— Да хранит вас Господь Бог. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
С тем и покинули двор наместника пять возов, двадцать всадников, Пантелей с Арсением и возницами и Алексей с Фёдором. По зимним дорогам, а может быть, и по бездорожью, по снежным заносам.
Путь на Онегу был уже накатан, и за короткий зимний день по нему одолевали до шестидесяти вёрст. Первые дни ехали всё больше лесом и ночевали в лесных клунях, поставленных Игнатием для сборщиков пушнины. Они были просторны, с печами для обогрева, и размещалось в них до пятидесяти человек, а потесниться, так и больше. Но вот отряд выехал на речной зимник Онеги, по берегам которого были селения, в кои обязательно нужно было заезжать, дабы предупредить тиунов о том, чтобы подготовили к сдаче пушнину. Зимний путь стал труднее. А тут ещё рождественские морозы навалились. Они стояли такие крепкие, что лёд на реке лопался с треском, деревья в лесу стреляли.
Фёдору подобные морозы были привычны. Алексей же оказался менее приспособлен к стуже. Чтобы как-то согреться на дневном переходе, Басманов пытался бежать рядом с конём. Казалось бы, разогрелся, да не в меру. Как сел в седло на речном просторе, ветром его пронзило. К вечеру он и простудился. Жар охватил тело. И когда, наконец, добрались до селения Облога, он уже еле на ногах держался от слабости. Его привели к тиуну в избу. Дьяк Пантелей оказался расторопным. Тут же привёл деревенского знахаря, заросшего, как старый пень, мхом. Он принёс всякого снадобья и взялся изгонять хворь изнутри и снаружи, да всё с наговорами. Он натёр Алексея барсучьим жиром, замешанном на скипидаре, напоил его водкой со зверобоем, уложил на горячую русскую печь, укрыл шубой и, усмехаясь, сказал:
— Ноне я с ним прилягу, а завтра хвори унесу.
Так и было. Утром Алексей словно вновь на свет народился, был весел, бодр, да только голоден. А как утреннюю трапезу завершили, заметил Фёдору:
— Эта наука мне впрок пойдёт. С морозом не надо бороться, с ним надо ладить.
Знахаря он отблагодарил серебром, а тот снабдил его зельем. И дальше, до самой Онеги, Басманов был в строю наравне с северянами.
В Онеге к приезду государевых сборщиков мехов были уже готовы. Пантелей с Арсением взялись за дело рьяно. Дьяку тут был оказан почёт. Служилые люди Онеги перед ним преклонялись. Да и как не поклониться человеку, принимающему в свои руки несметное богатство! Нынешняя зима была щедра на всякого пушного зверя. Всего вдоволь настреляли и отловили: белку, горностая, куницу, соболя. Связки их отливали серебром, золотом, перламутром, а то и непонятным притягательным блеском, словно рассветная заря. Всё было Пантелеем пересчитано, занесено в сводную грамоту, уложено на семь возов. А ведь это только первый сбор. Пантелей-то знал, что придёт в Каргополь с обозом, в коем будет до пятидесяти возов — вот оно, приношение каргопольцев в государеву казну! Зная дворцовую растратную жизнь, Фёдор Колычев подумал, что, когда меха продадут иноземным купцам, государеву двору можно будет безбедно кутить-проживать добро до нового сбора. «Ох, не по-божески сие, — вздыхал вдумчивый боярин. — И почему бы не воздать полной мерой за труды тем, кто добывал это богатство?» Сам он увозил боярину Давыдову скромный дар моря и реки — четыре воза красной рыбы.
Обратный путь сборщикам пушнины показался легче. На ночлеги пока останавливались только в селениях. Отдыхали в тепле, сытно. И всё, казалось, шло хорошо. Но в начале февраля испортилась погода. Начались метели, дорогу заносило снегом, особенно на открытых речных просторах. В лесу коней пугал волчий вой. Но звери, хотя и были голодны, близко к обозу не подходили, словно знали, что сила не на их стороне. Как-то Алексей попытался уговорить Фёдора поохотиться на волков.
— Отловим дюжину, глядишь, и по шубе сошьём. То-то знатная справа будет! Давай урвём полночи, — манил Басманов.
— Охолонись, Алёша, не наша это справа, — отговаривал Фёдор друга.
Вёрст за двести до Каргополя обоз из тридцати семи подвод остановился на ночлег в селении Верхние Березняки. Всё было как обычно. Староста разместил людей на отдых, коней поставили в тёплые конюшни, корм им задали. Караулы блюли добро. Пантелей принял ещё воз пушнины. Ночь прошла спокойно. А утром дьяк Пантелей пожаловался, что приснился ему сон и в том сне он мылся в реке вкупе с Алексеем. Рассказывал тот сон Пантелей за трапезой. Крестился на образа и молвил, когда завершил байку:
— Вот что, други мои: сей сон вещий, потому как пришёлся он на чистый четверг. Как пойдём дале через леса, берегитесь да будьте готовы татей встретить.
— Ну, Пантелей, так ты и думаешь, что сон тебе в руку, — заметил Алексей. — Если б виденье некое, а то сон...
— Так и думаю, Алексей. Не впервой сие. Лет пять назад всё случилось по сказанному. И купался я во сне с кем-то и через день, как припозднились на перегоне из-за метели, так и набросилась на нас чудь заволоцкая. Многие наши пали. И чудь мы побили, мало от ватажки в лесу скрылось. Да Бог помогал нам, потому как государево добро везли и не потеряли.
— Будем и мы уповать на Всевышнего. Эвон сколько сотен вёрст прошли без порухи. Тут-то мы уж почитай дома, — размышлял Фёдор.
На том путники и забыли этот разговор. Вновь впереди только дорога. И день прошёл благополучно. Вот и последнее селение, от которого обоз пойдёт лесами, срезая изволок Онеги, удлиняющий путь вёрст на полсотни. Как угомонились на постое, потрапезничали, так и спать легли. Алексей и Фёдор умостились на одном топчане. Фёдор вскоре уснул, у Алексея же ни в одном глазу сна не было. Он вспоминал свою Ксюшеньку. Погоревал, что всего через полгода после свадьбы их разъединили. Когда уходил из дому, Ксения заплакала.
— Чует моё сердце, что нас надолго разлучают, родимый, — шептала она в плечо Алексею.
— Ну полно, полно, ладушка. До Каргополя и обратно путь невелик. — Он целовал Ксению, гладил её живот: она уже, кажется, понесла. — Ты, моя родненькая, теперь о малышке думай да береги его, поди сынок будет.
Обманула судьба Алексея, да всё происками князя Ростовского-Старшего вкупе с князем Иваном Овчиной и князем Иваном Шигоной. Понял он, что, питая его лаской, они лицемерили и обманывали. Маясь от бессонницы, Алексей пожалел и Фёдора, коего разлучили с невестой. А сердце щемило от предчувствия беды. Поелозив вдоволь на жёстком ложе, Алексей встал, накинул кафтан, вышел из избы. Мороз и ветер тут же охватили его, до исподнего доставая. «Ишь ты, всё, как после вещего сна Пантелея», — подумал Алексей и вернулся в избу. Лёг на топчан, согрелся и уснул-таки.
День начинался как обычно. Встали ещё до свету: Пантелей не давал залёживаться в тепле, блюл порядок. Чуть развиднелось, и выехали. Алексей с проводником и ратником Филимоном катили впереди обоза, за их спинами — десять ратников, далее обоз в сорок три подводы, за обозом — Фёдор во главе десяти воинов. Метель уже кружила вовсю, но особой силы-злости не показывала. Как въехали в лес, и вовсе стало тихо, лишь ветер кружил-шумел в вершинах деревьев. В полдень, как всегда, была короткая остановка. Возницы и воины задали коням овса в торбах, ратники и все прочие хлеба с вяленым мясом пожевали. И снова в путь. Уже смеркалось, когда Пантелей вышел из возка, догнал Алексея и предупредил:
— Сторожко смотрите вперёд. Где-то опасица тут.
— Понял, Пантелеюшка, понял, — ответил Алексей.
Он ощутил в груди непривычное беспокойство, острее вглядывался в лесную чащу, словно хотел пронзить хвою взором. Но ничто не предвещало беды. Она, однако, пришла, когда до зимника оставалось не более пяти вёрст. Впереди что-то затрещало, заскрипело, и на дорогу с выстрелом, подняв тучу снега, упала сосна и перекрыла путь. А в то же время в лесу раздался свист, улюлюканье, и на обоз налетела ватага чуди заволоцкой, все в вывернутых мехом наружу шубах, в лохматых собачьих шапках. Полетели стрелы. И вот уже тати выскочили на дорогу. Они были конные, все на юрких маленьких и косматых лошадках. Ратники едва успели выхватить мечи, сабли, и началась сеча.
Наверное, разбойники одолели бы ратников, потому как их было больше. Но они были неумелые бойцы, и мечи у них были короткие. И напали они на бывалых воинов. К тому же все возницы взялись за оружие. Даже дьяк Пантелей и писец Арсений защищали свой возок. Тати, однако, налетели в первую голову на ратников впереди обоза и в хвосте. Басманову и Колычеву первыми пришлось сойтись с чудью. Алексей сразу же выделил среди разбойников атамана и бросился на него. Но тот ловко ушёл от единоборства, что-то крича, встал за спины своих подручных. И на Басманова наскочил меднолицый детина. Алексей увернулся от ударов чуди, послал коня вперёд, оказался сбоку от татя и с силой рубанул его по шее. Тут же удачно подвернулся другой тать, он и его достал. И вновь Алексей попытался добраться до вожака, который всё время что-то кричал. Снова перед Алексеем возникли два юрких разбойника. Но им не удалось остановить его стремительный натиск, он пронзил одного, у другого выбил из рук оружие. И вот уже вожак близко. Знал Алексей, что, как только он вышибет его из седла, тати дрогнут. Рядом с Алексеем удачно бились его воины, и вожаку уже некуда и не за кого было прятаться.
Фёдор и его ратники, ещё с десяток возниц, управились с нападавшими тоже успешно. Они остановили татей, когда те ещё не выскочили на дорогу. В считанные минуты шесть или семь разбойников валялись на снегу, остальные бросились бежать. Фёдор крикнул своим воинам:
— Не преследуйте их, пусть бегут! Обороняйте обоз! А я в голову... — Промчавшись вдоль возов, Фёдор увидел на снегу ещё трёх поверженных татей. — Держитесь, браты! — крикнул возницам Фёдор и поскакал дальше.
Он застал ещё одну схватку. Несколько разбойников ещё бились с воинами. Фёдор подоспел ко времени. Он с ходу сразил одного татя, сбил с коня другого. Ещё троих свалили ратники, а оставшиеся поспешили скрыться в лесу. Среди воинов Фёдор не заметил Алексея.