Честь вайнаха — страница 4 из 15

1

Пережив очередное покушение, Президент Чеченской Республики Ахмат-Хаджи Абдулхамидович Кадыров продолжал придерживаться прежнего рабочего расписания. Вставая рано утром, он совершал утренний намаз – салят ассубх – и сразу же включался в работу: читал и подписывал документы, выслушивал доклады и донесения, которые регулярно доводили до его сведения подчинённые.

Довольно часто у президента во время работы начинались острые приступы головной боли, но он не выходил из-за стола. Лечащий врач запрещал ему работать, но… Ахмат-Хаджи пренебрегал запретами.

– Ваш диагноз – тяжёлая контузия, – настаивал врач. – Успешное лечение требует постельного режима!

– Раз народ доверился мне и выбрал президентом, я не должен разочаровывать его, – отмахивался Ахмат-Хаджи. – Сейчас в Чечне не то время, когда можно было бы позволить себе расслабляться и нежиться в постели. Я публичный человек, и чеченцы не должны видеть меня больным и беспомощным! Они должны видеть своего президента в седле и знать, что ему чужды болезни, слабости и всё остальное, кроме дум и забот о Республике, о государстве! Президент должен быть на виду у народа, вот тогда его будут чтить, верить в него и равняться на него!

И сегодня, как всегда, он увидел на рабочем столе несколько папок. Сев на своё место, Ахмат-Хаджи закрыл глаза, заставляя себя сосредоточиться на работе. Как только радужные круги перед глазами исчезли и поубавилась боль в голове, он начал знакомиться с документами.

В девять часов, как всегда, в кабинет вошли два доктора и началась нудная процедура осмотра. Выслушивая уже сделавшиеся привычными советы, напоминания и рекомендации, Ахмат-Хаджи утвердительно кивал, соглашаясь с каждым словом, благодарил за заботу, но… Доктора никогда не спешили покидать кабинет.

– Ну? Что ещё? – спросил президент недовольно, взглянув на часы. – Я вас понял, приму к сведению все ваши рекомендации, и… Быстро говорите, что я должен сделать ещё?

– Сегодня вы выглядите хуже, чем вчера, – заявил один из специалистов. – Необходимо срочно провести обследование в условиях стационара. Вы слишком много работаете, а вам категорически нельзя переутомляться.

– Хорошо, – с явным неудовольствием согласился Ахмат-Хаджи. – Закончу сегодня с делами, а завтра…

– А нельзя ли их отложить? – обратился к нему второй врач. – Мы вынуждены настаивать на вашей госпитализации именно сегодня, прямо сейчас.

– Нет, вы хоть сами представляете, как можно отложить государственные дела? – нахмурился Ахмат-Хаджи. Настойчивость докторов показалась ему странной и неуместной. Он ещё не выслушал ожидаемые доклады о состоянии дел в Республике за минувшие сутки.

– Хорошо, мы подождём, – не смея спорить или возражать, согласились врачи. – Мы подождём, пока вы освободитесь. В соседней комнате.

Ровно в десять утра с ежедневными сообщениями в кабинет президента потянулись чиновники правительства, и этот приём длился до полуденного намаза. Когда все посетители ушли, Ахмат-Хаджи опустил голову в ладони. Наконец-то наступила долгожданная тишина. Чувствовалась лишь пульсирующая боль в голове, и слышался шум в ушах. «Пожалуй, врачи правы, – подумал он. – Мне действительно надо обследоваться в больнице. Но лишь один день, не больше…»

Он не мог сказать врачам, не мог сказать никому, даже сыну Рамзану, что ему приходится терпеть сильные головные боли. Президент бодрился изо всех сил, сосредотачивался на работе. Он не мог позволить себе расслабиться, не мог допустить разочарования народа, выбравшего его на высокий государственный пост. Он словно стоял над пропастью, которая, если он поддастся слабости, тут же поглотит его…

Взяв себя в руки, Ахмат-Хаджи убрал от лица руки, открыл глаза, и вдруг раздался стук. «Кто-то ещё пришёл?» – подумал он, и в кабинет вошёл его сын и верный соратник Рамзан.

– Что-то случилось? – поинтересовался Ахмат-Хаджи, взглянув на него.

Рамзан забеспокоился, увидев отца. Сначала он хотел броситься к нему, взять под руки и уложить в постель, но… Он знал, что так поступить не может. Отец только дома становится для него отцом, а в кабинете Ахмат-Хаджи для всех Президент и для близких родственников тоже.

– Да нет, ничего серьёзного не случилось, – натянуто улыбнувшись, сказал Рамзан. – Тут парень один от шайтанов ушёл и хочет перед тобой покаяться и повиниться. Он…

Отец посмотрел на него таким странным взглядом, что улыбка застыла на его губах.

– Если у тебя нет времени его принять и выслушать, то я… – Рамзан замолчал, увидев выражение глубокой усталости, появившееся на лице отца.

– Сам знаешь, нельзя отказывать таким людям, – вздохнул Ахмат-Хаджи. – Сейчас он на распутье и, уйдя от шайтанов, принял единственно мудрое, ответственное и очень тяжёлое для себя решение. Если я откажусь принять его и выслушать, тем самым оттолкну его от возвращения на путь праведный. Не увидев в нас отклика на порыв своей души, человек снова вернётся к шайтанам в горы и станет одним из них. Он может стать ещё хуже, чем был, утратив веру в справедливость и людскую отзывчивость. Вот видишь, Рамзан, сколько я могу натворить бед, всего лишь не встретившись с человеком и не поговорив с ним?

– Ты прав, отец! – прошептал восторженно сын, как губка, впитав в себя мудрые слова. – Этот юноша… Он…

– Довольно, я сам разберусь, кто он, поговорив с ним, – вздохнул Ахмат-Хаджи. – Иди и веди его сюда, я жду…

* * *

Молодой человек, назвавшийся Юнусом, опуская голову и уводя глаза в сторону, рассказал о событии, перевернувшем всю его жизнь, – как в центре подготовки боевиков он стрелял по приказу инструктора в мишени, и роковая пуля убила пленника, неизвестно как оказавшегося в запретной зоне, за мишенями. Он рассказал, как с той поры не может избавиться от воспоминания об убитом им человеке. После этого трагического случая он отказался брать в руки оружие. Ему угрожали, стыдили, уговаривали, наказывали, били, пока однажды амир центра…

Слёзы появились на глазах мужчины, и он прервал рассказ. Но вскоре нашёл в себе силы продолжить: «Ты мужчина и самоотверженный воин джихада, – сказал амир. – Ты теперь один из нас. Не хнычь, а покажи себя!»

– Я раздумывал неделю над его словами, хотел уже было застрелиться, но… Сам не знаю почему, но решил бежать.

– И правильно сделал, – не выдержав, вставил фразу Рамзан. – Ты не участвовал в боевых действиях и достоин прощения.

– В боях я не участвовал, а вот ещё одного человека убил, – признался мужчина, вздыхая. – Меня попытался задержать арабский инструктор во время бегства, и я… Я убил его.

– Если всё, что ты сказал, правда, то неповинен ни в чём, – сказал своё слово Ахмат-Хаджи, выслушав его.

– Всё правда, любой подтвердит, кто меня знает, клянусь Всевышним! – выкрикнул эмоционально Юнус. – Я больше не хочу касаться оружия даже пальцем! Я мирный человек и хочу учиться в медресе!

– Рамзан, – обратился Ахмат-Хаджи к сыну, – ты знаешь, что надо делать, помоги ему. Сначала проверь все его слова, и если они правдивы, то…

– Я знаю, что делать, уважаемый Ахмат-Хаджи, – сказал с готовностью сын. – Он уже не первый, кто обратился к нам за подобной помощью, и, надеюсь, не последний!

…А затем второй, полуденный намаз – салят-асазухр, – состоящий из четырёх рак'атов. Ахмат-Хаджи держался стойко и выдержал весь процесс молитвенного обряда от начала до конца.

Затем в кабинет снова заглянул тревожащийся за здоровье отца Рамзан.

– Сынок, не беспокой меня, – морщась от чудовищной боли в голове, сказал ему Ахмат-Хаджи. – Я хочу поработать… И пока я могу работать… И пока я…

Всё закружилось и поплыло перед глазами. От переутомления и дикой головной боли президент на минуту лишился сознания. Рамзан вихрем ворвался в кабинет и позвал врачей. Ахмат-Хаджи чувствовал, что его несут, а потом заносят куда-то.

– Отец, как ты? – сквозь шум в голове услышал он голос Рамзана. – Ты меня слышишь, отец?

– Я сегодня не закончил работу, – прошептал Ахмат-Хаджи. – Завтра разбуди меня пораньше, не забудь, сынок…

2

Прямо из военной части, на территорию которой приземлился вертолёт, Алихана Завгаева перевезли в Грозненскую республиканскую больницу. Во время перелёта у старика прихватило сердце.

Пока сделали кардиограмму, взяли анализы, прошёл день. А ночью, после полуночи, больному стало хуже. Дежурный врач успел принять срочные меры, и состояние Алихана стабилизировалось. В реанимации, куда его поместили, старик лежал бледный, как полотно, глаза закрыты. Когда приехавший вместе с ним капитан Болотников прикоснулся ладонью к его холодной руке, у Алихана дрогнули ресницы.

– Сынок, ты это? – прошептал он. – Вот я и умираю уже… Прощай, ухожу на встречу с твоим дедом.

Капитан попытался ободрить его, но это было бесполезно. Казалось, старик не слышит его. Сжимая ладонями виски, Болотников вышел из палаты в тесный коридор. В стороне от двери он увидел трёх врачей. Они оживлённо совещались.

– Положение старика очень тяжёлое, – хмуро сказал один. – Я затрудняюсь делать на его счёт какие-то прогнозы.

– Жаль, что Магомеда Ахмедовича сейчас нет, – вздохнул другой. – Он уехал в Москву на конференцию кардиологов и вернётся только дней через десять.

– Да-а-а, нам как раз сейчас опытного кардиолога не хватает, – посетовал третий. – Может быть, в госпиталь позвонить и узнать, есть ли там у них опытный кардиолог?

– В госпитале кардиолог есть, – сказал, подходя к ним, Болотников. – Я это точно знаю.

Посмотрев на него, врачи переглянулись.

– Простите, а вы кто? – поинтересовался один из них.

– Разрешите представиться, – протягивая руку, сказал капитан. – Я военврач Болотников.

– И кто по должности?

– Хирург.

– Мы тоже хирурги, но старику нужен кардиолог.

– Вот я и собираюсь его пригласить, если позволите…

Болотников подошёл к медсестринскому посту, находящемуся тут же, в коридоре, взял телефон и на мгновение заколебался. Он даже не успел ещё побывать в госпитале и доложить о своём спасении. Его рука самопроизвольно набрала нужный номер. По его просьбе дежурный пригласил подполковника Дроздова.

– Иван Фёдорович, это вы? Говорит капитан Болотников. Срочно нужна ваша помощь, не сможете ли приехать?

– Где ты?! Откуда звонишь? – поинтересовался подполковник.

– В республиканской больнице, здесь, в Грозном, – ответил Болотников.

– С тобой всё в порядке?

– Цел и невредим, но помощь ваша требуется…

Только после того, как положил трубку, капитан отсутствующим взглядом посмотрел на своих коллег. И если бы они могли прочесть в этот момент его мысли, то поняли бы, как тяжело у него сейчас на сердце.

Не прошло и четверти часа, как подполковник Дроздов был уже в стенах больницы. Болотников встретил его в вестибюле.

– Рад, что ты живой, – сказал, пожимая капитану руку, подполковник. – А мы уже и не чаяли больше видеть тебя среди нас…

Осмотрев старика, он поцокал языком и покачал головой.

– Сколько же пережить ему пришлось, мама родная? – озадаченно сказал он. – Всё тело в шрамах, места живого нет.

– Этот человек ветеран Великой Отечественной войны, разведчик, – сказал капитан. – Он воевал вместе с моим дедом. К тому же… Он спас меня от смерти, и я многим ему обязан.

– Раз обязан, значит, будем его спасать, – сказал подполковник. – Начнём немедленно, иначе может быть поздно. На мой взгляд, у него острая сердечная недостаточность, и надо постараться установить причину.

Болотников взглянул на Дроздова.

– Прошу, сделай всё, чтобы его спасти, – с трудом проговорил он. – Этот человек должен жить!

Подполковник расправил плечи, вздохнул, после чего пристально и проникновенно посмотрел ему в глаза.

– Я сделаю всё, что смогу, но… Возможно, потребуется операция.

– А ты прооперируешь его, Иван Фёдорович?

– Да, если ты мне поможешь, – ответил подполковник. – Но сначала мы должны убедиться, что операция действительно необходима.

* * *

Болотникова Дроздов до операции не допустил.

– У тебя руки трясутся, – сказал он. – Без тебя обойдусь. А ты лучше позаботься, чтобы аппаратуру, которую привезут из госпиталя, до операционной в целости и сохранности донесли.

– Но я… – попытался возразить капитан, но подполковник был неумолим. – Не знаю, чего ты старика сразу в госпиталь не привёз? Там мы давно бы его обследовали и прооперировали.

– А что, разве здесь оборудование хуже? – заволновался Болотников.

– На сегодняшний день да, – вздохнул Дроздов. – Вспомни, кто здесь хозяйничал недавно. Дудаев и все его последователи больше о войне думали, а не о процветании и здоровье нации. Оборудование здесь есть, но уже устаревшее. Надеюсь, президент Кадыров исправит положение в здравоохранении Чечни…

Прошло несколько часов. Сначала наступил вечер, затем ночь, и вот уже за окнами начало светать. Капитан Болотников не находил себе места. С угрюмым видом он расхаживал по пустому коридору, останавливаясь у дверей операционной, прислушиваясь и снова продолжая своё бесцельное хождение. Остановившись у окна, он посмотрел через помутневшие, давно не мытые стёкла на улицу. Перед глазами стоял Алихан. Бодрый, подтянутый, улыбающийся…

«Как же так получилось, дед Али? – мучительно думал Болотников. – Сердце не выдержало нагрузок последних дней? Всё время, сколько я тебя знаю, ты выглядел молодцевато, достойно и героически! Ты справился с бандой боевиков! Ты… Я согласился на операцию, потому что другого пути не было. Да, я настоял на этом. В твоём сердце обнаружился инородный предмет, вот потому, ради твоего спасения, всю ответственность за твою жизнь или смерть я взял на себя…»

Капитану показалось, что, если случится непоправимое и Алихан не перенесёт операцию, он не сможет простить себе этого и будет мучиться всю оставшуюся жизнь…

Послышался лёгкий скрип открывающейся двери. Болотников резко обернулся и тут же почувствовал, как всё похолодело внутри. Он бросился к дверям операционной. В коридор вышел подполковник Дроздов.

– На мой взгляд, операция прошла успешно, – сказал он, отвечая на немой вопрос капитана. – Ассистенты работали отлично и, я бы сказал, профессионально. Они как будто только тем и занимались, что изо дня в день участвовали в сложнейших операциях на сердце. Такое ощущение, что они и без меня обойтись бы смогли.

– Так что, операция действительно была необходима? – спросил, конфузясь, Болотников.

– Иначе мы бы его не спасли, – ответил уверенно подполковник. – У старика железный организм, настоящий горец!.. Всё его тело состоит из множества шрамов. Сразу видно, что он был когда-то стойким солдатом и храбрым воином. Только благодаря этому и смог прожить долгую жизнь. Его подвёл осколок под сердцем. Крохотный, незаметный, но очень опасный «инородный предмет». Когда-то давно он засел в мышцах, затаился и не давал о себе знать до сегодняшнего дня. Но что-то послужило толчком для его пробуждения, и он едва не отнял жизнь у стойкого старика.

– И-и-и… что теперь? – с надеждой в голосе поинтересовался капитан. – Если операция прошла успешно, то можно надеяться на-а-а…

– Можно, и надейся, – недослушав его, сказал Дроздов. – Этот старик так просто не сдастся. Он умеет бороться за жизнь.

* * *

Поддерживаемый сыном Ахмат-Хаджи вошёл в распахнутые медперсоналом двери больницы. Его встретили несколько специалистов. Один из них, заместитель главного врача, был особенно приветлив с президентом. Он подхватил Ахмата-Хаджи под руку и повёл в палату, расспрашивая на ходу о настроении и здоровье. Президент отвечал рассеянно и в конце концов совсем замолчал.

У реанимационной палаты его уже дожидались другие специалисты. Заместитель главного врача снова услужливо взял его под руку, намереваясь подвести к кровати, но… Ахмат-Хаджи терпеть не мог елейного обхождения и излишнего внимания к себе. Он сделал резкое движение, чтобы освободиться от унизительной для себя поддержки, и неприязненно поморщился.

Ахмат-Хаджи присел на кровать, и врачи тут же занялись его осмотром. Один проверял пульс, другой, с помощью фонендоскопа выслушивал ритмы сердца. Ахмат-Хаджи вёл себя смирно, позволяя врачам беспрепятственно делать своё дело. И вдруг его взгляд остановился на соседней кровати, на которой неподвижно лежал пожилой человек. Глаза больного были закрыты и, видимо, он был без сознания.

Заместитель главврача, исподтишка наблюдавший за выражением лица президента, проследил за направлением его глаз и, словно впервые увидев кровать со стариком, воскликнул:

– Вот тебе на! А этого больного почему не убрали? Я же приказал вынести его из палаты ещё утром!

Ахмат-Хаджи перевёл на него полный недоумения взгляд, затем его лицо вытянулось и побледнело от возмущения.

– Эй, «уважаемый»? – сказал он так громко, что все рядом замолчали и замерли. – Чем тебе помешал пожилой человек, который лежит в кровати? Он что, занимает много места?

– Да-а-а… Но-о-о… – замглавврача понял, что совершил оплошность, и стушевался. – Это… Э-э-э… Эта палата предназначена для вас, уважаемый… Э-э-э…

– Ты хочешь сказать, что этот старик менее уважаемый, чем я? – грозно сдвинул к переносице брови Ахмат-Хаджи. – А ты не знаешь, что перед ликом Всевышнего равны все? Этот человек прожил долгую жизнь, его голова и борода убелены сединами! Я не знаю, кто он и как прожил свою жизнь, но одно то, что Аллах позволил ему прожить так долго, значит, что этот человек достоин того. И что касается меня, то я почту за счастье провести с ним в палате некоторое время и прослежу, чтобы относились к нему почтительно и уважительно, равно как и ко мне!

В этот день Ахмат-Хаджи домой не отпустили. Его интенсивно обследовали до позднего вечера. Затем уговорили остаться на ночь, и… Посмотрев на кровать старика, он согласился. Президент захотел понаблюдать, как врачи больницы заботятся об обычных пациентах.

Поздно вечером в больницу пришла какая-то женщина. Она хотела войти в палату, но охрана остановила её у двери.

– Там мой отец, впустите! – плача, просилась женщина, но её мольбы охранники игнорировали. Они получили приказ не впускать никого и строго соблюдали его.

– Сюда нельзя, здесь реанимация, – слышался голос дежурной медсестры. – В эту палату могут заходить только врачи-реаниматологи.

– Эй, впустите её, – приподняв голову, крикнул Ахмат-Хаджи. – Дочь пришла к отцу, так не мешайте им увидеться!

Дверь открылась, и вошла женщина. Не включая света, она поспешила к кровати старика и присела на стул у его изголовья.

От воздействия лекарственных препаратов боли в голове прошли, но после их ухода пришла бессонница. Ахмат-Хаджи не спал всю ночь. Каких-то мыслей в голове не было, и он просто смотрел в темноту, ни о чём не думая.

Всю ночь напролёт дежурный врач время от времени навещал старика. А женщина ни на минуту не отходила от его постели. Тихо в палате, лишь время от времени от кровати слышались стоны. «Он в очень тяжёлом состоянии, – с сочувствием и жалостью думал о несчастном Ахмат-Хаджи. – Очень тяжело дышит. Очень тяжело…»

– Папа, не умирай, – время от времени до слуха президента доносился шёпот женщины. – Ты же узнаёшь меня? Это я, Лиза… Дыши, дыши, папа… Не умирай, родной мой, не умирай!

«Завтра попрошу Рамзана узнать всё о старике, – подумал он, закрывая глаза. – Что-то мне подсказывает, что я должен принять в его судьбе посильное участие…»

3

Алихан Завгаев пришёл в себя только на пятые сутки…

Капитан Болотников, как только выпадало свободное время, спешил в больницу, чтобы навестить деда Алихана. Жизнь старика четверо суток висела на волоске, хотя… Сложная операция прошла удачно, и Алихан медленно шёл на поправку. В минуты посещений капитан сам осматривал старика и с облегчением убеждался, что операция подполковником проведена умело.

Спустя четверо суток, когда выздоровление Алихана уже не вызывало сомнений, внутренняя скованность у Болотникова начала ослабевать. Когда старик, приходя в себя, открыл глаза, капитан сидел на стуле у его кровати.

– Где это я? – с трудом разлепив губы и поведя в сторону взгляд, прошептал Алихан.

– Ты в больнице, – сказал Болотников, с облегчением улыбаясь.

– Где? – удивился старик. – А чего я здесь делаю?

– Что можно делать в больнице, если не лечиться? – ещё шире улыбнулся капитан. – А чего тут удивляться… Ты столько перенес за последнее время, что и молодому не под силу пережить такое.

– Наверное, сердце подвело? – не совсем уверенно предположил Алихан и пристально посмотрел в лицо Болотникова, стараясь определить, насколько верна его догадка. – Никогда раньше оно не напоминало о себе, а сейчас вот…

– Тебе в вертолёте плохо стало, – решил не скрывать от него правды капитан. – После приземления тебя чуть живого до больницы довезли.

– И как давно я здесь? – прошептал старик. – Вижу, ты побритый и переодеться успел. Значит, не сегодня и не вчера меня сюда доставили…

– Ты здесь уже пятые сутки, – снова не стал скрывать от него правды Болотников. – Думал, концы отдашь, а ты выздоравливаешь.

– А мне не привыкать, – поморщился Алихан. – Мне часто приходилось со смертью тягаться. Когда из госпиталя в последний раз выписывался, думал, всё… Помирать буду, а к медикам за помощью обращаться на стану. А жизнь вон как распорядилась. Снова уложила меня в больничную палату!

– Мой дед Иван сейчас бы сказал, что ни от чего нельзя зарекаться, – вздохнул, выслушав его, капитан. – А тебе повезло, что в вертолёте с тобой это случилось. Если бы осколок там, в горах, оживился, то… Тебя бы уже не было в живых.

– Постой, о каком осколке ты говоришь? – недоверчиво посмотрел на него старик. – Все пули и осколки из меня ещё во время войны в госпитале вытащили.

– Все, да не все, – вздохнул и покачал головой Болотников. – Один вот осколочек остался. Сначала он затаился в тебе и много лет не напоминал о своём присутствии, а теперь… Только благодаря его «оживлению» ты здесь.

– Ты хочешь сказать, сынок, что мне успели сделать операцию? – удивился Алихан.

– Да, и она прошла успешно, – утвердительно кивнув, сообщил капитан.

– А кто мне её сделал? Ты?

– Нет, не я, другой человек, – вздохнул Болотников. – Подполковник Дроздов из военного госпиталя. Он опытный военврач и уже не тебя первого вернул с небес на землю.

Закрыв глаза, Алихан погрузился в глубокое раздумье. Молчал он долго, не меньше четверти часа. А когда капитан подумал, что старик уснул, и собрался уходить, тот открыл глаза.

– Как внук мой, Арса? – прошептал он. – Его арестовали, или…

– Нет, его не арестовали, – поспешил успокоить его Болотников. – Он тоже здесь, в больнице, на лечении. Арса уже приходил в палату, чтобы навестить тебя, но ты не мог его видеть, ты был без сознания.

– А дочь? Лиза моя жива? – вспомнив о дочери, спросил старик дрогнувшим голосом.

– И она жива и здорова, – улыбнулся капитан. – Лиза от постели твоей не отходит. Вечером придёт, сам её увидишь.

Они помолчали ещё несколько минут. Взглядом опытного врача Болотников посмотрел на лицо Алихана. Увидев, что разговор утомил больного, он стал прощаться.

– Всё, мне пора, – сказал капитан, вставая. – Но я не прощаюсь насовсем. Я буду навещать тебя в свободное время, дед Алихан. Не возражаешь?

– Нет, не возражаю, – прошептал Алихан. – В тебе я вижу твоего деда, и потому ты стал для меня как родной.

Выйдя из палаты в коридор, Болотников столкнулся с Рамзаном Кадыровым. Молодой, атлетического сложения чеченец едва не сбил его с ног.

– Стой! – грозно приказал Рамзан, в упор глядя на него. – Ты кто и что делал в этой палате?

– Я? Я военврач Болотников, – ответил капитан.

– А почему ты здесь, а не в госпитале? – глянул на него исподлобья Рамзан. – Почему ты в палате реанимации и кто разрешил тебе беспрепятственно входить в неё?

– Я навещал старика Завгаева, – ответил растерянно Болотников. – Я…

– Постой, ты тот самый русский военврач, который громил шайтанов в горах вместе с Алиханом? – улыбнулся доброжелательно Рамзан. – Подожди меня в сторонке, капитан, я скоро освобожусь и задам тебе несколько вопросов…

* * *

До избрания Президентом Чечни Ахмат-Хаджи Абдулхамидович занимал пост главного муфтия Ичкерии. В связи со сменой статуса он был вынужден сложить с себя полномочия религиозного деятеля, но не перестал быть глубоко верующим человеком. Ежедневно, пять раз он совершал намаз, читая «фатихи» и отрывки из других сур Корана, точно произнося установленные молитвы, формулы, сопровождая поклонами, вставанием на колени, простиранием ниц и сидением на полу с поджатыми ногами. Обычно он совершал намаз дома или в кабинете, встав на молитвенный коврик, ну а в пятницу, следуя рекомендациям шариата, ходил в мечеть.

Вот и сегодня Ахмат-Хаджи собирался идти в молитвенный дом. Когда он вышел на улицу, увидел машину, охранников, и… Среди них своего сына и соратника Рамзана.

– Что это? – удивлённо вскинул брови Ахмат-Хаджи. – Почему я вижу машину? Ты бы ещё коня привёл, Рамзан! Ты же знаешь, что я предпочитаю ходить пешком к месту молитвы.

– Да, я знаю, – отводя глаза в сторону, вздохнул сын. – Но сегодня лучше поехать на машине. Ты болен, да и шайтаны могут организовать на тебя ещё одно покушение. В Грозном много их, они коварны и безлики.

– Ну, хорошо, – не стал возражать Ахмат-Хаджи и сел в машину: – Едем.

Как только они тронулись с места, Рамзан сказал:

– А я узнал кое-что про того старика, как ты просил, отец.

– Про какого старика? – не сразу сообразил, о чём говорит сын, Ахмат-Хаджи.

– О-о-о, он герой, твой сосед по палате, – с почтением высказался Рамзан. – Один почти десяток шайтанов в пропасть отправил.

– Вот как? – удивился Ахмат-Хаджи. – А с виду он не похож на великана и на джинна тоже не похож. Как ему это удалось?

– Это долгая история, – усмехнулся Рамзан. – Если захочешь, то после намаза расскажу. Мне обо всём русский врач из госпиталя поведал. Он в то время со стариком вместе был.

Слова Рамзана настолько засели в голову Ахмата-Хаджи, что он с мыслями о старике вошёл в мечеть. В глубокой задумчивости прошагал мимо стены, ориентированной в сторону Мекки, на которую раньше всегда обращал внимание, не увидел и ниши, украшенной текстами из Корана – михраб, указывающий, куда должен обращаться лицом мусульманин во время молитвы.

Во время намаза Ахмат-Хаджи впервые в жизни не слышал слов молитвы. Он не мог себя заставить сосредоточиться и упорядочить в голове мысли. Он смотрел на мимбар – кафедру с лесенкой, откуда читался Коран, а глаза застилал образ старика, такого жалкого, неприметного в больничной кровати, но, как оказалось, великого и храброго человека, который нашёл в себе силы вступить в неравную схватку с шайтанами и победить их.

– Рамзан, – обратился он к сыну, выходя из мечети и садясь в машину, – отвези меня в больницу…

– Тебе что, становится плохо? – забеспокоился сын.

– Нет, мне не плохо, а хорошо, – успокоил его Ахмат-Хаджи. – Прямо сейчас я хочу встретиться со стариком и поговорить с ним…

* * *

Выйдя из операционной, Болотников переоделся и собрался идти отдохнуть, но его перехватила медсестра. Девушка остановила капитана у выхода из госпиталя и сообщила:

– Подполковник Дроздов просил вас срочно зайти.

– А что случилось? – насторожился Болотников, сразу же подумав о старике Алихане.

– Я не знаю, – пожимая плечами, ответила девушка. – Просто Иван Фёдорович сказал, что хочет видеть вас очень срочно, больше ничего не объяснил.

Съедаемый тревогой, капитан поспешил на встречу к Дроздову, которого нашёл в кабинете рентгенологов. С озабоченным видом тот, в компании двух врачей, сидел за столом и сосредоточенно изучал какие-то снимки.

– Что случилось, Иван Фёдорович? – переступив порог, сразу же задал тревоживший его вопрос Болотников.

– Из больницы республиканской только что звонили, – хмуря лоб, ответил подполковник. – Состояние у твоего старика очень тяжёлое. Вот кардиограмму, эхограмму и снимки рентгеновские принесли. Кардиограмма недостаточно характерна, а эхограмма вообще убийственная.

– И-и-и… вы что-то ещё обнаружили в его сердце? – напрягся капитан.

– Я не совсем уверен, но мне кажется, что в сердце старика «дремлет» ещё один маленький, но очень коварный осколок, – ответил, посмотрев на него поверх очков, Дроздов. – Во время операции я ничего не знал о его существовании. Вот лишь повторное узи сердца обнаружило этот инородный предмет. К своему стыду, смею признать, что я его не заметил, просмотрел, проморгал… Его обнаружил чеченский кардиолог, вернувшись из Москвы и изучив документы.

– Что же теперь делать, Иван Фёдорович? – воскликнул Болотников. – Делать вторую операцию, или…

– Вторую операцию старик в настоящее время не выдержит, – ответил подполковник, вставая. – Тем более, что она должна быть намного сложнее первой. Если первый осколок засел около сердца, и я благополучно извлёк его, то второй застрял в сердечной мышце. Давай, поедем в больницу, там как раз сейчас собирается консилиум по этой проблеме, и я хочу послушать мнения чеченских коллег на сей счёт.

* * *

Ворота республиканской больницы были открыты. Машина, въехав во двор, остановилась у самого подъезда. Подполковник Дроздов и капитан Болотников, мимоходом здороваясь со всеми, кто попадался на пути, прошли в реанимационное отделение.

У кровати Алихана уже собрался консилиум – главный врач больницы, его заместитель, кардиолог и ещё несколько врачей. Когда подошли подполковник и капитан, старик с усилием приподнял веки, взглянул на них и снова закрыл глаза. Состояние его действительно было ужасающим.

– Ты слышишь меня, дед Алихан? Я здесь, возле твоей кровати, – с волнением заговорил Болотников, склоняясь над его изголовьем.

Старик снова с усилием открыл глаза и, едва ворочая языком, прошептал:

– Я вижу и слышу тебя, сынок…

– Крепись, всё будет хорошо, – улыбнулся ему ободряюще капитан. – Ты же старый разведчик, всё выдержишь!

Врачи осматривали больного, коротко обменивались мнениями, пользуясь латынью. Потом все переместились в кабинет главного врача.

– Как это ни печально, но жить старику остаётся недолго, – высказал своё мнение кардиолог. – Осколок из его сердца извлечь невозможно. Он врос в сердечную мышцу настолько прочно, что… – он недоговорил и удручённо развёл руками.

– Нам остаётся только облегчить его страдания, – закончил за него главврач.

К авторитетному мнению кардиолога присоединились и другие. Но им возразил подполковник Дроздов.

– Мне знакомо сердце больного, – высказал он задумчиво своё мнение. – Я делал старику операцию и своими глазами видел его. Я уверен, что больной не перенесёт повторной операции, но… Если не пытаться сейчас извлечь из его сердца осколок, он может ещё какое-то время не заявлять о себе.

– Этот больной под покровительством самого президента, – вставил свою фразу заместитель главврача. – Мы не должны оставлять его одиноким в борьбе за жизнь. Пусть возле него всегда присутствует дежурный врач и контролирует состояние его здоровья.

На этом совещание было закончено. Все участники консилиума разошлись, а подполковник Дроздов и капитан Болотников вернулись в палату. Глаза Алихана были по-прежнему закрыты. У него как будто не произошло никаких перемен к лучшему. Но подполковник опытным взглядом осмотрел его лицо и увидел в нём нечто такое, чего не заметили другие врачи.

– Не знаю, как долго он протянет, но старик борется за жизнь, – с какими-то особенными интонациями в голосе сказал он. – Остаётся надеяться, что оставшийся осколок в его сердце не заявит о себе никогда, хотя… Что-то изменить к лучшему мы, к сожалению, едва ли сможем…

4

Миновал полдень. Алихан открыл глаза. Вошедшая в палату медсестра дала ему выпить капли, сделала укол и, дожидаясь эффекта от процедур, присела у кровати.

– Легче мне стало, дочка, – прошептал Алихан. – Грудь будто распахнулась… И сил прибавилось, а то уж думал – час мой пробил.

После ухода девушки Алихан долго лежал, не шевелясь и глядя в потолок. От воздействия лекарств его веки начали слипаться. Но он не позволял себе даже задремать. Ему казалось: если закроет глаза, то уже больше никогда их не откроет. И всё же глаза сомкнулись. Прошло чуть больше четверти часа, и он в испуге проснулся. «О Всевышний! – подумал он. – В палату заходили какие-то люди, одетые в военную форму? Должно быть, я брежу? Нет, я отчётливо видел вооружённых людей! Они ходили по палате, заглядывали под кровати?»

Пережив за долгие годы множество испытаний, Алихан глубоко познал себя. «Нервы у меня всё ещё крепкие, – подбадривал он себя. – Я не слишком волнуюсь, как другие, и смотрю на своё будущее трезво и с пониманием. Сам не знаю почему, но внутри появилась уверенность, что век мой прожит. На этот раз смерть не обойдёт меня стороной. Я не боюсь умереть. Я жил долго, и время моё прошло. Но что я оставлю после себя? Детей, внуков… и больше ничего. А разве этого мало? Дом мой разрушен, и восстанавливать его никто не будет. Да и зачем? Вот бы внук Арса снова не связался с шайтанами… Молод он и не смыслит ничего. Не научился ещё отличать белое от чёрного…»

За дверью, в коридоре, послышалась суета, беготня и непонятный, неразборчивый шум. Прислушавшись, Алихан, так ничего и не разобрав, вернулся к своим мыслям. Но о чём-то подумать он не успел. Дверь вдруг резко распахнулась, и в палату не вошёл, а скорее ворвался мужчина в белом халате. Быстро подойдя к кровати, он сел на стул и, заметив, что больной не спит, а наблюдает за ним, тут же обратился к нему с вопросом:

– Как самочувствие?

– Вполне терпимо, – ответил Алихан. – Бывало и хуже, но это было давно.

– Вижу по твоему телу, что тебе немало досталось, – вздохнул врач, с помощью фонендоскопа прослушивая сердце Алихана. – Тоны сердца более-менее чисты, пульс тоже удовлетворительный, и температура, кажется, в пределах нормы.

– Вот как? – хмыкнул Алихан. – А я уж помирать собрался, хотя… Хотя здоровым, как прежде, я себя не чувствую.

– Ничего, поправишься, – как-то не совсем убедительно сказал врач. – Ты мне скажи, боли в сердце тебя беспокоят?

– Совсем немного, чуть-чуть, – ответил Алихан. – Бывает, грудь сдавит и воздуха не хватает. Но это длится недолго. Накатит, придавит и отпустит.

– Понятно, стенокардия, – сказал доктор. – Итак, продолжим ставить капельницы, и… Ну всё, я пойду.

– Иди, работай, – прошептал Алихан. – Только скажи, как долго ещё мне остаётся?

– Не думай об этом, а думай о чём-нибудь другом, – направляясь к двери, сказал врач. – Мы все когда-нибудь умрём, но советую больше думать о жизни, а не о времени ухода из неё.

* * *

Когда машина остановилась у входа в больницу, Ахмат-Хаджи ещё некоторое время не выходил из неё, слушая рассказ Рамзана о подвиге старика Алихана Завгаева.

– Вот это человек! – сказал он с восхищением, когда сын закончил свой рассказ. – Мне прямо не терпится немедленно его увидеть и поговорить с ним.

Войдя в больницу, он остановился и задумался. Конечно же ему очень хотелось немедленно идти в палату и встретиться с героическим стариком, но… Сначала он решил навестить главврача больницы и справиться у него о состоянии здоровья Алихана Завгаева.

Входя в кабинет, Ахмат-Хаджи увидел главврача и нескольких известных в Чечне специалистов. Извинившись за своё неожиданное «вторжение», он поздоровался за руку с каждым вскочившим при его появлении доктором и присел на свободный стул.

– Уважаемые, прошу продолжать, – сказал Ахмат-Хаджи, обводя взглядом лица присутствующих. – А я немного помолчу, внимательно вас слушая.

Объектом обсуждения и жарких споров оказался больной Алихан Завгаев. Кардиолог больницы ясно понимал всю невыгодность своих заключений. Он отсутствовал, когда операцию старику делал хирург из военного госпиталя, и своё заключение делал лишь на основе документов послеоперационного обследования. Ему нужно было доказать всем правоту своих прогнозов, не уронить своего авторитета, не повредить своей репутации. Он настаивал на своём внутреннем убеждении, что старика надо оперировать ещё раз, так как, по его мнению, осколок, вросший в сердечную мышцу Завгаева, потревоженный уже проведенным хирургическим вмешательством, обязательно напомнит о себе в ближайшее время. Но и операцию проводить он не собирался.

– Пусть делает подполковник Дроздов, – говорил он. – Он уже сделал одну удачную операцию, пусть проводит и вторую.

Чтобы убедить коллег в такой необходимости, нужно обладать умением манипулировать мыслями людей, тактом, чтобы не выглядеть человеком нерешительным и сомневающимся, не обнаружить неуверенности в своей репутации, что всегда осуждалось в медицинской среде.

Кардиолог перестраховывался. Он знал, что здоровье старика контролирует сам присутствующий на консилиуме президент Чечни, и не собирался взваливать на себя всю ответственность за жизнь пациента. А ещё он знал, что повторная операция на сердце старого человека будет невероятно сложной и очень рискованной. Надежда на успешный исход довольно шаткая: старик истощён и только что перенёс одну операцию.

Осторожный кардиолог в глубине души и сам готов был провести операцию, но только в том случае, если бы возглавляемый главврачом консилиум настоял бы на этом. Он не хотел по личной инициативе брать на себя лишнюю ответственность. Другое дело – если консилиум выскажется за его личное участие. Тогда он «с болью в сердце подчинится мнению своих коллег». А там будь что будет: умрёт старик, не его вина, «я не хотел, а вы меня заставили в присутствии президента», а если выживет – славы и почестей не избежать, а этого он желал больше всего на свете.

Во время дебатов мнения, как и следовало ожидать, разделились.

– Сейчас делать повторную операцию крайне опасно, – говорил Дроздов. – Завгаев ещё после первой не оправился. Повторное хирургическое вмешательство убьёт его. Вторую операцию возможно провести только в Москве, а здесь у нас, как в госпитале, так и в республиканской больнице, нет таких условий.

– Хорошо, давайте отправим его в Москву, – чуть подавшись вперёд, сказал главврач. – Я решу этот вопрос.

– Нет, исключено, – хмуря лоб, возразил подполковник. – Перелёта сердце старика не выдержит. Из-за перепадов давления он если не умрёт во время взлёта, то во время посадки обязательно…

– Я полностью согласен с коллегой, – опередив всех, заговорил кардиолог. – Во время взлёта и посадки самолёта резко меняется давление на борту. Случается, что таких перегрузок и вполне здоровые люди не выдерживают.

– Перед нами вырисовывается тупик, коллеги, – вздохнув, сказал Дроздов. – С одной стороны, нам надо спасти Алихана Завгаева, с другой стороны, у нас нет возможности это сделать качественно. На мой взгляд, терапия в данном случае ничего не даст. Необходимо хирургическое вмешательство и как можно быстрее. И сейчас перед нами отчётливо вырисовывается дилемма – сможет ли Завгаев её перенести?

– А, на мой взгляд, раз, кроме операции, других методов лечения нет, – заговорил задумчиво Ахмат-Хаджи, – придётся операцию сделать. А жизнь старика в руках Аллаха. Всевышний сам рассудит, как с ним поступить – оставить жизнь или… Или забрать его душу к себе, на небо.

В кабинете повисла томительная тишина. Все обдумывали слова президента и молчали. Главврач, чтобы разрядить обстановку, лёгким покашливанием привлёк к себе внимание.

– Вот так бывает, уважаемый Ахмат-Хаджи Абдулхамидович, – сказал он, сцепив перед собой на столе пальцы. – Человек много лет прожил с двумя осколками в сердце и не знал об этом. А сейчас, видимо, пришло его время…

– А не лучше ли оставить пациента в покое? – высказал своё мнение заместитель главврача. – Все мы, здесь присутствующие, хорошо знаем, что спасти старика уже невозможно. Всевышний щадил его всю долгую жизнь. На нём живого места нет, всё тело в шрамах. Может быть, и сейчас смерть минует его, осколочек замрёт в своём «гнёздышке» и успокоится?

– Возможно, в чём-то вы и правы, – сказал, хмуря лоб, Ахмат-Хаджи. – Подчёркиваю, возможно! А вы, уважаемый, на мой взгляд, слишком легко относитесь к человеческой жизни. Да-да, не уводите глаза в сторону, уважаемый… Если снять оболочку с ваших рассуждений, так оно и выходит. Я считаю, что вы должны сделать всё от вас зависящее, чтобы спасти этого человека. Прошу не забывать, что спасение людей – ваш долг и прямая обязанность.

– П-прошу нас извинить, Ахмат Абдулхамидович! – вскочил со своего места главврач. – Вы… Вы не так поняли…

– Я всё понял правильно, – сказал Ахмат-Хаджи, вставая. – И слушать оправданий не желаю!.. А вот операцию ни в коем случае нельзя откладывать. В данном тяжёлом случае судьбу пожилого человека решают уже не дни, а часы. Сейчас я иду к нему, прощайте!

* * *

Алихан проснулся от острой боли в груди. Как будто маленький непоседливый стальной буравчик вгрызался в его сердце, проделывая в нём микроскопические ходы. И эти ползания причиняли сердцу старика нестерпимую, мучительную боль. Оно как будто горело, свербило, а буравчик прогрызал в нём всё новые и новые проходы.

Открылась дверь, и кто-то вошёл в палату. Вошедший подошёл к кровати и склонился над ним. Алихан медленно открыл глаза. Облизывая тут же пересыхающие губы, он смотрел на лицо, нависшее над собой, но никак не мог рассмотреть его черты. Лицо казалось мутным, расплывчатым пятном, и оно могло принадлежать только шайтану, а не человеку.

– Дед, ты меня слышишь? – услышал он далёкий, словно прозвучавший с небес голос. – Дед, это я, твой внук, Арса…

«Арса? – мелькнула мысль в голове Али. – У меня что-то с головой, или… Или я слышу не в бреду его голос?»

– Де-е-ед… – прошептал Арса. – Дедуля, ты меня слышишь?

– Слышу, – ответил тихо Алихан, вдруг почувствовав, что буравчик в сердце успокоился и затаился. Лицо склонившегося над ним шайтана вдруг обрело резкие черты, и он узнал внука. Старик улыбнулся, улыбка получилась не радостной, а скупой и болезненной, но он не заметил этого.

– Ты-ы-ы… Как ты здесь? – с трудом владея языком, прошептал Алихан. – А Лиза… Мать твоя где, внучек?

– Она там, в ауле, – ответил Арса. – Там наш дом ремонтируют, а она овец пасёт… Сказала, что завтра приедет.

– А кто ремонтирует наш дом? Родственники? – оживляясь, спросил Алихан. – Хотя кто же ещё… Больше некому.

– Нет, дом ремонтируют не родственники, – покачал головой Арса. – Я никого из них не знаю, и они не говорят, кто они…

– Хорошо, потом выясню сам, если выживу, – прошептал Алихан, закрывая глаза. – Сам-то как? Шея не болит?

– Так не болит, а когда голову поворачиваю, – Арса поморщился, – когда голову поворачиваю, больно.

– Тебе ещё долго здесь лечиться? – спросил Алихан после продолжительной паузы.

– Нет, меня уже выписали, – вздохнул Арса. – Я попросился тебя навестить, и мне разрешили.

– А теперь куда собираешься? – посмотрел на внука Алихан. – Обратно к своим шайтанам в горы?

– Нет, в горы я уже не вернусь, – ответил Арса. – И здесь боевикам больше помогать не буду.

– Это хорошо, что мозги твои прочистились, – улыбнулся дед. – Как навестит меня Болотников, я попрошу его помочь тебе устроиться в этой жизни. Сам я… Видимо, я уже не смогу что-то для тебя сделать.

– Нет, не надо никого просить, – вздохнул внук. – Со мной уже разговаривал Рамзан Кадыров. Он уже помог многим таким, как я, вот и о моей судьбе обещал подумать.

– Рамзан Кадыров? – удивился Алихан. – А кто он? Уж не сын ли президента?

– Ты как догадался? – удивился Арса. – Я сам узнал об этом случайно.

– И сам не знаю, как догадался, – вздохнул Алихан. – Просто мысль эта как-то сама собой пришла в голову. Вспомни, Болотников рассказывал о нашем новом президенте Ахмате-Хаджи Кадырове. Вот я и подумал, что Рамзан Кадыров его сын. Смогу ли я президента увидеть? Нет, наверное… Чую, жить остаётся мне совсем ничего.

Он замолчал, о чём-то задумавшись, и в это время вошёл врач.

– Всё, уходите, молодой человек, – посмотрев на вскочившего Арсу, сказал он. – А вы как себя чувствуете, больной Завгаев? – он перевёл взгляд на Алихана.

– Я чувствую себя так, как чувствовал бы любой другой с моей хворью и оказавшийся на моём месте, – уныло сказал Алихан, провожая выходившего из палаты внука тоскливым взглядом. – Хочется встать и уйти, но сердцем чую, что сделать это уже никогда не смогу.

– Ты что, жить здесь собираешься? – пошутил с серьёзным видом врач.

– Жить я отправлюсь в другое место, – вздохнул Алихан. – Туда, куда Всевышний укажет, где поселиться велит…

5

Ахмат-Хаджи вошёл в палату и остановился у кровати Алихана.

– Как поживаешь, воккьа дада[3]? – обратился он к старику.

Больной не проронил ни слова, только усмехнулся. Он продолжал лежать молча, не двигаясь, безучастно глядя в потолок.

– Не хочешь говорить, не надо, – сказал Ахмат-Хаджи и отошёл к «своей» пустующей кровати. – А я знаю, кто ты. Ты Алихан Завгаев, тот самый человек, который вступил в неравную схватку с десятком шайтанов и победил их, сбросив всех со скалы в пропасть.

– А тебе откуда про это известно? – спросил Алихан, не отводя от потолка неподвижного взгляда. – Тебя там не было, и я не помню, чтобы видел тебя когда-нибудь.

– Нет, мы с тобой не знакомы, но я о тебе уже наслышан, – усмехнулся Ахмат-Хаджи. – Подвиг, который ты совершил в таком преклонном возрасте, мало кому по силам.

– Ошибаешься, уважаемый, – поворачивая в его сторону голову, сказал старик. – На моём месте поступил бы так каждый уважающий себя вайнах, если бы враги явились в его дом.

– Может быть, может быть, – сказал Ахмат-Хаджи. – Если в его дом придёт один шайтан или два… Но в твой дом их пришёл целый десяток!

– Их было двадцать три, – уточнил Алихан, оживляясь. – Половину убил вертолёт, а половину отправил в пропасть я. И не жалею, что так поступил. Они не люди, а шайтаны. Их место не на земле, а в аду, вот я их туда и отправил.

– Федералы извлекли из пропасти десять человек, – сказал Ахмат-Хаджи. – Мертвы все, ни одного раненого…

– Им высоко падать пришлось, – усмехнулся Алихан. – А внизу камни острые. Я знал, что делал, и отвечу за всё, если потребуется.

Прежде чем продолжить разговор, Ахмат-Хаджи встал, подошёл к окну и выглянул на улицу.

– А как тебе пришло в голову выманить шайтанов к пропасти и сбросить их вниз? – поинтересовался он.

– Мой глупый внук Арса привёл их в дом, – не спеша заговорил Алихан. – Они подпоили его вином, и он всё рассказал им про дом и про проход через скалу. Вот потому и пришли ко мне шайтаны, так как знали, что если их обнаружат федералы, то смогут легко от них уйти.

– Они заставили тебя указать проход? – спросил Ахмат-Хаджи, отходя от окна и приближаясь к кровати.

– Не-е-ет, они никакими пытками не заставили бы меня указать им проход. Это я решил вывести их к пропасти и столкнуть вниз. Что задумал, то и сделал. И совсем не жалею об этом.

– И правильно делаешь, что не жалеешь, – поддержал его Ахмат-Хаджи, присаживаясь на стул. – Ты уничтожил шайтанов, врагов нашей республики. Остались бы они живы, сколько ещё бед натворить бы смогли!

Удивлённый его неожиданной поддержкой, Алихан поднял голову.

– А сам-то ты кто будешь? – спросил он, с интересом глядя на гостя. – Вижу, ты не простой человек. Может быть, ты следователь из милиции, или… Или человек из КГБ?

– Да, я не простой человек, – улыбнулся Ахмат-Хаджи. – Но к милиции и КГБ имею отношение самое отдалённое. Кстати, КГБ уже в России нет, вместо него другая служба – называется ФСБ.

– Тогда какой интерес привёл тебя ко мне? – удивился старик. – Чем я заслужил твоё внимание?

– А ты считаешь, что нет? – хмыкнул Ахмат-Хаджи. – Совершённый тобой подвиг дело обыденное и не заслуживает какого-то внимания?

– А-а-а, я понял, кто ты, – сказал Алихан, закрывая глаза и теряя интерес к собеседнику. – Ты газетный писака и враль, вот кто ты. Можешь уходить, я больше не хочу разговаривать.

Отказ старика продолжать разговор вовсе не смутил Ахмата-Хаджи и не рассердил его. Напротив, он с уважением посмотрел на этого пожилого человека, и…

– А внук твой, Арса, кажется, тоже проявил себя геройски, – заговорил он, глядя на старика. – Когда ты шайтанов за собой увёл, он остался. Ты, наверное, и не знал, что, уходя за тобой, боевики заминировали твой дом. А вот Арса, из последних сил, обезвредил растяжки. Тем самым он спас дом от полного разрушения, а федералов от гибели.

– Вот как? – открыв глаза, оживился старик. – Он мне и словом не обмолвился об этом. Я вот всё думал, как спасти его от сурового наказания за то, что с шайтанами связался, а он… – лицо Алихана засветилось счастьем: – А он…

– С ним всё будет хорошо, обещаю, – с улыбкой заверил его Ахмат-Хаджи. – Шайтаны заморочили ему мозги и увели за собой. И не только его, многих молодых чеченцев. А сейчас мы стараемся возвратить таких, как он, запутавшихся сорванцов обратно, и… И научить их найти себя в новой, мирной жизни.

– Нет, ты не газетный писака, – сказал Алихан под влиянием слов гостя. – Ты, должно быть, муфтий? Ты говоришь не как простой чиновник. От твоих слов так и веет добром и пониманием. Так может говорить человек, который любит людей, для которого доброта не пустой звук, и она исходит не просто изо рта, а из самого сердца!

– Я рад, что произвёл на тебя хорошее впечатление, – улыбнулся Ахмат-Хаджи. – И ты пришёлся мне по сердцу. Сейчас мне пора уходить, но послезавтра я снова навещу тебя, и… Кстати, может быть, у тебя есть какое-то желание или просьба?

– Нет, просьб у меня нет, – вздохнул Алихан. – А вот желание есть, но… Оно теперь уже неисполнимо.

– Ну почему? – заинтересовался Ахмат-Хаджи. – Я не джинн и не Дед Мороз, но…

– Я хотел бы увидеть нашего президента, – сказал Алихан мечтательно. – Я никогда его не видел, но много слышал о нём хорошего.

– От кого? – округлил глаза Ахмат-Хаджи.

– Тебе-то зачем знать, от кого? – вздохнул старик. – От людей, вот от кого. Я хотел прийти к нему, упасть в ноги и за внука просить. А, видишь ли, Всевышний и в этом мне помог. Мне бы хоть одним глазком посмотреть на президента нашего, или… Или хоть бы на фотографию его…

– Хорошо, в этом я помогу тебе, – сказал Ахмат-Хаджи, вставая. – Ты увидишь президента, обещаю тебе!

Увидев недоверие, отразившееся на лице старика, он осторожно пожал его вялую руку и направился к выходу. Открывая дверь и выходя в коридор, подумал: «Наверное, я поступил правильно, что не открылся перед ним. Старика мог настигнуть сердечный приступ от неожиданности, и… Я никогда не простил бы себе, если б послужил нечаянной причиной смерти этого замечательного человека…»

* * *

После обеденного перерыва все хирурги больницы собрались в кабинете главврача на очередной консилиум.

– Ну, кто мне что хорошее скажет по больному Завгаеву? – задал уже набивший оскомину вопрос главврач и выразительно посмотрел на кардиолога, давая понять, что от него первого ожидает ответа.

– Я разговаривал со стариком во время его осмотра, – сказал кардиолог. – Самочувствие его желает лучшего. Частые приступы, одышка и прочее… На повторную операцию не соглашается. Говорит, что долго жил с осколком и ещё проживёт. «Сколько Всевышний мне отмерил, столько и проживу», – вот его слова. Я стал настаивать, а он ни в какую. Говорит, что если без операции не обойтись, то пусть её делает тот же самый хирург из госпиталя, который делал первую. Почему он так решил, объяснить отказался.

– Нет, это невозможно! – нахмурился главврач. – Время идёт, старик тает на глазах, а мы… Как я объясню президенту нашу нерешительность? А он будет звонить через час… Точнее, я должен буду ему через час позвонить.

– Хочет оперироваться в госпитале, пусть оперируется, – заговорил кардиолог, и по тону, каким он выговаривал слова, каждому из присутствующих стало ясно, что своим отказом старик задел его самолюбие. – А что, давайте переведём его в госпиталь и с себя ответственность снимем.

Все присутствующие заговорили разом. Каждый из врачей высказывал своё мнение. Больше всех отстаивал свою точку зрения кардиолог. Он уже не предлагал, а требовал перевести тяжелобольного старика из больницы в госпиталь. Потеряв самообладание, он настаивал, кричал, не обращая внимания на коллег, осмелившихся высказаться против.

Главврач схватился за голову. Он не любил шума и попытался успокоить кардиолога. Особенно тот разошёлся, когда кто-то из коллег сказал:

– Аслан Ахметович, ради Аллаха успокойтесь! Мы все понимаем ваше желание избавиться от старика. В случае неудачи вам придётся…

– Мне ничего не придётся! – вдруг грохнул кулаком по столу кардиолог. – Старик не доверяет мне, вот и прекрасно! Пусть подполковник Дроздов ещё раз оперирует его, а с меня взятки гладки!

– Тогда вместо меня президенту звоните вы, Аслан Ахметович, – сказал главврач. – Вот ему вы и объясните, почему отказываетесь провести операцию. Думаю, вы услышите много «лестных слов» в свой адрес от Ахмата-Хаджи.

Кардиолог, выслушав главного, сразу же остыл и скривил рот в усмешке.

– А это уже ваша забота разговаривать с президентом, уважаемый Салман Умарович, – сказал он. – Я ничего не боюсь. Я…

– Мне даже как-то неудобно будет говорить президенту о вашем отказе, Аслан Ахметович, – сказал главврач, с осуждением глядя на кардиолога. – В вашем отказе он непременно увидит как минимум нерешительность. И, как мне кажется, Ахмат-Хаджи будет недоволен вашим поступком.

– Ах, вот как?! – закричал кардиолог. – Вы собираетесь выставить меня перед президентом трусом? Да, я не боюсь, но и не собираюсь рисковать своим положением. Старик отказался от моих услуг, да это же просто замечательно! Я знаю, я убеждён, что ему не перенести второй операции! И почему мне делать её вопреки его воле? Я не хочу рисковать своей репутацией! Президент болеет душой за каждого чеченца. Он, надо думать, считает, что хирург может исцелить любого? Его трудно будет убедить, что операция, неважно, сложная или простая, – всё равно риск. Я уже много проработал в медицине, как вы все знаете, и… Я уверен, что старик умрёт на столе в операционной, и не хочу, чтобы в его смерти обвинили меня, пусть даже необоснованно, ошибочно!

Собравшиеся на консилиум врачи озабоченно переглядывались. Они не ожидали, что обычное, казалось бы, совещание, примет такой острый характер. А главврач снова схватился за голову руками:

– Немедленно замолчите, Аслан Ахметович! Вы врач, кардиолог, хирург! Я очень вас прошу не забывать об этом!

– Да, я именно тот, как вы меня назвали! – горячился багровый от ярости кардиолог. – Но я не Всевышний! – Он с презрением посмотрел на главврача и гордо вскинул голову: – Я не Аллах и не самоубийца! Повторяю, что надо использовать отказ старика от моего участия как шанс и незамедлительно передать его в госпиталь к Дроздову!

Главврач, начиная сердиться, напомнил:

– Как мы обоснуем передачу старика из республиканской больницы в обычный военный госпиталь? Это же удар по нашей репутации. Военные не поймут нас, а президент тем более.

– А это уже дело десятое! – бросил нарколог. – Пусть лучше сейчас нас не поймут, чем потом обвинят в некомпетентности!

В кабинете установилась тишина. Главврач обводил взглядом лица присутствующих коллег в поисках здравого совета, но… В напряжённой тишине вдруг раздался голос заместителя:

– Если вы собираетесь и дальше себя вести подобным образом, уважаемый Аслан Ахметович, то советую поискать другое место для работы, – сказал он жёстко.

Все присутствующие врачи повернулись в его сторону. Одни – растерянно, другие – с надеждой. Кардиолог не ожидал такого отпора и даже не нашёлся, что ответить. А главврач, воспользовавшись его замешательством, добавил:

– Никто из врачей, уважаемый Аслан Ахметович, не имеет права наплевательски относиться к человеческой жизни, как всем нам сейчас наглядно демонстрируете вы, ради сохранения своей личной репутации. Вы обязаны сделать всё, чтобы спасти старика. И никто вас не осудит, если он вдруг умрёт на хирургическом столе во время операции. И президент вас поймёт, если смерть старика наступит в тот момент, когда вы будете заняты спасением его жизни. Другое дело, если старик умрёт в палате, так и не дождавшись операции. Вот тогда президенту будет невероятно сложно что-то вразумительно объяснить!

Лицо кардиолога вытянулось. Он был поражён и не сразу овладел собой. Но быстро взял себя в руки.

– Не-е-ет, вы так и не хотите признать свою неправоту, – сказал он почти шёпотом. – Вы хотите прикрыться мною, заставив меня делать операцию с заранее прогнозируемым летальным исходом! А я не хочу быть причиной смерти старика! Лучше позвоните и объясните президенту, что у Завгаева шансов нет! Без повторного хирургического вмешательства у него ещё есть шанс пожить некоторое время, и это лучше, чем он умрёт на операционном столе!

Должно быть, главврачу надоело выслушивать своего чересчур вспыльчивого подчинённого, и он постучал согнутыми пальцами по столу.

– Операцию будете делать вы, Аслан Ахметович! – сказал он строго. – Сегодня пятница, а к понедельнику будьте во всеоружии. А за субботу и воскресенье больного Завгаева подготовят к операции.

Кардиолог покраснел, сжал кулаки, скрипнул зубами и, ни слова не говоря, стремительно вышел из кабинета. После его демонстративного ухода, присутствующие в кабинете врачи оживились и стали горячо обсуждать происшедшее.

6

Послышался осторожный стук в дверь. Вошёл секретарь.

– К вам главный врач республиканской больницы, Ахмат-Хаджи Абдулхамидович, – доложил он.

– Пусть заходит…

Президент встал из-за стола, когда главврач вошёл в кабинет, и шагнул ему навстречу.

– Ну что, сделали наконец операцию Алихану Завгаеву? – спросил он.

– Нет ещё, – ответил тот, конфузясь и уводя глаза в сторону.

– Почему так долго тянете?

– Кардиолог заболел. Сразу после консилиума в пятницу он взял больничный лист и не выходит на работу.

– Что с ним?

– Простуда…

– И как долго он собирается лечиться?

Главврач пожал неопределённо плечами:

– Не могу сказать. Только вот… С простудными заболеваниями хирургам категорически запрещено делать любого рода операции.

Ахмат-Хаджи с сомнением покачал головой:

– Вы проверяли, действительно ли он болен? А может быть, просто не хочет возлагать на себя ответственность за возможный печальный исход?

– Он опытный врач и лучше любого артиста может изобразить больного, – уныло ответил главврач. – Я думаю, вы правы, Ахмат Абдулхамидович, кардиолог боится ответственности за старика.

– Такое поведение врача я считаю безответственным и преступным! – возмутился Ахмат-Хаджи. – Чего вы ждёте? Чтобы какая-то случайность освободила вас от обязанности исполнить свой врачебный долг? Откуда у врачей республиканской больницы такое равнодушие?

Главврач остолбенел. Он шёл на приём к президенту, ожидая всё, что угодно, но такой вспышки не предвидел.

– Никогда бы не подумал, что в нашей республиканской медицине есть такие безответственные люди! – с горечью высказался Ахмат-Хаджи. – Вы считаете, что я беспокоюсь за старика и его жизнь? Правильно считаете, беспокоюсь. Он герой! В свои преклонные годы он смог противостоять целой банде шайтанов и победил их! Такие, как он, должны служить примером для нашей молодёжи, особенно для тех, кто ещё сейчас находится в горах! А у меня болит душа не только об Алихане Завгаеве, а о всех, кому заморочили головы ваххабиты и подчинили себе! Ну а вы, врачи, должны в свою очередь способствовать оздоровлению наших людей! Подчёркиваю, всех жителей Чечни, без исключений! Сколько пролилось крови, сколько погибло в этой бессмысленной войне! И потому, и я, и вы, и все мы должны позаботиться о каждом оставшемся в живых! Вы должны самоотверженно бороться за каждую жизнь наших сограждан, а не сочинять какие-то хитрые отговорки!

– Да-а-а… Но-о-о… – главврач запнулся, помолчал мгновение, собираясь с мыслями, а затем продолжил: – Сейчас Алихан Завгаев чувствует себя удовлетворительно, подготовка к операции идёт полным ходом. Вот только…

– Что ещё? – хмуро глянул на него Ахмат-Хаджи.

– Для проведения операции можно было бы пригласить военного хирурга Дроздова из госпиталя, – ёжась под его взглядом, высказал свою мысль главврач. – Одну удачную операцию он уже провёл старику, думаю, что и другую выполнит не менее профессионально.

– А что, у вас в больнице других специалистов нет, кроме того, кто больничным листом прикрылся? – сверкнув глазами, поинтересовался Ахмат-Хаджи.

– Есть, но… Они недостаточно опытны, да и оборудование хуже, чем в госпитале, – вымученно улыбнувшись, ответил главврач.

– Ну, хорошо…

Ахмат-Хаджи вернулся за рабочий стол, взял телефонную трубку и набрал необходимый номер.

– Говорит президент Чечни Ахмат Кадыров, – сказал он, когда вызываемый абонент снял трубку. – Сергей Петрович, моё почтение… Дело вот в чём, – с болью и тревогой в голосе он объяснил суть дела. – Старик уже готов к операции. Да-да, ввиду болезни нашего специалиста прошу вас поручить проведение операции военному хирургу Дроздову. Операция назначена на понедельник. Спасибо, Сергей Петрович, я знал, что встречу от вас понимание…

Положив трубку, Ахмат-Хаджи посмотрел на притихшего главврача и сказал:

– Иди и проверь сам лично состояние старика ещё раз. Надо сделать всё, чтобы во время операции не случилось каких-то неожиданностей. И ещё… Я сам сегодня навещу Завгаева и поговорю с ним. Только, чтобы никто не мешал нам и не мелькал перед глазами.

* * *

Первую половину дня группа врачей не отходила от кровати Алихана. Его осматривали, ощупывали, замеряли давление, задавали вопросы, на которые он отвечал уже привычно коротко. Чувствовал он себя сравнительно хорошо, сердце не беспокоило, и голова была ясной, как у молодого. Ближе к полудню врачи покинули палату, и им на смену вошли две санитарки с тряпками и вёдрами.

– Эй, чего это вы вдруг? – удивился Алихан, глядя на женщин с недоумением. – Обычно вечером приходите убираться, а сейчас только полдень.

– Сегодня сам президент тебя навестить придёт, – шёпотом сказала одна из них. – Вот нам и велено прибраться к его приходу.

«Президент? Ко мне придёт сам президент? – заволновался Алихан. – Такого быть не может… Нет, я не верю своим ушам?!» Услышанная новость никак не укладывалась в голове. Мысли путались, прыгали, скакали. «Да нет, не ко мне придёт президент, – пытаясь справиться с хаосом в голове, убеждал себя Алихан. – Кто я такой, чтобы ко мне сам президент пожаловал? У него и без меня дел хватает и забот тоже. Но… А вдруг и правда в мою палату заглянет? А я тут… Как же я смогу, лёжа поприветствовать столь важного гостя?»

Вспомнив о сумке, которую захватил с собой, уходя из дома, Алихан забеспокоился.

– Эй, подойди! – позвал он санитарку, которая сообщила ему о возможном визите главы республики. – Со мной сумка была, где она?

– Я не знаю, – искренне удивилась она. – Это реанимация, и никаких лишних вещей при себе больным держать не положено.

– А мне всё равно, что тут у вас положено, а что нет! – возмутился Алихан. – Мне нужна моя сумка, прямо сейчас принесите её!

– Я… Я сейчас, – растерянная женщина выбежала в коридор, и пару минут спустя в палату вошла медсестра.

– Мне нужна моя сумка! – едва не закричал Алихан, краснея от гнева. – Принесите её мне немедленно, или я пойду сам искать её.

Медсестра тоже исчезла за дверью, и скоро в палате появился дежурный врач.

– Про какую сумку вы спрашиваете, больной? – поинтересовался он, беря Алихана за руку и нащупывая пульс на запястье. – Вам говорили, что в реанимационной палате…

– Верните мою сумку! – повысил в сердцах голос Алихан и отдёрнул руку. – Я хочу видеть её, немедленно!

Дверь открылась, и в палату вошёл ещё один человек. Не раздумывая и не спрашивая разрешения, он встал рядом с врачом и, посмотрев на старика, поинтересовался:

– Уважаемый воккьа дада, что-то случилось?

– Да вот, сумку какую-то требует, – увидев его, вытянулся в струнку и побледнел дежурный врач. – Мы объясняем, что в реанимационной палате не положено…

– Верните ему сумку, – хмуро посмотрел на него вошедший. – Этому человеку всегда, везде и всё можно!

С трудом проглотив подкативший к горлу ком, врач нелепо кивнул и выбежал из палаты.

– Спасибо тебе, – хмуро глянул на него Алихан. – Только ты не вовремя зашёл. Разговаривать с тобой у меня сегодня нет времени.

– Вот как? – округлил глаза гость. – А я вот как раз зашёл к тебе побеседовать.

– Поверь, ты очень хороший человек, и я всегда рад поговорить с тобой, – вздохнул Алихан. – Но сейчас в больницу приедет сам президент, и кто его знает, может, и заглянет сюда, хоть на минуточку.

– Заглянет, обязательно заглянет, – стал с улыбкой уверять его гость. – Он специально зайдёт в эту палату, чтобы с тобой увидеться!

– Со мной? Увидеться? – недоверчиво ухмыльнулся Алихан. – А кто я есть, чтобы президент захотел со мной увидеться и специально для этого пришёл в больницу? У него что, других забот нет? А в больницу он зашёл по делам важным, государственным, и… Я надеюсь, что он хоть на минуту мимоходом заглянет в палату.

– Он не только зайдёт в палату, но и поговорит с тобой, обещаю, – ещё шире улыбнулся гость. – Президент знает о тебе и о твоём подвиге, вот и…

Открылась дверь, и в палату вошёл Рамзан, держа в руках брезентовую сумку. Он вытянул руку и показал ее старику:

– Эта?

– Да, а где она была? – обрадовался Алихан.

– Здесь, в больнице, в гардеробе, – ответил молодой человек. – А что в ней? Почему она такая тяжёлая?

– Тебе-то знать зачем? – помрачнел Алихан. – Давай сумку сюда, моя она…

– Нет, сначала я её осмотрю, – покачал головой Рамзан. – А может быть, в ней бомба?

– Чего-о-о? – округлил глаза Алихан. – В ней только мои вещи! А если в ней появилась ещё и бомба, значит, ты её и положил!

– Не спорь, Рамзан, отдай, – улыбнулся гость. – Я уверен, что в сумке нет ничего взрывоопасного.

Молодой человек отдал старику сумку, и тот сразу же раскрыл её.

– Вот он, здесь, – заулыбался Алихан, вынимая из сумки аккуратно сложенный китель. – Вот теперь будет в чём президента встретить. Зря, что ли, я носил его с собой…

Когда он развернул китель, у гостей вытянулись лица. А удивляться было чему: вся грудь старика слева и справа была увешана орденами и медалями.

– Больше, чем у Брежнева или у маршала Жукова! – разглядывая награды, прошептал потрясённо гость, который постарше.

– Ты что, уважаемый, один всю Германию разгромил?! – воскликнул Рамзан. – Я никогда столько наград у одного человека не видел.

– Нет, я воевал, как и все, – ответил Алихан скромно. – А наград много… Так ведь я в разведке служил. Много повидать пришлось, а повоевать ещё больше. Будет время, расскажу, а сейчас… – он выразительно посмотрел на дверь. – А сейчас извините, я президента жду.

– Кого-о-о? – удивился Рамзан. – А ты что, не знаешь, кто с тобой рядом?

– Рядом со мной вы, хорошие люди, – вздохнул Алихан. – А я жду президента…

– А каков он? Ты его раньше видел? – улыбнулся Рамзан.

– Нет, не видел, – признался, вздыхая, Алихан. – Но слышал о нём много хорошего.

– Ну, тогда познакомься, – Рамзан указал рукой на отца. – Перед тобой первый Президент Чеченской Республики Ахмат-Хаджи Абдулхамидович Кадыров!

– Кто-о-о? – глаза у Алихана полезли на лоб. – Этот человек… Он… Он президент Ахмат-Хаджи Кадыров?

– А что, я не похож на президента? – довольный произведённым эффектом, улыбнулся Ахмат-Хаджи. – Или тебе не нравится, как я выгляжу?

– Мне? – не понял его вопроса Алихан. – Ты… Ты очень добрый человек. Ты больше на муфтия похож, чем…

– Я был муфтием, а теперь чеченский народ избрал меня своим президентом, – серьёзно сказал Ахмат-Хаджи. – А ты? Ты разве не ходил на выборы?

– Нет, не ходил, – вздохнул старик. – Я жил в горах и не знал ничего про выборы. А то, что в Чечне новый президент, я узнал недавно от капитана Болотникова, когда шайтаны захватили его и привели в мой дом. Он и рассказал мне об Ахмате-Хаджи Кадырове много хорошего.

– А мне ты можешь рассказать о своей жизни, уважаемый воккьа дада? – поинтересовался Ахмат-Хаджи. – Нет, не сейчас, когда поправишься?

– Выздоровею я или нет, одному Всевышнему известно, – покачал головой Алихан. – Но-о-о… Если у тебя сейчас есть время, уважаемый президент, то я… То я…

– Время у меня есть, – улыбнулся Ахмат-Хаджи. – А вот терпения уже не хватает. Давай начнём с того, что поговорим о твоей фронтовой жизни, а потом… А потом ты расскажешь мне, как победил явившихся в твой дом шайтанов. Признаюсь честно, я горд, что встретил тебя и обещаю быть хорошим слушателем.

7

Ночь капитан Болотников провёл без сна. Накануне вечером начальник госпиталя пригласил подполковника Дроздова в свой кабинет и передал ему просьбу президента Чечни.

– А почему они сами не делают, Сергей Петрович? – поинтересовался у начальника госпиталя Дроздов. – У них есть свой отличный кардиохирург.

– Он заболел, – ответил начальник. – А старику необходима операция, причём срочная. Иначе он может умереть. Состояние его всё ухудшается.

– Кажется, я понимаю, почему выбор пал на меня, – усмехнулся подполковник. – Они не хотят делать операцию потому, что знают: старику не выдержать её. В сердце Завгаева застряли ещё со времён войны два осколка. Один я извлёк, делая ему операцию, а второй… А второй, чего греха таить, я даже не заметил.

– Помню, ты мне докладывал, – сказал начальник и принялся тереть ладонями виски. – Голова раскалывается, – посетовал он. – Ну и? Какой отсюда вывод?

– Чтобы извлечь второй осколок, сердце надо будет остановить, – хмуро продолжил Дроздов. – А у нас в госпитале, да и в больнице тоже нет такой возможности. Да и после остановки сердца, даже при условии, что извлечём осколок аккуратно, я не даю никаких гарантий, что мы снова запустим его.

– Твоё предложение? – поморщился начальник. – Провести операцию меня сам президент Чечни попросил. Судьба Завгаева ему далеко не безразлична, и он обратился к нам за помощью.

– Да-а-а, ситуация тупиковая, – пожимая плечами, сказал Дроздов. – Во-первых, старик не перенесёт повторной операции и умрёт на операционном столе, а во-вторых… Во-вторых, он не выдержит перелёта из Грозного до Москвы. Только в кардиоцентре столицы его, возможно, смогли бы спасти.

– И что получается? У старика нет никаких шансов? – посмотрел на подполковника начальник. – Он обречён?

– С каждым днём у него остаётся всё меньше и меньше шансов на спасение, – был вынужден признать Дроздов. – Сделав операцию и удалив первый осколок, я невольно «оживил» второй. Теперь очень сложно предположить, как он себя поведёт не только в ближайшие дни, а в ближайшие часы. Так вот, если мы хотим как-то спасти старика, надо незамедлительно грузить его в самолёт и срочно в Москву. Если вами будет принято такое решение, то я берусь сопровождать его.

– Если я тебя правильно понял, ты предлагаешь рискнуть, Иван Фёдорович? – начальник со вздохом опустил голову.

– Моё мнение таково: надо готовить борт к вылету прямо сейчас, немедленно, – ответил ему Дроздов. – Считаю, что Ахмат-Хаджи должен быть в курсе. Он должен быть готов ко всему, как и мы тоже.

О разговоре с начальником госпиталя подполковник сообщил Болотникову, передав слово в слово его содержание.

– И что, его действительно можно довезти живым до Москвы? – с надеждой посмотрел на Дроздова капитан.

– Я считаю, что здесь нет возможности провести операцию, – напомнил подполковник. – Нет у нас такого оборудования, как в Москве. Шансов, что мы его довезём живым, никаких, но попытка не пытка. Иначе нам никак не спасти его.

* * *

В понедельник утром Болотников собрался в больницу, чтобы навестить Завгаева. На душе кошки скребли от плохого предчувствия. Сдавая дежурство, он справился по телефону о состоянии старика, но этого ему было мало. Капитану казалось, что если он не сходит к фронтовому другу своего деда, не посидит с ним рядом, то совершит непоправимый проступок и будет раскаиваться и сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь…

Алихан всегда встречал его бодро, но Болотников знал, что состояние его ухудшается с каждым днём. Старика подключили к поддерживающей работу сердца аппаратуре, в палате собирался консилиум за консилиумом, в реанимации круглосуточно дежурили специально созданные группы врачей, но…

«Операцию делать нельзя категорически, – думал капитан, шагая в сторону больницы. – Самолётом перевозить, как оказалось, тоже невозможно. Президент Кадыров сам позвонил в Москву и договорился, чтобы выслали бригаду хирургов-кардиологов с новейшим оборудованием, но… Их прилёт ожидается только в среду. Дождётся ли их старик, вот в чём вопрос? Выдержит ли ещё трое суток его сердце?»

Алихан держался стойко, как настоящий солдат, и, казалось, совсем не обращал внимания на своё бедственное положение.

Сегодня, когда Болотников вошёл в палату, он, сняв с лица кислородную маску, как всегда встретил его слабой приветливой улыбкой.

– Вижу, выглядишь на все сто, дед Алихан! – улыбнулся, внутренне порадовавшись за него, капитан. – Сердце не беспокоит?

– Что? О чём ты спрашиваешь, сынок? – прошептал старик. – Меня сам Президент Чеченской республики навестил! В пятницу в обед пришёл, а в субботу утром только ушёл! Надо же! Мне, простому человеку, сам президент столько времени посвятил…

– Я рад за тебя, дед Алихан, – сказал Болотников и невольно обратил внимание на увешенный орденами и медалями китель, который висел на стене за кроватью. – А это чей китель? Твой?

– Мой, чей же ещё, – тихо ответил старик. – Мы когда из дома с тобой уходили, я взял его с собой. Думал, если останусь живым, надену его и пойду к президенту за внука своего просить. А надо же, президент сам ко мне пришёл! Видано ли такое? Глава республики пришёл ко мне, простому старому человеку! Да продлит Всевышний годы его… Ради этого счастливого знакомства я лёг бы в больницу даже здоровый!

– Тебе очень повезло, – поддержал его радость Болотников. – Не с каждым человеком президент так долго разговаривает.

– Мы привыкли думать о больших людях как о равных Аллаху, – продолжил Алихан. – И почти никогда не думаем о том, что они такие же люди, как и мы. Вот взять, к примеру Ахмата-Хаджи… Сначала при разговоре с ним я боялся слова лишнего вымолвить. Но не прошло и часа, мы разговаривали с ним, как равные. Характер у меня необщительный, я малоразговорчив, плохо сближаюсь с людьми, а в присутствии больших начальников даже теряюсь. Узнав, что человек, навестивший меня, сам президент, я сначала чуть дар речи не потерял. Но потом при разговоре, как-то само собой так получилось, я перестал считать его недосягаемым человеком. Думал, что не смогу говорить с ним на равных. Да и сам он, казалось мне, не станет считать ровней себе какого-то старика, доживавшего свой век. Но Ахмат-Хаджи разговаривал со мной охотно и доброжелательно.

Алихан сделал паузу и попросил воды. Отпив несколько глотков, он с прежним воодушевлением и продолжил:

– Сначала я не знал, о чём говорить с Ахматом-Хаджи. Он показался мне таким же, как и я, малоразговорчивым, а в действительности он оказался щедрым на слова. И беседа с ним доставляла мне большое удовольствие. Когда он говорил о Чечне, о людях, я видел его глаза – большие, чёрные, горячие глаза мудрого человека, а его лицо было печальными и сосредоточенным…

Старик замолчал, должно быть, устав рассказывать. А Болотников продолжал сидеть, не шевелясь, дожидаясь, когда он заговорит снова, а в душе переживая вместе с ним всё то, о чём Алихан с таким подъёмом рассказывал.

– А когда мы говорили о Чечне, – продолжил через некоторое время старик, – Ахмат-Хаджи говорил так, что, по его словам, прекраснее наших мест нет не только в России, но и на всей земле. Раньше я полагал, что у всех правителей сердца и души каменеют и становятся безразличными ко всему. Но, как оказалось, я ошибался…

Вскоре стало заметно, что Алихан устал. Продолжая говорить о президенте, знакомство с которым восхитило и вдохновило его, старик стал делать паузы, давая себе отдых или собираясь с мыслями. Вскоре перерывы в беседе стали всё чаще и длительнее. В конце концов его состояние ухудшилось. Он стал тяжело дышать и легонько поглаживать ладонью грудь в области сердца.

– Как ты, дед Алихан? – забеспокоился капитан. – Может, врачей позвать?

– Нет, не надо никого звать, – сказал старик. – Ты лучше скажи, что со мной делать собираются?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Болотников смешался, не зная, что ответить.

– Понятно, говорить тебе не велено, – усмехнулся Алихан. – Тут заглядывал один, говорил, что операцию мне снова делать собираются. А я отказался. Вы вот всё скрываете, а я знаю, что мне не пережить её.

– Нет, не надо так говорить, – вздохнул капитан. – Операцию сделать надо, и от этого никуда не деться.

– А я и деваться никуда не собираюсь, откажусь и всё, – заупрямился старик. – Сердце моё уже изношенное, и его не обновить. Так что не надо трогать его, пусть стучит, пока само не остановится.

– Что-то я не понимаю твоего настроения, дед Алихан, – посмотрел на него недоумённо капитан и укоризненно покачал головой. – Ты что говоришь, старый солдат? Ты должен до конца бороться за свою жизнь!

– А я что делаю? – хитро прищурился Алихан. – Я только этим и занимаюсь всё последнее время. И мне, и тебе, и всем вокруг известно, что повторной операции я не выдержу. Моё сердце уже превратилось в тряпку, а я всё живу! И нечего больше касаться моего сердца, нет смысла лечить его.

– Нет, смысл есть всегда! – горячо возразил Болотников. – В среду из Москвы прилетит бригада первоклассных врачей с отличным оборудованием. Они сделают тебе высококвалифицированную операцию, и сердце твоё снова заработает, как у молодого.

– Врачи? Из Москвы? А кто их вызвал? – удивился Алихан. – Кто оторвал людей от более важных дел, чем моё спасение?

– Их вызвал президент Чечни Ахмат-Хаджи Кадыров, – улыбнулся, видя замешательство старика, капитан. – Видишь, сам президент заботится о твоём здоровье, а ты готовишься умереть.

Высказанная им новость сначала озадачила старика, затем растрогала его до слёз. За долгую, полную тяжких испытаний жизнь он плакал всего однажды. Это было много лет назад, когда Али узнал о смерти фронтового друга, Ивана Болотникова. И вот теперь, на восьмом десятке, он опять не может удержать слёз…

– Дед Алихан, – строго заговорил Болотников тоном, не допускающим возражений, – тебе категорически запрещено волноваться. Любые эмоции чреваты для тебя серьёзными последствиями?

Алихан смахнул ладонями с глаз слёзы. Видимо, он вспомнил, что нельзя раскисать на глазах посторонних.

8

В Республиканской больнице Чечни всё было готово для проведения операции на сердце Алихана Завгаева.

Старика привезли в операционный блок ещё с утра. Уложили на универсальный стол, и… На том всё и остановилось ввиду отсутствия бригады хирургов, которые должны были прилететь из Москвы.

Капитан Болотников, допущенный к операции в качестве ассистента, нервничал. Старику ночью было очень плохо, и он едва дожил до утра. И сейчас, когда он уже лежал на операционном столе, было сложно делать прогнозы, доживёт ли он до приезда в больницу московских медиков или нет.

Болотникову никогда раньше не приходилось делать операций на сердце. Он знал, что надо делать и как делать, но только теоретически. Закрывая глаза, он уже в сотый раз представлял весь процесс. Он видел, как анестезиолог вводит внутривенно анестезирующее лекарственное средство, и больной засыпает. Для контроля дыхания ему вводят в трахею эндотрахеальную трубку, которая подаёт дыхательный газ от аппарата искусственной вентиляции лёгких. В желудок вводится зонд, чтобы контролировать содержимое и предотвратить его заброс в дыхательные пути. Ещё пациенту устанавливают мочевой катетер для отвода мочи во время операции, и…

Когда он открыл глаза, всё оставалось, как и прежде… Старик на операционном столе, рядом анестезиолог и ещё несколько хирургов, застывших в ожидании.

Время шло медленно, минуты казались часами, а часы вечностью. «Ну? Где же врачи? – задавал мысленно себе вопросы капитан. – Знать бы, что они задержатся, и старика не тревожили бы в реанимации до их приезда. Они, судя по времени, должны были прилететь ещё два часа назад. И что я буду делать, если…»

– Доктор Болотников?

Услышав голос анестезиолога, капитан резко обернулся.

– Больной глазами какие-то знаки подаёт. Может быть, ему что-то нужно?

Болотников подошёл к операционному столу и склонился над Завгаевым. Глаза старика были открыты, и он что-то говорил, шевеля губами. Капитан осторожно снял с его лица кислородную маску и тихо спросил:

– Ты что-то хочешь мне сказать, дед Алихан?

– Д-да, – прошептал старик. – Я хочу с тобой попрощаться, сынок. Наклони голову пониже.

– Вот тебе раз, опять двадцать пять! – поморщился Болотников. – Не надо ни с кем прощаться, поживи ещё…

– Нет, сейчас как раз надо, – прошептал Алихан. – Мы с твоим дедом, когда во вражеский тыл ходили, всегда прощались заранее. Мало ли чего могло с нами там случиться. А сейчас смерть рядом с собой чую. Всегда она меня стороной обходила, а вот сейчас нам с ней не разминуться. Я чувствую, как осколочек в сердце моём в движение пришёл. Ползает, как червь, сердце грызёт… На этот раз мне уже не выкарабкаться.

– Нет-нет, постой! – забеспокоился капитан. – С минуты на минуту врачи подъедут. Они сразу займутся тобой и твоим сердцем.

– Ничего они уже с сердцем моим не сделают, – вяло улыбнулся старик. – Всё, оно уже последние минуты отстукивает. Вот смотрю на тебя, сынок, и деда твоего рядом с собой вижу. Он таким же, как ты, тогда был, высокий, сильный, отважный. Если Всевышний позволит, то скоро я с ним увижусь.

– Нельзя так, – запротестовал Болотников. – Ты ещё ого-го. Ты ещё…

– Нет, не надо ничего, – вздохнул Алихан, глядя на него. – Отжил я своё, отжил. И не хочу больше жить, устал я…

– Но-о-о… Так нельзя! – прошептал капитан. – Разве можно, что…

– Ты вот что, послушай меня, сынок, – продолжил старик, не дав ему закончить. – Как я умру, ты сходи к нашему президенту и скажи ему, что я… – Алихан хотел что-то сказать, но… Глаза его закрылись, и на лице обозначилась гримаса муки. Глядя на него, Болотников словно увидел его сердце и осколочек, ползающий в нём. Вот он прогрыз стенку сердца, и через образовавшееся отверстие тут же стал просачиваться с кровью в сердечную сумку. Снаружи сумка была прижата лёгкими, и кровь стала скапливаться здесь под давлением до тех пор, пока сердце не перестало биться.

«И что? Он умер?! – ужаснулся капитан. – Старика Алихана уже нет? Нет-нет, я не дам ему умереть! Я…» И вдруг что-то произошло с ним. Откуда-то появилась уверенность в собственных силах, и…

– Все ко мне! – скомандовал он громко, твёрдо и решительно.

Мысли в его голове сосредоточились и обострились. Всё вокруг перестало существовать для него.

– Сердце не бьётся, дыхание замерло, пульса нет, – прошептал Болотников себе под нос, глянув на упавшие вниз и остановившиеся стрелки приборов. – Так дело не пойдёт. Не пойдёт так дело…

Он скользнул взглядом по растерянным лицам присутствующих врачей и, неожиданно как для них, так и для себя, объявил:

– У нас в распоряжении пять минут, не больше, действуем…

Схватив со стоявшего рядом подноса острый скальпель, Болотников одним точным движением вскрыл старику грудь и, бросив окровавленный скальпель в стоявшее рядом ведро, взял пальцами остановившееся сердце. «Ну, заводись! – думал он, начиная массаж. – Давай, давай, возвращайся, солдат, возвращайся! Сопротивляйся смерти, дед Алихан, ты же мужчина, а она баба! Она боится тебя, боится… Гони её прочь, у тебя получится!»

– Эй, а вы чего замерли? – продолжая массировать сердце, крикнул он на присутствующих. – Чего пялитесь, коллеги? Готовьтесь к срочному внутриартериальному переливанию крови!

Капитан смотрел на безжизненное сердце в своих руках с надеждой. Но оно так и не хотело оживать. Однако под воздействием массажа не наступал паралич, что вселяло надежду и радовало. Затаив дыхание, все присутствующие ждали, оживёт ли старик…

– Ну, дед Алихан, не подведи меня! – едва не плача, с отчаянием выкрикнул Болотников. – Так нельзя, ты не должен умереть, ты должен бороться! Я же внук твоего фронтового друга Ивана. Я не могу допустить, чтобы ты умер, когда я…

«Пальцы немеют, – подумал он, продолжая массировать сердце. – Если остановлюсь хоть на секунду, то всё пропало. Мне уже не запустить сердце. А может быть, всё напрасно? Может быть, уже…»

Старик будто услышал его мольбы. Сердце в руках капитана вдруг встрепенулось и ожило. Сначала это был едва уловимый, слабый толчок, но пальцы Болотникова его почувствовали. Затем стали оживать и дёргаться стрелки приборов.

Вбежавшие в операционную московские хирурги-кардиологи сами продолжили операцию. Капитан как во сне снял с лица маску, перчатки, фартук и вышел в коридор. Подойдя к окну, он посмотрел на улицу, но не увидел ничего. Перед глазами стояло ожившее сердце Алихана, которое…

Сзади кто-то подошёл и тронул его за плечо. Он немедленно обернулся.

– Крепись, капитан, старик умер, – прозвучал, как издалека, голос подполковника Дроздова. – Врачи так и не смогли спасти ему жизнь, хотя очень старались.

– Как это? – спросил дрогнувшим голосом Болотников. – Я же…

– Ты сделал всё правильно, – вздохнул подполковник. – Ты заставил биться остановившееся сердце, но только на короткий миг. Врачи сказали, что ты совершил невозможное, запустив заново сердце умершего, но… Оно давно уже выработало свой жизненный ресурс. Алихан должен был умереть ещё годом раньше, но умер только сегодня. Я даже не знаю, как это объяснить…

– В мире нет ничего необъяснимого, – сказал капитан осипшим от волнения голосом. – Просто многие вещи вполне объяснимы, но… Мы не знаем, как это сделать. Старый Алихан жил для того, чтобы спасти меня от смерти, и сам не знал этого, а я… Он спас меня, а я не смог его спасти.

– Смирись, он жил и умер как герой, настоящий сын своего народа! – взял его за плечи и легонько встряхнул Дроздов. – Такова его судьба, которой очень много людей, живущих на земле, непременно позавидовали бы…

* * *

– Вот так он и умер, – сказал капитан Болотников после того, как передал президенту Кадырову последние слова Алихана Завгаева. – Возможно, меня уже не было бы в живых, если б тогда, когда я оказался пленником боевиков в его доме, и жизнь моя висела на волоске, он не помог мне. Мне не хочется верить, что его уже нет на свете, что он никогда больше не поговорит со мной, не расскажет больше ничего, что пережил на фронте вместе с моим дедом.

В горле запершило, и Рамзан, заметив это, налил из графина в стакан воды и подал ему. Сделав несколько глотков, капитан, глубоко вздохнув, продолжил:

– Алихан Завгаев не смог осуществить свою мечту. Ему не суждено было съездить на могилу моего деда Ивана. Бок о бок с ним они прошли почти всю войну. Моё сердце терзается болью и сожалением, и всё ещё не верится, что деда Али нет в живых.

– Не терзайся так, ты сделал всё, что мог, для его спасения, – хмуря лоб, заговорил Ахмат-Хаджи. – Такие люди, как Алихан Завгаев, не исчезают из жизни бесследно. Они оставляют на земле добрую память о себе. Он прожил свою жизнь достойно, и… Возможно, ты и прав, Всевышний хранил его жизнь для твоего спасения. И хотя плоть его умерла, но память о нём, о его делах, о его подвигах, о его неукротимом духе не умрёт и никогда не исчезнет.

Президент встал, прошёлся по кабинету и, остановившись у окна, сказал:

– Жили чеченцы хорошо, недовольства были, но незначительные, роптали, но по пустякам. У всех была работа, благополучие и цель в жизни. Пускай бы они роптали, пускай бы возмущались те недовольные, кто был: всякий по-своему с ума сходит. Но было всё тихо, мирно и хорошо. Но вот пришли шайтаны, которые принесли с собою идеи ваххабизма и взбудоражили чеченский народ. Под их влиянием когда-то мирные люди поднялись – затрубили, забарабанили, и… полилась кровь в раздираемой враждой когда-то мирной Чечне. А что сейчас? Горя много, злобы много. С замороченными шайтанами головами люди захотели лучше жить, лучше есть. Шайтаны навязали, а они поверили, что жить им хорошо соседи не дают, русские…

Президент говорил, а глаза его менялись от им же произносимых слов. Они то становились грустными, даже усталыми, то метали молнии, то вдруг вспыхивали и искрились добротой, то становились мечтательными, когда Ахмат-Хаджи смотрел в окно или куда-то далеко, в пространство за оконным стеклом. Что он видел в эти мгновения, Болотников понять не мог, хотя внимательно всматривался в лицо чеченского президента. Единственное, что он видел очень хорошо, – лицо Ахмата-Хаджи менялось так же, как и его глаза. «Прав был Алихан, – думал капитан. – Этот человек действительно на своём месте. Он действительно живёт и работает не ради личного благополучия, а всего себя отдаёт служению России и своему народу!»

Болотникову никогда не приходилось лично встречаться с президентом Кадыровым и тем более говорить с ним. «Оказывается, вот он какой, президент чеченский!» – подумал он об Ахмате-Хаджи. И то ощущение недосягаемости, которое владело им при входе в кабинет, моментально исчезло.

Ахмат-Хаджи молчал и задумчиво смотрел в окно. Рамзан, сославшись на какие-то срочные дела, вышел.

– А старика жаль, очень жаль, – вздохнул Ахмат-Хаджи, возвращаясь за своё рабочее место. – Я очень надеялся, что он справится с болезнью, но… Всевышний решил иначе… Республика устала, Республика исходит кровью, и он должен был послужить примером стойкости и мужества для упавших духом и одурманенных шайтанами людей. Враг напирает, он всё ещё силён и коварен. Шайтаны не оставляют надежд оторвать Чечню от России и ввергнуть её в пучину Средневековья. И если мы в ближайшее время не изгоним нечисть из нашей Республики, шайтаны утопят нас в крови.

Ахмат-Хаджи сложил перед собой на столе руки и, хитровато улыбнувшись, сказал:

– Ты не печалься о старике Завгаеве, капитан… Он был мужественный, стойкий, настоящий герой! Он выполнил своё предназначение на земле, и ему не стыдно будет предстать перед ликом Всевышнего. А теперь прощай и всегда помни о нём. Может быть, Аллах действительно берёг его жизнь для того, чтобы спасти тебя. И, надо признать, волю Всевышнего он выполнил сполна и умер с честью, как вайнах, как воин!

Война милиционера Сумкина