилось дыхание. Он упал, но попытался встать. Повторный удар снова опрокинул его на землю. Держась руками за живот и силясь закричать, он перевернулся со спины на бок, но удар прикладом автомата между лопаток утихомирил его надолго.
– Забираем его и второго, – распорядился боевик, и валявшийся в пыли в полубессознательном состоянии Болотников увидел, как подхватили под руки лейтенанта и, ударив между лопаток прикладом, куда-то понесли.
Один из бородачей склонился над ним, схватил за волосы и повернул к себе лицом.
– Ты врач? – спросил он простуженным хриплым голосом, и его вопрос прозвучал, как звериный рык.
– Я… Я хирург, – ответил капитан, едва шевеля губами.
Боевик заставил его сесть, заглянул ему в лицо и ухмыльнулся:
– Берём с собой… И чтоб ни один волос не упал с его головы.
В дом Алихана отряд вернулся под утро. Об их возвращении громким лаем известил пёс Айса. С ружьём в руках Арса выбежал из дома и поспешил к воротам, в которые уже стучали прикладом.
– Кто там? – крикнул юноша, беря ружьё наизготовку.
– Воины Аллаха, открывай! – послышался голос Габиса.
Арса открыл калитку, и боевики стали быстро входить во двор один за другим. С собой они привели двоих пленных мужчин и принесли несколько, по всей видимости, очень тяжёлых ящиков.
– Как чувствует себя наш гость? – первым делом поинтересовался Габис, когда Арса закрыл за последним боевиком калитку на крепкий запор.
– Жив пока ещё, – ответил юноша. – Я ему только один укол сделал, и он всё ещё крепко спит.
– Хорошо, пусть спит, – сказал Габис, обводя большой двор долгим внимательным взглядом. – Здесь можно найти укромное местечко, где можно надёжно спрятать ящики с оружием?
– Я не знаю, – пожимая плечами, ответил Арса. – Это дом моего деда, и я…
– Ты что, редко бывал у старика в гостях? – сведя к переносице брови, грозно глянул на него командир боевиков. – Хорош внук! Я знал все уголки в доме своего деда, даже те, которых он и сам не помнил. А ты…
– Мой внук почитал старших, – ответил за Арсу Алихан, выйдя из дома и услышав вопрос боевика. – Я учил его чтить адат и расти правоверным мусульманином.
– А нас? А меня? Ты считаешь нас неверными? – повернув в его сторону голову, зловеще прорычал Габис.
– Я не знаю, в каком тейпе ты родился и вырос, – сказал Алихан, приближаясь. – Но тебя воспитывали не таким, каким ты вырос.
У Габиса глаза полезли на лоб. Он привык командовать, привык к подчинению, но сейчас… Он даже растерялся от дерзких слов, высказанных стариком.
– По твоим бегающим глазам вижу, что я прав, – продолжил Алихан, ухмыляясь. – Ты чеченец, вайнах, рождён от отца чеченца, матерью чеченкой. И родители твоих родителей, я думаю, тоже чеченцы. И они, воспитывая тебя, не могли не привить тебе наших обычаев. А что с тобой стало сейчас? Почему ты забыл адат вайнахов? Или деньги затмили твои мозги и застелили глаза?
– Проваливай прочь, старик, – угрожающе буркнул Габис. – Сейчас война, и мы живём не по каким-то адатам, а по законам войны!
– Я тоже был на войне, и много что там видел, – вздохнул Алихан, не думая уходить. – Врагов видел: немцев, румын, финнов, итальянцев… Я тогда во фронтовой разведке служил. В то время мы знали, кто наши враги, а кто союзники. А сейчас… Вы родились и выросли в СССР, в России, в мирное время, и теперь объявили «джихад» стране, в которой родились и выросли!
– Я родился и вырос в Чечне, а не в России, – огрызнулся Габис, начиная терять терпение. – Россия присоединила нашу родину к себе насильно! А сейчас… – он замолчал, вдруг растеряв весь свой дар красноречия.
– А сейчас ты освобождаешь родину, которую вы назвали Ичкерия, – усмехнулся Алихан. – Только чеченцев в банде твоей я что-то вижу очень мало. Не-е-ет, вы не за Аллаха воюете. Вы…
– Пошёл вон! – прорычал, свирепо вращая глазами, Габис. Выведенный из себя, он замахнулся автоматом, чтобы ударить прикладом в лицо старика, но стоявший рядом Арса рванулся вперёд и закрыл собой деда.
Опустив автомат, Габис осмотрел их презрительным взглядом, сплюнул под ноги, отвернулся и отошёл, делая вид, что позабыл о них на какое-то время.
– Он, может быть, был хорошим человеком, – сказал Алихан, провожая его взглядом. – А теперь шайтан, как и все, кто с ним рядом.
Боевики привязали лейтенанта спиной к столбу у сарая. Капитана Болотникова повалили на землю возле стены дома, да так, чтобы он мог видеть, что они делают с лейтенантом. Все, несмотря на усталость, выглядели весёлыми и довольными. Один светловолосый «весельчак», с широкой русой бородой и голубыми глазами, ходил вокруг столба с большим ножом и, останавливаясь перед лейтенантом, водил острым лезвием по его горлу.
– Как тебе отрезать башку, москаль? – спрашивал он и сам же отвечал: – Могу сразу, а могу потихонечку и долго.
Затем, делая вид, что готов сделать то, что задумал, он замахивался ножом и, нанося смертельный удар, в последний момент переворачивал нож и проводил другой, незаточенной стороной, по горлу лейтенанта. Молодой офицер не мог удержаться от крика ужаса, и это вызывало хохот у толпящихся рядом боевиков.
За капитана Болотникова взялись после полудня, когда Лиза накормила всех обедом. Двое боевиков завели его в дом и подвели к кровати, на которой вздрагивал, стонал и выкрикивал в бреду какие-то фразы раненый араб.
– Ты должен спасти его и вылечить, – вполголоса потребовал Габис, тыча в грудь капитана указательным пальцем. – И тогда останешься живым, обещаю…
Болотников осмотрел раненого беглым взглядом: лицо осунувшееся, глаза ввалились. Уставившись в одну точку на потолке немигающим взглядом, он поминутно облизывал пересохшие, потрескавшиеся от жара губы.
– Нет, мне его уже не спасти, – прошептал Болотников. – Его надо срочно оперировать и не здесь, а в операционной. А ещё нужны хирургические инструменты, и…
– Магомед! – крикнул кому-то Габис, и мгновение спустя в его руке оказался большой кожаный мешок, который он вложил в руки капитана. – Здесь ты найдёшь всё, – сказал он, хмуря лоб. – И инструменты, и препараты. Оперировать тебе помогу я. Я когда-то работал фельдшером и, случалось, ассистировал при операциях.
– Прикажи своим отпустить лейтенанта, и я попытаюсь спасти этого бандита, – сказал ему Болотников. – Он анестезиолог, и его помощь будет необходима.
Габис отдал приказ, и несколько минут спустя двое боевиков ввели в дом едва живого от страха лейтенанта.
– Это ещё не всё, – разглядывая и ощупывая раны на теле араба, сказал задумчиво капитан. – Ему необходимо срочное переливание крови. Иначе мы не сможем спасти его.
– А без этого обойтись нельзя? – спросил угрюмо Габис. – Мы не знаем, какая у него группа и резус. И аппарата для переливания крови я не нашёл в вашем госпитале.
– Раненый потерял очень много крови, – ответил Болотников. – Ему срочно необходимо переливание.
– Давай заменим эту процедуру вином? – глянув на него, предложил Габис. – Я слышал…
– Вливайте, – был вынужден согласиться капитан. – Если переливание крови сделать невозможно, то… – пожимая плечами, он отошёл от кровати, чтобы вымыть руки и приготовиться к спасению врага от неминуемой смерти.
5
Пока в доме шла операция, Алихан с тяжёлым сердцем ходил по заполненному боевиками двору. Он с тоской наблюдал, как «шайтаны» жарят на разведенных кострах двух его лучших баранов. Они сами выбрали их в отаре и зарезали, невзирая на жаркие протесты старика. Тогда, чтобы избежать дальнейшего истребления отары, он отправил дочь пасти коз и овец подальше от дома.
– Уходи и не возвращайся дня два, а может быть, и больше, – напутствовал он Лизу. – Когда эти бандиты уйдут, я сам приду за тобой.
Расхаживая по двору, Алихан посчитал боевиков и с сожалением отметил: «Шайтанов двадцать шесть человек, целый отряд. Воюют они, видимо, давно, и… Если вдруг придут федералы, сдаваться они не станут…» Он ещё раз прошёлся по двору и, остановившись у калитки, подумал: «Если завяжется бой, то шайтаны будут биться до последнего. Терять им нечего. Федералы их тоже никого не выпустят, значит… Они разрушат мой дом, двор и положат всех, включая меня и внука. Я-то ладно, отжил своё, а вот Арса… Совсем юнец ещё. И как я недосмотрел? Как я смог допустить, что мой внук ушёл в горы к шайтанам? Но душа его ещё не окаменела совсем, как у этого амира Габиса. Сейчас Арса на перепутье. Он видит, как ведут себя шайтаны в моём доме, и это беспокоит его. Надо же, внук закрыл меня собой, защищая от удара приклада своего амира!»
Погрузившись в далеко не радостные размышления, Алихан не заметил и сам, как подошёл к ящикам, сложенным в самой середине двора. «Восемь штук!.. – посчитал он. – Наверное, очень тяжёлые… Как же они смогли затащить их сюда, в гору?»
– Эй, старик! – обратил на него внимание один из боевиков, который уже провёл ночь в его доме. – Чего ты там крутишься? А ну пошёл прочь!
Оскорбление больно ранило сердце Алихана.
– Нет, это ты пошёл прочь, сын свиньи! – закричал он в ответ. – Это мой дом, мой двор, а ты, пожиратель сала, бесчинствуешь здесь!
Боевик оторопел. Под хохот остальных он схватился за автомат, но «товарищ по оружию» поспешил его успокоить:
– Петро, уймись! Ты что забыл, где находишься?
– Я не позволю на себя тявкать никому и нигде! – взревел Петро негодующе. – И этот старый чеченский хрен сейчас ответит мне за то, что…
Он осёкся и замолчал, увидев, как несколько чеченцев, входящих в состав отряда, защёлкали затворами автоматов.
– Да пошли вы все… – удручённый бандит махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, отошёл в сторону.
Интерес Алихана к ящикам не остался без внимания боевиков. Один из них сходил в дом и несколько минут спустя вышел вместе с Арсой. Боевик передал всем приказ Габиса перенести ящики со двора в подвал под домом. Возмущённый самоуправством «гостей» Алихан попытался воспрепятствовать им и загородил собой дверь. Но его попросту оттолкнули в сторону. «Они что, надолго здесь оставаться собираются? – забеспокоился старик. – Иначе как объяснить перенос ящиков?»
Ещё много чего требовало объяснений для вайнаха Алихана из того, что происходило на его глазах. Боевики, вместо того, чтобы собирать свои «пожитки», начали оборудовать «точки» для возможного отражения атаки и дальнейшего боя с вероятным противником.
«Значит, раненый настолько плох, что переносить его куда-то невозможно, – сделал неутешительный вывод Алихан. – Надеяться на то, что шайтаны скоро уйдут, теперь уже не приходится. И готовятся к обороне они, видимо, не зря… Ждут федералов, вот потому и готовятся…»
Взглядом опытного разведчика он снова обвёл двор. «Федералам трудно придётся, – заработала мысль, оценивая обстановку. – При атаке полягут многие. У шайтанов будет огромное преимущество при обороне. Всё, что внизу, отлично просматривается и простреливается. Сзади к дому не подобраться. Задней своей частью он „прилеплен“ к высоченной горе, за которой пропасть. Федералам остаётся только обрушить на дом всю имеющуюся у них в наличии огневую мощь и похоронить всех нас под обломками. Надо подумать над тем, что делать и как быть… Хорошо, что Лизу отправил пасти овец. Надо бы с внуком поговорить и… уговорить его бежать отсюда, пока не поздно…»
– Ну, вот и всё, – закончив операцию, сказал капитан Болотников. – Я сделал всё, что мог.
– Почему ты так говоришь? – насторожился Габис. – Ты не уверен, что он выживет?
– Ни один хирург никогда до конца не уверен в благополучном исходе, – ответил Болотников. – Раненый потерял слишком много крови, и я удивляюсь, почему он вообще всё ещё жив. Трудно судить, как поведёт себя его ослабленный организм, сможет ли он преодолеть тот послеоперационный кризис, который раненому ещё предстоит пережить.
– Ты извлёк из него все пули? – сузил глаза Габис. – Или кое-что оставил?
– Я извлёк из него всё, что нашёл, – ответил капитан. – Три пули, две из которых я обнаружил в груди, и одну в плече. Его надо немедленно перевезти в ближайшую больницу, или до утра он может и не дожить.
– Умрёт он, подохнешь и ты, – пообещал с мрачным видом Габис и склонился над арабом: – Ты слышишь меня, Вахид?
Осталось неизвестным, услышал ли его раненый. Он лишь издал какой-то неясный звук, тяжело дыша и сверля неподвижным взглядом потолок над собой.
– Рекомендую сделать ему несколько кубиков обезболивающего, – сказал Болотников. – Сейчас он испытывает мучительную боль, так как пережил очень серьёзную операцию.
– Вот препараты, ты и делай, – хмуря лоб, буркнул Габис. – Сейчас ты здесь главный врач…
По истечении четверти часа после инъекции раненый успокоился, и его дыхание стало ровным.
– Где мы? – прошептал он, посмотрев на пристально наблюдавшего за ним Габиса осмысленным взглядом.
– В надёжном месте, – живо ответил боевик.
– Мы отступили?
– Пришлось…
– Насколько тяжело я ранен?
– Трудно судить, – пожимая плечами, сказал Габис. – Хирург сделал тебе сложную операцию, извлёк из тела все пули, и… Ты будешь жить, господин Вахид.
– Нет, я жить не буду, – произнёс вдруг араб в полузабытьи. – Жаль, что умираю я далеко от родины…
Страшная гримаса исказила его лицо. Он застонал, дёрнулся и зашептал:
– Тяжело… Очень тяжело умирать здесь, в стране, где нас ненавидят… Что я скажу Всевышнему, если предстану перед ним?
Затем он долго молчал и лежал спокойно. Видимо, боль ушла и больше не мучила его. Болотников приложил ладонь к его лбу, затем нащупал пульс, посчитал удары и отошёл.
– Ну? – посмотрел на него вопросительно Габис.
– Меня беспокоит сильное кровоизлияние в полость грудной клетки, – ответил задумчиво капитан. – Может случиться гангрена… Температура выше сорока и не падает. Только переливание крови могло бы его спасти.
– Если он умрёт, смотри, что я с тобой сделаю, – осклабился Габис. – Смотри и молись своему Богу, чтобы господин Вахид остался жив!
Когда он говорил, капитан смотрел на его лицо. В глазах не было эмоций – безжизненный взгляд спятившего убийцы. Габис медленно обернулся и указал пальцем на лейтенанта, который в панике отшатнулся, увидев его.
– Смотри! – закричал главарь боевиков и с такой силой ударил ногой в промежность молодого офицера, что сам содрогнулся и отскочил назад.
Нижнюю часть тела лейтенанта пронзила ужасная боль. Все его внутренности словно обдали крутым кипятком. Дикая боль сжала желудок, пронеслась спазмами по кишечнику, мышцам живота и, проникнув в мозг, взорвалась ослепительной вспышкой. Лейтенант, закатив глаза и ловя открытым ртом воздух, рухнул на пол, но два боевика тут же подхватили его под руки и поставили перед своим озверевшим амиром на колени.
– Вот так я начну убивать тебя, хирург! – брызжа слюной, закричал на весь дом трясущимися от ярости губами Габис. – Если господин Вахид умрёт, вот что ждёт тебя, смотри!
Он нанёс тяжёлым берцем удар в лицо лейтенанта. Изо рта и носа несчастного разлетелись в разные стороны брызги крови, но закричать он не смог. По его лицу было видно, что ужасная боль в теле достигла верхней точки, но он не мог выдавить из себя и звука. А удары сыпались практически непрерывно, как град с небес на землю, и уже трудно было предположить, жив ли он.
Габис избивал несчастного с пронзительными криками, которые леденили душу капитана. Он бросился вперёд, чтобы защитить лейтенанта ценой собственной жизни, но… Два боевика, наблюдавшие за ним со стороны, оказались проворнее. Они заломили руки Болотникову назад и в одно мгновение поставили на колени. И вдруг…
Осыпаемый ударами лейтенант выпрямился. Габис всё ещё с остервенением избивал его, но… У юноши словно открылось второе дыхание. Слёзы катились по его окровавленному, распухшему, искалеченному лицу, но он не кричал и не молил о пощаде. Лейтенант даже попытался встать, но боевики крепко удерживали его. Тогда он поднял голову и… улыбнулся.
Улыбка не сошла с его лица и тогда, когда боевики отпустили его, и он упал, уткнувшись лицом в пол.
– Всё, подох, – хмыкнул боевик, заломивший Болотникову левую руку. – Такого убоя не выдержал бы никто.
Габис отошёл. Его трясло, как будто он наступил на оголённые электропровода босыми ногами. Он часто и глубоко дышал, лицо покрылось крупными каплями пота. Повинуясь его кивку, боевики отпустили руки капитана.
– Теперь ты видел, что тебя ждёт, если умрёт господин Вахид, собака? – прохрипел главарь боевиков, облизнув губы кончиком языка. – Так вот, ты больше ни на минуту не отойдёшь от его постели ни ночью, ни днём. И всегда помни, что твоя жизнь в твоих же руках. Умрёт наш гость, я буду лично резать тебя живым на крохотные кусочки.
6
Жестокую расправу Габиса над молодым лейтенантом Алихан не видел. Его мысли были заняты другим. Он стоял у сарая и внимательно разглядывал со стороны дом, который построили его прадеды, в котором родился и вырос его отец, в котором родился и вырос он сам, в котором…
Большой каменный дом из восьми комнат был украшением когда-то существовавшего аула. Когда Алихан женился, он привёл сюда молодую жену. А до того была война, депортация… В аул, кроме него, никто больше не вернулся. Кто-то умер в далёком Казахстане, кто-то осел в Грозном…
В этом доме родились и выросли два его сына и четыре дочери. В нем он прожил счастливую жизнь. Но счастье не может длиться вечно…
Шли годы, жена умерла, дочери повыходили замуж и разъехались. Оба сына погибли. Один, выполняя «интернациональный долг» в Афганистане, другой, работая в милиции, пал от удара ножа преступника. И остался Алихан один в своём огромном доме. Так он прожил несколько лет, пока к нему не переехала из Грозного овдовевшая дочь Лиза.
Самая большая из комнат служила и залой, и столовой. Посередине стоял квадратный стол, над которым висела старинная люстра. В углу, у окна, стоял секретер, на котором были расставлены фотографии родственников, детей и альбомы с фотографиями многочисленных знакомых. К гостиной примыкала комната, которую как спальню использовала дочь Лиза. С ней рядом находилась комната самого Алихана. В неё не заходил никто, кроме него самого.
А сейчас дом нагло, бесцеремонно заняли боевики. В комнатах, где когда-то дружно жили славные предки Алихана, его родители, братья, сёстры – теперь заселили шайтаны. В его комнате расположился сам амир бандитов Габис. В спальне дочери поселили раненого араба, возле которого посадили на цепь захваченного в плен русского хирурга. В остальных пустующих комнатах расселились остальные бандиты. Гордый вайнах не мог выселить вооружённых до зубов боевиков из дома и выставить их со двора и потому чувствовал себя глубоким старцем, бессильным, беспомощным и не способным ни на что…
На улице темнело. Медленно и уверенно спускалась на землю ночь. С тяжёлыми мыслями в голове Алихан вошёл в дом. Боевики, сытно поужинав, спали, разойдясь по комнатам, и старику ничего не оставалось, как сесть в гостиной за стол.
Спать ему не хотелось. Он уже не чувствовал себя хозяином в собственном доме, превращённом боевиками в хорошо укреплённый бастион. Странно, но они чувствовали себя спокойно и уверенно. Неужели надеются, что федералы не заглянут сюда? Всё может быть. Ну а если заглянут, тогда получат жёсткий отпор.
«И всё же, почему они ведут себя так самоуверенно? – спрашивал себя Алихан. – Почему они не уходят, пока есть время? Неужели они собираются рискнуть жизнями ради раненого араба, которого нельзя переносить? Возможно, но… Они бы непременно решились бы на этот шаг, если бы…»
Алихан даже вздрогнул от страшной мысли, пришедшей в голову. Он вспомнил о подземном ходе, через который можно тайно покинуть дом. Когда предки строили дом, они использовали имеющийся в скале проход, через который можно было пройти сквозь гору и выйти в долину с другой стороны. Планируя дом, они учли выгодные возможности прохода и построили дом так, что вход в него оказался в подвале.
Построили и забыли. Проходом никто и никогда не пользовался, не было необходимости. А когда однажды его обнаружили дети, во избежание несчастных случаев, проход решили заложить камнем. Алихан вспомнил, что когда-то давно он рассказал внуку о проходе, но не указал место, где он находится. И… Арса больше никогда не спрашивал у него про проход, но, видимо, в его памяти отложилось то, что он существует, а это может означать только одно… Внук проболтался бандитам про существование прохода, вот потому они чувствуют себя спокойно и самоуверенно.
«Ну нет, прохода вам не найти, пока я сам не укажу, где он, шайтаны, – со злорадством подумал Алихан. – А из меня признания раскалёнными клещами не вытянете. Мало ли что сказал вам мой глупый внук. Хоть весь фундамент сломайте, но входа в проход никогда не обнаружите…»
Открылась дверь спальни Лизы, и из неё вышел внук с керосиновой лампой в руке. Увидев сидящего за столом в полной темноте Алихана, он поставил на стол лампу и сел.
– Дед, – тихо сказал он, – там русский хирург воду просит.
– Возьми и отнеси, – так же тихо ответил Алихан. – Ты что, не знаешь, где в доме вода находится?
– Я знаю, – вздохнул юноша. – Только ему горячая понадобилась. Раненому арабу плохо, он в любую минуту умереть может.
– Подохнет пёс, никому от этого хуже не станет, – ухмыльнулся Алихан. – Мы его в свой дом не приглашали, и нет нужды заботиться о нём.
– Но-о-о… Он союзник в нашей борьбе! – прошептал взволнованно юноша. – Он приехал в Ичкерию, чтобы поддержать нас в борьбе с…
– Он сам выбрал этот путь, который привёл его к смерти, – с полным равнодушием возразил Алихан. – Собираясь к нам, он знал, что не в здравницу едет, вот и нашёл, «что искал». А для нас его смерть – невеликая потеря.
– Нет, потеря будет велика! – возразил Арса. – Амир сказал, что, если умрёт араб, то он убьёт русского хирурга. И, я думаю, что он убьёт тебя, меня и маму.
– Нет, он хоть и связался с шайтанами, но наш, чеченец, – вздохнул Алихан. – Это он только угрожает. Это он только…
– Он убьёт всех нас и русского, я его знаю, – возразил внук. – Амир держит всегда своё слово, чтобы держать в узде всех остальных. Он уже убил одного русского здесь, в нашем доме, когда ты на улице был. Я знаю, если араб умрёт, он убьёт всех нас, и никто его не остановит.
– Хороших «друзей» ты в наш дом привёл, Арса, – вздохнул Алихан. – Жили мирно, не тужили, и вот нате вам… Свалил ты шайтанов на наши головы, внучек. И как долго они оставаться здесь собираются, ты не знаешь?
– Они останутся здесь до тех пор, пока араб не очухается, – ответил угрюмо внук. – Когда его можно будет переносить, тогда они и уйдут.
– Так-так, – покачал головой Алихан. – Если он не очухается, то всем нам не жить. А лейтенанта молоденького, которого убили, куда вынесли?
– В подвал спустили, – ответил Арса дрогнувшим голосом. – Габис его, как кутёнка, ногами до смерти забил.
– А ты? – вдруг заинтересовался Алихан. – Ты, как он, смог бы?
– Я н-не знаю… – заволновался юноша. – Я ещё не участвовал в боях и не убивал никого. Я только связь осуществлял между горной базой и городом.
– Значит, крови на тебе нет? – облегчённо вздохнул Алихан. – Ты пока ещё не убил никого, Арса?
– Нет-нет, – горячо зашептал юноша, – мне не приходилось убивать людей.
– Не приходилось, так придётся, – покачал головой Алихан. – Даже если не захочешь, шайтаны заставят.
– И что теперь делать? – прошептал потрясённо Арса. – Я… Я же не смогу выстрелить в человека!
– Сможешь, они заставят, – сказал Алихан уверенно. – Дадут в руки оружие и заставят расстрелять меня и русского. Надеюсь, у матери твоей хватит ума не спешить с возвращением…
Если бы на улице был день, то он увидел бы, как побледнело лицо внука и задрожали его руки. Юноша был на грани нервного срыва. Алихан почувствовал это сразу, когда услышал его вопрос:
– Дед, они и правда так могут поступить? Ты это точно знаешь?
– Может быть, так, а может быть, по-другому, – пожимая плечами, ответил Алихан. – Как можно знать, какие чёрные мысли могут возникнуть в башке твоего амира? Немцы так поступали во время войны, я это точно знаю. Ваш Габис может заставить тебя убить только русского. И тебе от этого легче станет?
Юноша замолчал. Он больше не задавал вопросов. Видимо, разговор с дедом подействовал на него так сильно, что он оказался бессилен осмыслить всё быстро и сразу.
– Ты чего сидишь? – спросил Алихан. – Тебя же за водой послали? Набери вон из бака, поставь на примус и возвращайся. Мне с тобой ещё кое о чём поговорить надо…
Встрепенувшись, Арса метнулся из-за стола исполнять указания деда.
– Ты говорил шайтанам о подземном проходе в скале, вход в который находится в подвале дома? – поинтересовался вдруг Алихан и, увидев, что внук замер на месте, сразу же понял, что не ошибся в своих предположениях.
Арса промолчал, виновато опустив голову.
– Знать про этот проход ваш амир конечно же не мог, – продолжил Алихан после короткой паузы. – Получается, что ты проболтался про его существование, или я неправ, внучек?
– Сам не знаю, как это получилось, – под пристальным взглядом старика признался Арса. – Я никогда не пил вино, дедушка. А тут мне предложили попробовать. Я выпил совсем немного, и в голове всё помутилось. Помню, мне задавали вопросы про родителей, про тебя, про дом… Особенно много вопросов про дом. А я рассказывал обо всём… Обо всём, что знал. И… и про проход тоже.
– Вот потому шайтаны явились в мой дом и чувствуют себя здесь в безопасности, – сказал Алихан, как только внук замолчал.
Признание Арсы взбесило его. Больше всего разозлило не то, что он проболтался про проход, а то, что внук позволил себе в свои юные годы употребить дурманящий напиток. Едва сдерживая рвущуюся наружу ярость, Алихан сжал кулаки:
– Мало того, что ты связался с шайтанами, ты ещё осквернил свои губы вином, негодник! Я не один год втолковывал тебе суры Корана, но вижу, что ты предпочёл выбрать не путь праведника, а тропу грешника. Чем ты слушал то, о чём я говорил? Почему ты пошёл за шайтанами, поманившими тебя, как бродягу, пальцем? Почему ты отвернулся от нас, выбрав их?
Арса сидел не шевелясь, будто прибитый к месту, и угрюмо молчал. Ему нечего было ответить на вопрос деда, и Алихан понимал его.
7
Как только стало темнеть, сытые и довольные боевики разошлись по дому спать. Отдыхать в комнату старика Алихана отправился и амир Габис, предварительно выставив во дворе посты и пристегнув цепью хирурга Болотникова к кровати раненого араба.
– Умрёт Вахид, умрёшь ты! – напомнил он перед уходом и предупредил Арсу: – А ты сам не спи и ему не давай. Умрёт Вахид, тебя и семью твою, как баранов, перережу.
Когда Габис ушёл, Болотников посмотрел на раненого. Но не тем непримиримым взглядом, каковым обычно смотрят на врагов военные, а заботливым взглядом врача, каким смотрят на пациентов медики, давшие себе и всему миру клятву Гиппократа. Они не могли и не имели права делить пациентов на «своих и чужих», на врагов и друзей. В любом он должен видеть только попавшего в беду человека и обязан был, прежде всего перед своей совестью, сделать всё от себя зависящее, чтобы поставить его на ноги и спасти от смерти. А араб перед ним был тем самым нуждающимся, на спасение которого он сейчас сосредоточил весь свой ум и богатый опыт.
Раненый, на удивление, пережил сложнейшую операцию, но на борьбу за выживание сил у него, видимо, не хватало. Его дыхание было тяжёлым, свистящим: не хватало воздуха, и он задыхался. Но как-то помочь ему не было возможности. Кислородных подушек под рукой не было, да и швы на ранах кровоточили. Всё кричало о том, что жить ему оставалось немного.
«Да-а-а, лейтенанта убили очень жестоко, – подумал, глядя на него, Болотников. – Интересно, как же будут убивать меня? Сразу или медленно, растягивая удовольствие? А может быть, живым закопают и спляшут на моей могиле лезгинку?»
Раненый неожиданно встрепенулся, дёрнулся и открыл глаза. Вместе с ним встрепенулся и Болотников. Но тревога оказалась ложной: араб не пришёл в себя. Его дыхание снова сделалось тяжёлым и свистящим, и медленно закрылись глаза.
«Чудес не бывает, – подумал капитан уныло. – И всё-таки пациент умрёт. Ни один хирург на моём месте не взялся бы за операцию в таких дремучих пещерных условиях, хотя… Хотя чего это я… Под дулами автоматов взялся бы любой…»
Стараясь больше не думать о предстоящей смерти раненого и тем более о своей, капитан вдруг вспомнил родителей, свою семью и тут же пожалел об этом.
«Жалко родителей, – подумал он с сожалением. – Как они воспримут мою кончину? Год назад деда схоронили… Фронтовик, герой… Всю войну прослужил в разведке. В тыл врага не раз хаживал. Он не любил рассказывать о войне. Редко кому рассказывал, а вот мне всегда, как только попрошу. И, рассказывая, он был красноречив. Я всегда слушал с открытым ртом о рейдах во вражеских тылах… И всюду его и товарищей подстерегала смерть. Может быть, эти рассказы и повлияли на мой выбор профессии военного врача? Особенно часто он вспоминал о своём друге Али, который героически погиб в кровавом бою и смерть которого он оплакивал всю жизнь. Дед всегда с горечью вспоминал Али и сожалел, что не смог уберечь его от смерти в роковом бою. Сам выжил, а вот Али… Его похоронили в поле, в братской могиле, а дед прожил большую жизнь, пронеся через неё тёплые воспоминания о своём лучшем друге!»
Неожиданно мысли переключились на воспоминания о жене. Когда он уезжал в Чечню, она была на восьмом месяце беременности. А через месяц она родила мальчика, сынишку Ванечку, именно так ими было заранее решено назвать новорожденного в честь умершего героического деда.
С будущей супругой он познакомился семь лет назад, в станице. Он приехал к родителям в очередной отпуск, а она… Она тоже приехала в станицу, только с родителями, к тётке. Их встреча была романтической – в большом станичном фруктовом саду. Он шёл через него по тропинке к реке, а она по ней же возвращалась обратно.
Девушка понравилась ему с первого взгляда. Да что там понравилась, она просто сразила его. Высокая, стройная, красивая с волнистыми волосами, золотистый цвет которых ещё больше оттеняла цветастая накидка на плечах. Её голубые глаза странно блестели. Девушка просто очаровала его своей потрясающей красотой и своей простотой. В ней было что-то такое, таинственное, что завораживало взгляд.
– Молодой человек, я этой тропой иду к реке? – проворковала она чистым нежным голоском. – Мне указали короткий путь, через сад, а я здесь заблудилась…
– А что, давай я приведу тебя к реке, – сказал он, краснея. – Я тоже решил освежиться в прохладной речной воде, а в компании с такой красавицей…
А потом всё случилось как-то неожиданно, даже скоропостижно. Она что-то говорила, а он её не слышал, только, косясь, любовался её прекрасным профилем со стороны. И, как-то так получилось, он, повернувшись, коснулся щекой её роскошных золотистых волос. Она замерла, и… Ещё мгновение – и он прижался лицом к щеке девушки. Она перестала дышать от волнения, а он чувствовал её горячее, частое, прерывистое дыхание. Он готов был простоять с ней рядом, в сладостном забвении всю ночь, до утра, а особенно после того, как он вдруг неожиданно для себя и девушки, притянул её к себе, и… Осторожность, робость оставили его. Он прильнул к ней, и их губы слились в долгом поцелуе…
– Любимая моя Ирина, как ты там? Как ты воспримешь весть о моей гибели? Только не бросайся в крайности и, ради бога, восприми это как неизбежное, – прошептал он. – Береги дочку и сына, Ирина, и хотя бы иногда вспоминай обо мне…
Мысли в голове исчезли сразу, как только открылась дверь и в комнату вошли молодой охранник, держа в руке чайник с горячей водой, и старик с коптящей керосиновой лампой.
– Как он? – кивнув на араба, поинтересовался старик.
– Жив пока, – ответил капитан. – Думаю, поживёт ещё немного.
– А сам как? – полюбопытствовал старик.
– Тоже жив пока, – ухмыльнулся Болотников. – Хотя я и здоров, но переживу араба совсем на немного.
– Что, размышляешь над тем, как умирать будешь? – вздохнул старик. – Молодой, здоровый… Ты лучше подумай, как живым остаться, а умереть всегда успеешь.
– Думай не думай, а пациент скоро умрёт, – вздохнул капитан. – Я сделал всё, что мог, но он не выкарабкается. Даже чудо его не спасло бы, если окажись вдруг в этом доме нормальная операционная вместе со штатом высококвалифицированных врачей. Мы вместе с ним обречены однозначно.
Старик тяжело опустился на свободный стул, потрогал пальцем цепь, которой был пристёгнут Болотников к кровати раненого, и укоризненно покачал головой.
– Как пса на цепь посадили, шайтаны, – сказал он, вздыхая. – Как после этого будешь думать о чеченском народе, мне понятно…
– А что думать, народ как народ, – усмехнулся Болотников. – У любого народа как хорошие, так и плохие люди встречаются. Вот, к примеру, Президент Чечни Ахмат Абдулхамидович Кадыров. Он любим чеченским народом и настоящий лидер Республики. На выборах в президенты он набрал восемьдесят процентов голосов избирателей, а это говорит о многом…
– Вот как? – удивился старик. – А когда его выбирали?
– Как когда? – посмотрел на него с нескрываемым интересом Болотников. – Ещё в октябре прошлого года.
– А тот, кто до него был? – заинтересовался старик. – Масхадов, кажется? Он-то куда подевался?
– Ликвидирован во время одной из спецопераций, – ответил Болотников. – Все те, кто до Кадырова называл себя президентом, ты уж меня прости, старик, были просто бандитами и террористами.
– Неправда, – подал голос юноша, стоя у двери. – Они все герои!
– Герои, говоришь? – покосился на него капитан. – Может, для кого-то да, спорить не буду. Но почему тогда они не занимались улучшением благосостояния своей республики, а бегали по горам с автоматами? В отличие от них Кадыров работает не ради славы или власти, а для людей. Все его действия направлены не на войну, а на благо Чеченской Республики.
– А я про него совсем другое слышал, – хмуро буркнул юноша. – Про него у нас в горах ничего хорошего не говорят.
– Конечно, а что могут про него сказать хорошего боевики-ваххабиты в горах или в бандитском подполье? – ухмыльнулся Болотников. – Для тех, кто в горах шакалит, Ахмат-Хаджи Кадыров, как кость в горле. Подавляющая часть чеченцев, да и мы, русские, тоже уважаем Ахмата Абдулхамидовича как решительного, храброго человека, мудрого и рассудительного политика. Последователи Басаева и Масхадова объявили его «врагом чеченского народа», но сами побаиваются. Он смел, честен и не боится никаких угроз. Враги точат на него зуб, организовывают покушения, а он не прячется за чьи-то спины, а отстаивает право на мирное существование своего народа.
– Да-а-а, великий человек! – сказал своё слово старик. – Я знаю, о ком ты говоришь, сынок. Очень хорошо говоришь, сердцу приятно. Как бы мне хотелось не от тебя, а от внука услышать эти слова, но… Его башка мыслит в другом направлении.
– Но я слышал про Кадырова… – попытался высказаться молодой чеченец, но, натолкнувшись на грозный взгляд старика, осёкся и замолчал.
– Цыц, Арса! – погрозил пальцем старик. – Ты лучше умного человека послушай. Загадили твою башку шайтаны и тебя шайтаном сделали. Уж если русские так уважительно говорят про него, значит, он достоин того! – он перевёл взгляд на молчавшего капитана. – Ну-ка, расскажи мне, сынок, что ещё знаешь про нашего, как его, всё забываю это слово…
– Про вашего президента лично я могу говорить только хорошее, – вздохнув, заговорил Болотников. – Упорный, терпеливый, но с характером. Он считает, что сила не в оружии, а в слове. Он сумел найти общий язык с президентом России и изо всех сил успешно борется за счастливую жизнь своего народа.
– Учись, как говорить надо! – снова глянул на молодого чеченца старик. – И я верю каждому его слову! Вот такой президент как раз и нужен сейчас Чечне, чтобы выбросить вон шайтанов и прочистить ваши пустые дурные головы!
– Вот по Кадырову лично я и сужу о чеченцах, как о хороших и порядочных людях, – вздохнул Болотников. – Мой дед Иван всегда говорил – каков поп, таков и приход. А он много смыслил в жизни. Он мне часто рассказывал о друге своём чеченце Али, с которым очень долго воевал бок о бок. В разведке фронтовой служили они оба. Дед говорил, что всегда мог положиться на Али, и всю жизнь сожалел, что не смог спасти его во время боя. Он потерял верного друга, а добрую память о нём пронёс через всю свою жизнь. Всегда дед рассказывал мне об Али, как о настоящем герое!
Слушая капитана, старик напрягся, затем встал и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся со старой пожелтевшей от времени фотографией, на которой были запечатлены сидевшие рядом два бравых бойца, и показал её капитану.
– Ты узнаёшь кого-нибудь из них? – спросил он дрогнувшим голосом.
– Да, узнаю, – удивился капитан. – Один из них мой дед, Иван Болотников, а второй – его фронтовой друг, тот самый Али. Мне дед часто показывал точно такую же фотографию.
– Да, на фотографии мой лучший фронтовой друг Иван Болотников, а с ним рядом я, «тот самый» Али, – голос старика задрожал, а на глазах блеснули слёзы. – Надо же, я ведь всю жизнь считал его погибшим?! Я всю свою жизнь оплакивал его, считая мёртвым? Я…
Он осёкся, замолчал, и его тело затряслось от рыданий…