— А ежели, батюшка, идти к воеводе Бутурлину на поклон? Он же новгородский и, говорят, Москву не чтит. Да и с Глинскими есть старые счёты. Поди, отзовётся.
— Тут иная стать, сын мой. Воевода Иван Бутурлин, как истинный воин, верен чести. Она для него превыше всего. Он целовал клятвенную запись верно служить великому князю. Потому не нарушит её даже под пытками. Одно слово, не человек, а кремень.
— Как же теперь быть, батюшка?
— Исполняй волю князя. А иного тебе не дано. Но поступай во всём по-разумному. Да помни: как доведётся сказать слово князя Андрея новгородцам, там уж сам поберегись. А на рожон не лезь. Может случиться и так, что князь Овчина-Телепнёв пошустрее, чем князь Андрей проявил прыть и в граде уже стоят возле вельмож его опекуны. Будь зорче и не ищи себе острога.
— Ой, батюшка, не кривая ли дорожка от того пойдёт? — возразил Фёдор. — Я служу князю Андрею не щадя живота и не за страх. Потому говорю: чему быть, того не миновать.
— Горяч ты, сын мой. На иудин грех, Боже упаси, я тебя не толкаю. То будет честное бережение. Уйдёшь от новгородцев, подайся в сторону Кижей, на Онегу. Там на отшибе в тайге живёт охотник Игнат Суббота. Примет тебя, как родного сына. У него и поживи. Туда же и Ульяшу с сыном отошлю, ежели что. Теперь отправляйся в путь не мешкая, да хранит тебя Господь Бог.
Фёдор простился с близкими. К матушке Варваре прижался, княгиню Ульяну трижды в плачущие глаза поцеловал, сынка Степу, ещё несмышлёныша, приласкал и покинул с Донатом подворье. В Старицах в этот час ещё было спокойно.
Фёдор и Донат помчались по накатанной дороге на Торжок. Но путь по ней оказался опасен. Едва старицкая дорога влилась в тверскую, как гонцы увидели на ней непрерывное движение. От Твери к Торжку двигались десятки подвод с грузами, шли конные, пешие, и среди путников было много ратников, словно торопились куда-то на сборы. Фёдор рискнул-таки продолжать путь по дороге. Кони были ещё свежие, сильные, и гонцы ехали хорошей рысью. В сумерках где-то недалеко от Торжка они нагнали конный отряд из десяти воинов и обошли его. Да тут же услышали окрик: «Стой, стой! Именем государя, стой!» Побратимы лишь ударили коней плетьми и с рыси перешли на галоп. За спиной они различили конский топот, крики. Над Колычевым пролетела стрела. Но у преследователей кони были усталые, и вскоре они отстали. А Фёдор и Донат промчались по дороге ещё версты две, свернули в сосновый бор, забрались в него поглубже и не покидали до самого Торжка. Его обошли ночью.
В Новгород старицкие гонцы добрались лишь на седьмой день. Оставив коней на постоялом дворе Торговой стороны, близ Ярославова дворища, они отправились на Софийскую сторону. Миновав Ярославово дворище, они поднялись на мост, с моста в крепость через открытые ворота. В тот миг, как они вышли на площадь, в городе затрезвонили колокола. Это был набат. Вместе с церковными бил и вечевой колокол, сзывая новгородцев на вечевую площадь. И вскоре сотни, тысячи горожан заполонили вечевое дворище. Многие из них были вооружены. Да и ратники среди горожан были.
Донат и Фёдор остановились у стены, возле восточных ворот, выходящих на Волхов. Они поняли, что пока не следует двигаться дальше, и теперь соображали, как лучше донести слово князя Андрея до новгородцев. И Фёдор почувствовал, что именно сейчас он должен выбежать на помост пред вечевым колоколом и кликнуть клич, призывающий на борьбу против Глинских. Если же промедлит, то этот клич вовсе не прозвучит. И Фёдор двинулся вперёд, к помосту. Вот он продирается меж новгородцев, до помоста уже несколько сажен, и он пуст. Ещё несколько мгновений, и клич князя Андрея Старицкого раздастся из уст Фёдора.
Но этих нескольких мгновений Фёдору не хватило, чтобы добраться до помоста. Под одобрительные крики толпы на помост, где когда-то стояли языческие боги, взошёл новгородский архиепископ Макарий. Фёдор ещё рвался вперёд, но сильная рука Доната задержала его.
— Остановись, боярин. То дерзко и безрассудно, — прошептал Донат Фёдору на ухо.
Той минутой владыка Макарий поднял руку и попросил тишины. Лишь только страсти улеглись, он сказал:
— Люди новгородские, дети мои, глагольте едино: что бывает за измену крестному целованию? Еди-но! — Макарий вскинул вверх руку.
И под это движение славные новгородцы выдохнули трижды:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Гул, словно небесный гром, прокатился над Софийской площадью, над собором Софии Премудрости, поднял тучи ворон и галок, валом переместился за Волхов. И снова Макарий, ещё полный сил, властный и величественный, в расшитой золотом ризе, вскинул руку.
— То клятвопреступление совершил князь Андрей Старицкий! Он, удельщик, жаждет Мономахова трона, ищет гибели нашего юного государя Иоанна Васильевича. Теперь же идёт к нам, чтобы мы, христолюбивые государевы дети, предали, как Иуды, нашего царя и вошли в сговор с клятвопреступником. Куда подвигнетесь, славные новгородцы?
В сей миг из толпы выбрался высокий, статный купец с русой бородкой, в алом суконном кафтане. Крикнул звонко и задорно:
— К оружию, новгородцы! К оружию, браты! Да не посрамим чести, не пощадим живота! Сойдёмся впритык с изменниками!
Молодого купца сменил воевода Иван Бутурлин, муж зрелый и могучий, с мечом на поясе.
— Люди новгородские вольные, сказанное вами достойно великого града. Но моя рать крепка, и я закрою путь старицким воям в наш град. Скажу однако: крови не будет. Судить клятвопреступников не нам, а государю. Так ли?
— Так! Так! Так! — ответили новгородцы.
Архиепископ Макарий нахмурился — поперёк его слова пошёл воевода, — но, поняв, что сказал Бутурлин по справедливости, согласился с ним. Да и как перечить, ежели Бутурлин свояк посчитай для половины новгородцев.
— Аминь! — вознёс Макарий. И осенил крестным знамением людское море и воеводу Бутурлина.
Над вечевой площадью катились возгласы одобрения. Однако никто не мог предполагать, как поведут себя горожане, когда услышат слово государева наместника князя Бориса Горбатого. Он уже поднялся на помост, и тут Макарий и Бутурлин проявили единомыслие. Они не хотели, чтобы с помоста вновь прозвучали слова, призывающие к кровопролитию. Подспудно Бутурлин и Макарий понимали, что князь Андрей Старицкий не клятвопреступник, а человек, ищущий справедливости: Юрию Дмитровскому быть на троне, а ежели он убиен, то Андрею Старицкому. И они остановили князя Бориса Горбатого.
— Любезный князь Борис, не нужно метать молнии в старичан. Они ни в чём не грешны перед государем и уже достаточно наказаны, — сказал наместнику воевода Иван Бутурлин.
Властители Новгорода о чём-то заспорили. А Донат тронул за руку Фёдора и тихо произнёс:
— Уходить надо, боярин. Не будем искать себе худа. Твоё слово утонет в море гнева.
— Верно молвишь, Донат.
Фёдор ещё смотрел на помост и видел, с какой страстью князь Борис Горбатый доказывал что-то воеводе Ивану Бутурлину. Он подумал: «И батюшка истинно предупреждал». Однако вопрос Фёдора к себе: «Что же теперь делать?» — оставался без ответа.
Донат и Фёдор вернулись на Торговую сторону, перекусили на постоялом дворе, рассчитались за постой лошадей, зашли на торжище, купили в дорогу разной снеди и хлеба, ещё по новгородскому кафтану, кои известны на Руси своей добротностью и особым покроем, нарядились в них, свои же отдали нищей братии и покинули Новгород.
— Нам бы теперь перехватить нашего князя, — поделился своими думами Фёдор.
— Однако вести у нас с тобой, Федяша, плачевные, — отозвался Донат.
— Других и взять негде, — тяжело вздохнув, согласился Фёдор.
Так, в грустных разговорах и ещё более грустных размышлениях, возвращались незадачливые послы в Старицы, ещё не ведая о том, что на московской дороге, между Торжком и Старой Руссой, завершилось противостояние Стариц и Москвы.
В Новгороде у князя Старицкого всегда были свои люди. Один из них, боярин Игнат Колычев-Петухов, был даже в родстве со Степаном Колычевым, в давние времена жил в Старицах и исправно служил князю. Зная, как новгородские властители дрожат перед Глинскими, как верны Москве, он ещё за день до вечера ведал о тайном совете архиепископа Макария с воеводой и наместником, где было решено не иметь дела со старичанами, не пускать их в город в случае опалы из Москвы. И он послал своего человека к Андрею Старицкому, дабы уведомить его, что правители Новгорода не впустят старичан в крепость, более того — встретят их с оружием.
Встреча гонца и князя Андрея случилась в ста вёрстах от Новгорода. Князь Андрей уже знал, что его преследует и вот-вот нагонит московская рать. Он торопил своих ратников, чтобы поскорее достичь Новгорода и укрыться за его стенами. Появление в стане гонца Игната Колычева-Петухова всё изменило и вовсе лишило князя Андрея воли к сопротивлению, к борьбе. Гонец застал старицких воинов на коротком привале. Выслушав его, князь Андрей долго не мог прийти в себя. «Господи, за какие грехи возложил на нас наказание сие?» — роптал он. Наконец, собравшись с духом, он позвал воевод и молвил:
— Вот гонец. Он примчал сказать слово боярина Игната Колычева-Петухова — вы его знаете. Игнат говорит, что новгородцы нас предали. Ежели придём к ним, не пустят нас в город и будут защищать его. Как нам теперь быть?
Среди старицких воевод день назад появился князь Юрий Оболенский-Большой. Он сумел-таки уйти из Коломны с личной полусотней воинов, вырвался из облоги благодаря тысяцкому Алексею Басманову. Шёл Юрий на Старицы окружным путём, не застав в городе князя Андрея, без устали пошёл за ним следом, нагнал близ Торжка. Была радость встречи, ещё горькая беседа обо всём, чем жило удельное княжество. Оставаясь воином, князь Оболенский сказал:
— Нам терять нечего. И был бы со мною полк, мы бы силой взяли Новгород, а там встали бы против Москвы. Но полка у меня нет. И ноне Новгород-орешек нам не по зубам. К тому же сзади Овчина с ратью. Потому говорю: нам следует идти на Старую Руссу и закрыться в той крепости. Она надёжна. И мы там выстоим, пока не соберём силы для одоления Новгорода.