А пока князь Василий и княгиня Соломония тешились и увеселялись, в великокняжеском дворце случилось то, что перевернуло судьбу великой княгини.
В глухую полночь, лишь только воевода Фёдор Колычев обошёл свои караулы на половине Соломонии, туда тайно пробрались трое из чёрных[17] слуг князя Ивана Шигоны. Они вломились в покой боярыни Евдокии, подняли её с постели, завязали рот, накинули тёмный плащ и увели из дворца. У чёрного крыльца стоял крытый возок, Евдокию бросили в него на солому, кони в сей же миг рванулись и умчали из Кремля. Ехали недолго. Евдокию вытащили из возка и ввели в храм Рождества Пречистые на Рву. Её привели в ризницу, силой поставили на колени и откинули капюшон. Она подняла голову и увидела перед собой митрополита всея Руси Даниила. Вид у него был грозный. Он сидел на лавке, и его жгучие глаза уставились на Евдокию. К ней подошёл князь Иван Шигона, больно ткнул посохом в спину и прошипел:
— Говори владыке всю истинную правду, чем занималась великая княгиня в Старицах с князем Андреем?
Евдокия, ещё не придя в себя от боли, ответила:
— Они токмо осматривали подворье и гуляли по саду.
Шигона вновь ткнул её в спину остриём и пнул ногой. Евдокия вскрикнула.
— Ты скрыла подноготную!.. Говори же!.. Владыка ждёт твоей исповеди! — кричал Шигона.
— Я больше ничего не ведаю. Истинный Бог, — ответила Евдокия.
— Зачем грешишь во храме, дочь моя? — мягко заговорил Даниил. — Одна правда может спасти тебя от суда Господня, от гнева великого князя и осуждения церкви. Всевышний милостив, он простит тебя, ежели не будешь укрывать грехопадение ближнего. Слушаем тебя с молитвою. Аминь.
— Истинно я ничего не ведаю, владыка. Видит Спаситель. — И Евдокия перекрестилась.
И опять за неё взялся князь Шигона. Теперь укол посохом был ещё сильнее.
— Ты ищешь себе худа, боярыня! — крикнул князь Иван. — Волею великого князя сюда ведут твою любимую дочь. Что скажешь ты, когда мы снимем с неё носильное и плетями пройдёмся по белому телу? Говори же правду! — И Шигона опять пнул её сапогом.
Боярыня Евдокия знала ту правду, кою искали митрополит и дворецкий, но она отреклась от всего земного во благо молчанию. И тогда Иван Шигона велел увести её из храма в подвал. Там подручные князя сорвали с неё одежды, привязали к столбу, дождались митрополита и князя, кои не появлялись довольно долго, а как они пришли, по знаку Ивана Шигоны Евдокии прижгли калёным железом спину. Она сдержала крик, лишь застонала от боли. Палачи прикладывали железный прут к спине боярыни несколько раз, а Шигона всё требовал выдать великую княгиню. Он был вне себя от злости и всё посматривал на митрополита, ждал от него какого-то повеления. И наконец Даниил сказал:
— Я благословляю привести сюда отроковицу Ксению.
И под утро люди Шигоны привели в подвал дочь Евдокии, шестнадцатилетнюю девицу и на глазах у матери сорвали с неё всё, уложили на топчан. Четыре холопа держали её за руки и за ноги, а пятый, матёрый мужичище-холоп, взялся снимать порты. И Ксения закричала: «Матушка, не дай надругаться!» Мужество покинуло боярыню, она отрешённо произнесла:
— Не троньте доченьку! Отпустите её с Богом! Я всё расскажу.
— Отправь её домой, — молвил митрополит Даниил Шигоне и покинул подвал.
Но Иван Шигона не поспешил исполнить волю владыки. Он приказал одеть Ксению и Евдокию и повёл их в придел храма. Там их ждал митрополит Даниил, ещё пять архиереев и духовник великого князя Василия, священник Александр. Шигона велел поставить избитую, измученную пытками Евдокию вновь на колени, её дочь держали за руки холопы рядом. Князь Шигона спросил Евдокию:
— Боярыня Евдокия Сабурова, ты служишь великой княгине, не так ли, неправедная?
— Да, служу, — ответила та.
— Была ли ты очевидицей, когда князь Андрей Старицкий и княгиня Соломония пребывали во блуде?
Евдокия посмотрела на князя Шигону с ненавистью. Она знала, что ей уже не подняться с колен, потому как он не поверит той правде, которую скажет. И она повернулась к митрополиту с мольбой о спасении, но не о своём, а дочери.
— Милостивый владыка и вы, святители, велите князю отпустить мою дочь. И я всё скажу, что мне ведомо...
— Князь Иван, — обратился митрополит к Шигоне, — дай в мои руки отроковицу. Сие во благо ей. А ты, Евдокия, встань и сядь на лавку. Боярыне негоже стоять на коленях, — рассудил он.
Шигона за руку подвёл Ксению к митрополиту. Она тряслась, как в лихорадке.
— Дитя Божие, встань рядом со мной, — повелел митрополит Ксении.
Она подошла. Даниил взял её за руку и приказал Евдокии:
— Теперь говори, как на духу, и в том ваше спасение.
— Владыка милостивый и вы, святители, — заговорила Евдокия, — ведомо мне, что над матушкой Соломонией нависла беда. Её обвиняют в пустоте чадородия, её хотят отлучить от Богом данного супруга. Она же не бесчадна, и у неё будет в должный срок дитя. Ноне она до полуночи ублажала своего мужа. Тому я очевидица. Теперь спросите его: доволен ли он своей семеюшкой?
— А что же в Старицах, всё шло благочинно?
— Господи, владыка, ты бы сам спросил матушку-княгиню. Она лжи не потерпит и исповедуется пред тобой, как пред Господом Богом, — искренне убеждала Евдокия митрополита.
И было Даниилу над чем задуматься. На его суровом лице, в жгучих чёрных глазах возникло сомнение: он не знал, как поступить.
Отправляясь с князем Шигоной в храм и теперь вот, позвав архиереев, он надеялся получить от Евдокии такое признание, которое помогло бы ему исполнить желание и волю великого князя — освободить его от супружеских уз. Такого признания от первой боярыни у него не было. Даниил не сомневался, что она и не сделает его, даже если бы её вздёрнули на дыбу. Только надругание над дочерью-отроковицей могло сломить её. Но тут митрополит Даниил не мог позволить себе совершить несмываемый грех. И теперь владыке надо было поступиться своей совестью в другом и нарушить закон церкви, нарушить волю вселенского патриарха святейшего Марка и Вселенского собора. Москва так и не получила от них согласия на расторжение брака Василия с Соломонией.
Но митрополит знал, что великий князь ни перед чем не остановится и вынудит его, первосвятителя русской церкви, благословить-венчать великого князя с новой избранницей ради обретения престолонаследника. В душе Даниил не желал брать на себя и этот тяжкий грех. Он хотел бы видеть после Василия не Юрия Дмитровского, ветреного и неумного гуляку, а второго брата Василия, Андрея Старицкого. Не так умён, не очень прозорлив, но душевен, человеколюбив, честен. При мудрой думе мог бы быть достойным государем. «Увы, тому не бывать», — с сожалением отметил Даниил. Тщеславный, самолюбивый, жестокосердый князь Василий преступит все божеские и человеческие законы. Потому Соломонии быть жертвой, ежели он сам, митрополит, не желает стать козлом отпущения, хуже — попасть в опалу. Это было последнее, о чём подумал Даниил, отдавая княгиню на заклание. Он велел своим услужникам отвести Ксению домой, а когда её увели, сказал епископам и князю Шигоне:
— Свершите над заблудшей во лжи боярыней Евдокией Сабуровой постриг и отправьте её в суздальский Покровский монастырь.
Евдокия отнеслась к приговору митрополита спокойно. Иной доли она себе не ждала и не желала, потому как знала, что то же самое постигнет и её любимую племянницу.
Ещё и рассвет не наступил, как митрополит Даниил укатил в Кремль и, минуя свои палаты, отправился в великокняжеский дворец. Он пришёл к опочивальне Василия и стал ждать его, потому как придворные ему сказали, что князь пока на половине великой княгини. Однако митрополит так и не дождался государя.
Великий князь Василий в это утро не зашёл в свои покои. От Соломонии он спустился на чёрное крыльцо, велел подать коня и с небольшим отрядом телохранителей умчал в село Коломенское, где спрятался в своём загородном дворце.
Митрополит был озадачен исчезновением великого князя. Он ушёл в свои палаты и маялся там, пока из Коломенского не прибыл за ним гонец. Забыв о том, что в полдень ему отправлять в Благовещенском соборе литургию, Даниил не мешкая выехал на зов великого князя. Шесть резвых митрополитовых коней домчали его каптану до Коломенского в считанное время.
Рьяность митрополита в служении государю была ведома и придворным, и церковному клиру. Иосифлянин по своему мировоззрению, он утверждал, что великокняжеская власть есть богоустановленное явление. На этом пути у него были победы. Совсем недавно он взял верх над своими злейшими врагами — нестяжателями, над хулителем веры Иваном Беклемешевым и сочинителем богопротивных писаний Максимом Греком. Над Иваном совершили принародную казнь на Болоте — отрубили ему голову. А Максима заточили в злосмрадной каморе Волоколамского монастыря. Той победе не случиться бы, не будь на то воля великого князя. «Как тут не порадеть государю верной службой», — считал Даниил.
Князь Василий отдыхал. Бурная ночь в опочивальне Соломонии хотя и принесла ему отраду, но теперь, спустя несколько часов, вместо того чтобы быть довольным собой и Соломонией, он чувствовал, как нарастает в нём недоверие к супруге, неудовлетворённость собой и недовольство ею. Василию показалось, что всё случившееся ночью есть некое чародейство, колдовство, и за ночное наваждение ему придётся заплатить дорогой ценой. Однако никогда никому ничего не плативший великий князь взбунтовался. И случись быть рядом Соломонии, только Богу ведомо, как бы она в сей час поплатилась за колдовство над ним, великим князем России.
И в это время Василию доложили о приезде митрополита.
— Князь-батюшка, прибыл владыка Даниил, — сказал, подойдя к утонувшему в думах Василию, дворецкий Андрей Овчина-Телепнёв.
— Зови его не мешкая, — ответил князь.
Даниил был близко, за дверью, и тотчас появился в княжеском покое. Он вошёл решительно и в поднятых руках держал крест. Сказал, едва приблизившись к Василию: