В те дни у пытливых российских летописцев возник вопрос: был ли будущий царь Иван Грозный законным престолонаследником Василия Ивановича? Более дотошные из них приоткрыли тайную завесу. Писали они, что лепотой лица и благообразием возраста Елена Глинская была вправе гордиться, но что касалось её целомудрия, то тут сомнений открывался великий простор. Потому по поводу появления у великой княгини Елены сына Ивана летописцами было сказано немногословно, но исчерпывающе: «И родилась в законопреступлении и в сладострастии лютость». Они не ошиблись. Тому свидетельствовал весь путь царствования Ивана Грозного.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯНА ГОСУДАРЕВОЙ СЛУЖБЕ
Военные тревоги минувшего лета ещё долго будоражили Россию. Великий князь Василий стоял в Серпухове, когда ему донесли, что сотский Алексей Басманов со своими воинами пленил крымского мурзу Аппака и тот теперь находится в стане воеводы Юрия Оболенского-Большого за Козельском. Воевода прислал государю грамоту, в которой известил, что крымская орда движется в междуречье Десны и Угры, стремясь якобы к литовским рубежам. Мурза Аппак, однако, открыл истинный замысел ханов Саадат-Гирея и Ислам-Гирея. Орда была намерена теперь ударить по Москве с запада. В Серпухове оказались готовы к такому повороту событий. И помчались из города гонцы к ближним и дальним полкам отдавать повеление государя срочно идти к Медыни и там встать на Угре против ордынцев.
И было так. То ли орда где-то замешкалась, то ли русские действовали быстро, но майской соловьиной ночью Алексей Басманов и Фёдор Колычев во главе своих сотен привели полк воеводы Юрия Оболенского-Большого к месту, где орда отдыхала перед последним броском к Угре. На её передовые отряды напали русские, и более двух тысяч крымчаков полегли под острыми мечами и саблями русских. Воевода Юрий подошёл со своим полком так стремительно и незаметно, что татары не могли оказать какого-либо серьёзного сопротивления. Перед становищем врага все пятьдесят сотен полка зашли во фланг ему, развернулись, смяли сторожевые посты и навалились разом: кололи спящих у костра, рубили убегающих, топтали их конскими копытами. Полк пролетел над становищем передовых отрядов, словно смертоносный смерч. Нанеся ощутимый урон врагу, князь Оболенский-Большой не стал, испытывать судьбу и ночным маршем удалился от орды подальше, перебрался на левый берег Угры и тут начал строить оборонительные рубежи.
Лишь сотня Алексея Басманова не ушла далеко от места побоища. Сотскому было велено узнать, как ордынцы отнесутся к стремительному налёту русского войска. Алексей остался в трёх вёрстах от ночного становища двух тысяч ордынцев и ждал появления основной орды два дня. Потому он и предположил, какой болезненный удар нанёс ордынцам внезапный ночной налёт полка воеводы Оболенского-Большого. На исходе второго дня Басманов подумал, что орда изменила своё движение и пошла всё-таки на Литву. Ан нет, по полёту воронья Алексей понял, что орда движется к русским рубежам. К месту побоища она приближалась медленно. Из лесного мыса передовому дозору было видно, что подходили ордынцы широким строем. Те, кто ехал впереди, кружили по полю, искали кого-то. Потом передовые всадники съехались, и Алексей увидел, как один из них показывал на лес, а другой, оспаривая первого, махал рукой в сторону чистого поля, куда действительно после налёта ушёл русский полк. И словно гончие псы, татары двинулись по следу полка. Но и к лесу поскакал небольшой отряд. Алексей счёл за лучшее увести своих воинов с опушки подальше в чащу.
Потом было стояние и битва на Угре. К сторожевому полку Юрия Оболенского присоединился полк новгородцев, ещё тысяча псковитян, да столько же ярославцев. Успел к началу сражения и воевода Иван Овчина с московским полком. Подтягивались к западному рубежу и другие московские полки, что стояли под Серпуховом и Коломной. Но большие воеводы были осторожны и не оголили вовсе рубежей под Серпуховом, Коломной и даже Каширой и Зарайском, зная коварство крымских ханов.
И они не ошиблись. Саадат-Гирей разделил орду на две части и меньшую — Ислам-Гирея — ещё от Белова послал на Перемышль, а от него на Зарайск. Но там орда Ислам-Гирея была разбита и бежала.
Первая немалая сеча случилась всё-таки на реке Угре в большой излучине под Медынью. Там вольное течение реки вдруг круто поворачивало с востока на юг и вёрстах в тридцати, сделав петлю, возвращалось к движению на восток, продолжало катить свои воды в Оку. Кто надоумил татарских князей попытаться захватить левый берег реки на излучине, неведомо, но ясно было русским воеводам, что татары действовали по умной подсказке. Воеводы не могли держать в том мешке большие силы. Перевяжут татары горловину, и, будь там десять тысяч ратников, побьют их ордынцы. Однако и оставить излучину незащищённой — того хуже. Горловина излучины — десять вёрст. Попробуй найти такую пробку, дабы крепко закупорить её. Воеводы всё-таки нашли такую «пробку», кою ордынцам не удалось выбить. Придумали они поставить вдоль всей горловины ежи из кольев, дабы ни конным, ни пешим строем татарам не пройти. И закипела работа: тысячи воинов рубили, валили деревья, подлесок на той же излучине, вытягивали их на простор конями, тащили на себе. И два дня, две ночи никто из воинов не знал отдыха и сна, пока не возник оборонительный рубеж. Ещё помня о том, что татары не жалеют стрел, пускают их тучами, русичи изготовили из ивовых прутьев непробиваемые для стрел щиты. Всё шло, как задумали воеводы. Осталось дать ратникам отдых. И они получили его до полуночи третьего дня. Сотня Басманова отступала от ордынцев в двух часах от их движения. Этого времени хватило, чтобы русские дружины встали на всём десятивёрстном рубеже.
Вот уже, как и предполагалось, лавина ордынцев докатилась до излучины. Перед нею конники разделились на два крыла, обтекая полуостров. И стало ясно, что татары действовали, как хотелось русским. Тысячи конников ринулись в воду, дабы одолеть преграду, захватить левый берег. Воины Алексея Басманова ещё находились на излучине, но настал миг, и они на рысях покинули её. На выходе из излучины, уже перед острокольем, Басманова встретил князь Юрий Оболенский-Большой, спросил:
— Ну как, сотский, идут басурманы?
— Ломятся, князь-батюшка, — ответил Алексей.
— Уж встретим «хлебом-солью» незваных, — пообещал воевода. Рядом с ним стояли тысяцкие, сотские. Князь повелел им: — Идите к ратникам, готовьтесь к сече. Начну я здесь, в сердцевине. Ордынцам тут хороший поминок приготовлен.
Алексей Басманов и Фёдор Колычев тоже были намерены уйти к своим сотням, но князь остановил их:
— Вы мне нужны... Вот о чём подумаем...
На Угре под Медынью немало челнов. Ходили на них медынские купцы с товарами по Оке до Нижнего Новгорода и далее по многим волжским городам. Воевода Оболенский взял те челны государевым словом по случаю нашествия татар для борьбы против них. И теперь челны были спрятаны по берегам реки в зарослях, ждали своего часа. Пришёл час погулять на челнах по реке в ночное время, лишить ордынцев сна и покоя. Захватив излучину, орда в этот день дальше не двинулась.
Князь Оболенский ещё в первый день, как вышли к Угре, отметил, что левый берег реки по излучине плотно зарос камышами, местами полоса камыша вдоль реки достигала тридцати-сорока сажен. И было хорошо, что молодой камыш ещё не пробился кверху, а старый, жёлтый и сухой, заполонил весь берег. Вокруг этих камышей и закружились мысли князя. Теперь он выложил их Басманову и Колычеву, считая их воеводами самых боевых сотен. Сказал им:
— Велю вам, Алёша и Фёдор, сделать до вечера по сто витеней-смолянок. Верёвки и смолу возьмёте в обозе. Как исполните урок, отдыхайте до полуночи. А в полночь челны, что спрятаны, — на воду, и за дело. Пойдёте гулять двумя сотнями вдоль берега, на коем ордынцы, и подожжёте камыши.
— Поняли, князь-батюшка. Статочное дело придумали. Токмо всю излучину за ночь не обойдём, — ответил Басманов.
— Верно, не обойти. Да и не пустят вас ордынцы на остриё. Возьмёте по пятьдесят челнов, в каждый посадите по два человека. Гоните челны на пятьдесят сажен друг от друга и разом поиграйте огнём. Ох и трудное у вас дело, сотские. Да верю, одолеете.
За то время, что ушёл Алексей с сотней в степи, не так уж много воды утекло, но узнать его было трудно. Двадцатилетний воин раздался в плечах, грудь стала круче, лицо возмужало, тёмно-карие глаза смотрели спокойно, в них светилась отвага. Фёдор был во многом подобен Алексею, но помогучей и посдержанней. Князь тронул их обоих за плечи и проводил:
— Идите же, не мешкайте. Да хранит вас Господь. — И князь перекрестил сотских.
Алексей и Фёдор поспешили к своим воинам. А князь Оболенский велел стременному подать коня. Воин подвёл гнедого скакуна. Юрий поднялся в седло и в сопровождении личной полусотни ратников помчался на левое крыло полка.
Ратники Алексея Басманова и Фёдора Колычева управились к сроку. Часа за два до полуночи приготовили по сто смолянок, спустили на воду челны, и у них осталось время на короткий сон.
К ночи разгулялся ветер, нанесло тучи, но дождь не пошёл. И ратники поблагодарили Бога за то, что сулил им удачу. Близко к полуночи воины вывели челны на чистый простор и по счёту до тридцати, по лёгкой воде Угры — по течению — полетели друг за другом вдоль берега излучины. Они прижимались к зарослям камыша, и с берегов их трудно было заметить. Воины действовали согласно. Алексей с десятским Глебом проплыли на своём челне почти три версты, дальше помчались челны Фёдора. И настал миг подать сигнал остановиться. Фёдор и десятский Касьян раздули трут, засверкал, заметался близ камышей огонёк трута, его увидели на ближних челнах и повторили для других, и пошёл сигнал от искрящихся трутов дальше, изначально к берегу, откуда уплыли. Челны круто свернули в камыши, и вот уже загорелись двести витеней-смолянок, от них вспыхнул сухой камыш, и на протяжении шести вёрст берег, на котором укрылся враг, запылал. А воины Колычева и Басманова, налегая на вёсла, поспешили убраться к своему берегу. Последние челны уходили по открытой воде: им некуда было спрятаться. Но в стане ордынцев пока царила тишина. Однако держалась она недолго.