— Ты, Фёдор, в личине, да я сдеру с тебя монашеский куколь, как содрал личину целомудрия с Ульяны. И ещё знай: я, князь Василий, сжёг её и твоё отродье в заонежской тайге.
Князь Василий выиграл первую схватку. У Филиппа закружилась голова. А тать Василий уже подбирался к нему, но теперь не один. Он крикнул:
— Эй, Судок! Эй, Прохор! Ко мне!
И распахнулась дверь, Сатин и Прохор влетели в подклеть, и князь Василий жёстко повелел:
— В цепи его!
Но Филипп выстоял, в голове у него прояснилось. Он понял, что, упустив мгновение, потеряет жизнь. Цепь лежала близ его ног, и, когда Прохор бросил саблю и нагнулся к цепи, Филипп обрушил на его голову два пудовых кулака. Холоп упал. В тот же миг Филипп схватил цепь, размахнулся и снёс с ног Сатина. Князь Василий с ножом бросился на Филиппа, занёс руку, но тут же получил удар цепью, и рука повисла плетью, нож выпал.
Филипп поднял нож и закрыл дверь. Теперь он был хозяин положения. Пока Василий корчился от боли, он увидел на стене сыромятные ремни, кои, видимо, хранились для допроса с пристрастием, снял их и связал холопу руки и ноги. Да тут же ему пришлось ещё раз ударить Сатина, который подбирался к двери. Судок свалился надолго, но дал знать о себе князь Василий. Он схватил левой рукой цепь и взмахнул ею, но действия его были неумелыми, медленными, и Филипп успел увернуться от удара. Он навалился на князя, прижал его к стене, вырвал цепь, снял с мантии ремённую опояску и, ловко скрутив князю руки, толкнул на скамью. Приставив к его груди нож, Филипп сказал:
— Тебе конец, злочинец и тать! Догадывался я, что ты обесчестил Ульяну, что сжёг её с малолетним сыном. Догадываюсь, что Старицы вымерли твоими происками. Теперь молись Всевышнему об отпущении грехов. — И Филипп уколол князя. Тот вскрикнул. — Ну, кайся!
— Это тебе не унести живота с моего подворья. Побьют тебя холопы! — Князь увидел свою кровь и побледнел.
— Ведомо мне твоё коварство, ан ответ на то у меня есть. Знаешь, как ордынцы поступали, когда уходили из полона? Вот и я ордынскую сноровку проявлю и приторочу к делу. Может быть, ты и поживёшь, ежели будешь послушен. — Филипп левой рукой взял Василия за загривок, поднял его со скамьи, прижал к себе, укрыл мантией и уколол ножом в бок.
— Не смей! Мне больно! — крикнул князь.
— Знаю. Да будет больнее, ежели засупротивничаешь. Слушай же со смирением. Сей миг мы выйдем из каморы, и в людской ты скажешь своим холопам, чтобы выпустили моего возницу и коней вывели на улицу. Ещё велишь освободить моих иноков и паломников. Помни: жизнь твоя — в моих руках. И в твоих.
— Ты не услышишь от меня такого повеления, — отозвался князь. Он произнёс это через силу, потому как нож медленно впивался ему в бок.
— Услышу, — ответил Филипп и нажал на нож сильнее. — И не вздумай сказать иное.
Василий понял, что ему не вырваться из железных рук Филиппа, и смирился:
— Ладно, веди.
И Филипп вывел князя из подклети, закрыл дверь на щеколду. Они поднялись в амбар, вошли в людскую, и князь Василий, чувствуя остриё ножа, крикнул:
— Эй, Филька, отведи коней игумена на улицу и возницу с ними!
Филька, дюжий бородатый холоп, поклонился князю.
— Исполню, батюшка! — И убежал.
— Про иноков и паломников скажи, — тихо потребовал Филипп.
Князь согласился без возражений. Знал, что Филипп не пощадит его, а холопы могут и предать.
— Митрофан, где там людишки игумена? Выпроводи их на улицу!
Из людской молча убежал ещё один холоп.
— Что тебе ещё? — спросил князь Филиппа и потребовал: — Теперь отпусти меня, сам иди с Богом.
— Полно, князь! Или я твоего коварства не знаю? — ответил Филипп. — Ты пойдёшь со мной до улицы и будешь повелевать холопами, как я потребую. — И Филипп, ни на миг не отдаляя ножа от тела князя, повёл его из людской на двор.
Оставшиеся в людской два холопа поняли, что происходит, и встали на пути игумена и князя. Один из них даже саблю обнажил. И князь, дрожа за свою жизнь, сорвался:
— Дорогу, мерзкие твари!
Холопы разбежались по углам. Филипп и Василий вышли на двор. Там уже вели к воротам коней, и на облучке сидел возница Карп. На дворе князь Василий предупредил:
— Слушай, Колычев, твои потуги пусты. Сей миг я закричу, и ежели ты лишишь меня жизни, то и тебе конец!
— Но ты не закричишь, потому как боишься смерти больше, чем я. К тому же холопам ни к чему меня убивать, я для них не враг. Потому вели немедля открыть ворота, — жёстко произнёс Филипп.
Ночь уже скрывала действия игумена. Холопы, коих во дворе было пятеро, видели лишь то, что князь и игумен идут рядом и побуждал их что-то делать только князь.
— Филька, дьявол, распахни ворота!
Ворота открылись, возок выкатился со двора, а на улице Филипп заметил, как к возку подъехали иноки и паломники. Игумен и князь вышли с подворья. Василий сказал:
— Ты на воле. Теперь отпусти меня.
— Нет. Вели закрыть ворота! — Нож вновь достал тело князя.
Он застонал.
— Ты зверь! — И крикнул: — Филька, закрой ворота!
Холоп безропотно исполнил и эту волю своего господина, ещё не ведая, что видит его в последний раз. Филипп подвёл князя к возку. Василий почувствовал неладное. Он рванулся и хотел закричать. Но Филипп упредил крик, зажав князю рот.
— Полно, князь! Не будет тебе воли до исхода. Мало ли россиян пострадали от тебя! Да и мне твой долг велик. Потому пострадай отныне за всех нас. — И Филипп позвал монаха: — Савватей, иди скоро ко мне!
Один из монахов легко спрыгнул с коня, подбежал к игумену.
— Слушаю, преподобный!
— Давай в возок, принимай поклажу. Меч держи у горла и рот ему зажми.
Филипп откинул полог возка, Савватей нырнул туда и принял князя, сразу зажав ему рот рукой, завалил да и сел на него.
Колычев вскочил на облучок, взял у Карпа вожжи, стегнул коней, и они с места пошли рысью. На повороте Филипп посмотрел назад, увидел, что холопы выбежали со двора и остановились. Усердия спасти князя они не проявили.
Филипп гнал коней по знакомой дороге вдоль Волги к монастырю и вскоре примчал к нему. Спрыгнув с облучка, Филипп постучал в калитку. Привратник спросил:
— Кого Бог прислал?
— Открой, сын Божий, я игумен соловецкий Филипп с братией.
Распахнулась малая дверь, привратник сказал:
— Войди, преподобный. — Филипп шагнул за дверь, и монах тут же закрыл её. — Говори, с чем прибыл, а мы игумена позовём. Прости нас, грешных, с опаской обочь живём.
— Не мешкайте токмо. Скажите Иову, что помощь скорая нужна Филиппу Колычеву.
К привратнику подошёл инок с бердышом.
— Стой тут, а я за преподобием сбегаю. — И привратник убежал трусцой.
Игумен Иов не заставил себя ждать. Филипп был ему любезен. К тому же в дни венчания Ивана на царство они хоть и мельком, но виделись в Москве — было что вспомнить. Два игумена обнялись. Филипп коротко поведал о том, с чем пожаловал. Тут же ворота распахнулись, путники въехали в монастырь, и прямым ходом их проводили к храму. Пока Иов и Филипп шли следом за возком, где был упрятан князь Василий, его судьба была решена. Василия ввели в придел храма, и при свете двух лампад игумен Иов в присутствии многих свидетелей свершил над князем Василием постриг. И был вычеркнут из мирской жизни злочинец и тать князь Василий Голубой-Ростовский, явился монах Власий. Князь успел пригрозить, что будет жаловаться царю. Но Иов и Филипп уверовали в то, что свершили благое дело, освободили город от злодея, и потому не страшились за свою судьбу.
В эту же ночь Иов снарядил два возка и четверых иноков в сопровождающие Власия. Его, связанного по рукам и ногам, усадили в возок, и Иов посоветовал Филиппу укрыть его в Кирилловом Новоозёрском монастыре.
— Там Зиновий Отенский и Феодосий Косой, они упрячут злочинца до исхода. Тебе же всех благ, славный воитель, — ласково сказал Иов, провожая Филиппа в путь.
— Спасибо и тебе, преподобный, спасающий души. И прошу тебя побывать у наших, передать матушке с батюшкой, что был с оказией в ночной Старице, а зайти не нашёл время. Скажи, чтобы простили родимые. Да чтобы знали, что Ваську Голубого от них увожу. Отныне вздохнут вольно. — С тем Филипп и покинул монастырь.
Только в августе Колычев вернулся на Соловецкие острова. Он и не предполагал, что сердце его защемит от радости. Ещё на палубе коча, как только увидел на окоёме гряду островов, он ощутил в груди волнение. «Что же, сие есть должное, — подумал Филипп. — Здесь я нашёл пристанище для души и тела, обитель и кладезь для разума, из коего черпаю силы для трудов праведных».
Братия встретила своего пастыря ликованием, пением псалмов, колокольным звоном. Да сразу же в храме отслужили благодарственный молебен Матери Пресвятой Богородице за то, что отвела от их чтимого пастыря все беды, кои грозили ему в стольном граде и в Старицах. На другой день благость возвращения Филиппа дополнилась ещё двумя отрадными событиями. Из Онеги приплыл новый коч, на коем прибыли два гонца: один от царя, другой от митрополита. Царский гонец привёз дарственную грамоту на земли, на сёла и соляные варницы, а служитель Макария — благодарение митрополита и клира за избавление Стариц от сатаны в образе князя Василия. В грамоте говорилось, что постриг тому злодею — лишь малая кара. Потому митрополит обрекал его на обременительное и суровое послушание. Перед трапезой Филипп зачитал обе грамоты, тем приумножив радость соловецких подвижников.
Осмотревшись в обители после своего долгого отсутствия, Филипп со страстным рвением окунулся в душеспасительные, хозяйственные и строительные работы. Для того было много поводов. Умножилась братия, и каждому новому подвижнику надо было найти место, ибо монахи чтили Всевышнего не только молением, но и трудом праведным. А для приложения сил мест было предостаточно. Десять лет назад после разгульного пожара многое было построено наспех. И то сказать, на дворе был конец короткого северного лета, а надо было подготовиться к долгой и суровой зиме. Потому возводили трапезную, келарскую, многие кельи с одной целью: перезимовать. Но так уж получилось, что всё выстроенное десять лет назад стояло и поныне. Долгие размышления, нередко и бессонные ночи, привели Филиппа к тому, что прежде всего нужно возводить жизненные строения — трапезную и келарскую с закромами и амбарами. Но и церковь вставала в ряд первых забот. И имя ей уже родилось: Успения Пресвятой Богородицы. Думая о том, как начать новое строительство, Филипп пришёл к решению возводить лишь каменные строения — на века. Опасался он одного: пойдёт ли братия на подвиг, а другим словом того строительства не обрисуешь, потому как камень нужно было добывать из недр земли. И Филипп со знатоками дела отправился искать нужный материал. Обошли всю округу и нашли много камня, но взять его и придать ему форму стоило огромных человеческих сил. Найдутся ли они? Задумался пастырь: не на каторжный ли труд обрекал он иноков? Господь того не допустил. Он указал им на лёгкий для добывания камень, который напластовался в лощине сразу же за стенами монастыря. Филипп отважился добыть первый камень сам, дабы иноки не сомневались в его доступности.