— То я ведаю, брат, и никуда не рвусь.
Братья поднялись на коч — он уже готовился отплывать, — обнялись, облобызались.
— И ты, батюшка, берегись, а то мне совсем плохо будет, — сказал на прощание Филипп и покинул судно.
Прошло не так уж много времени с памятного расставания Колычевых, как в Москве «правящему престолом русской патриархии, блаженному и приснопоминаемому митрополиту Макарию, достигшему маститый старости, случилось приложиться ко отцам своим в вечное блаженство». Церковь осиротела. Вместе с архиереями пролил над телом усопшего слезу и царь Иван Грозный. Да и как не пролить над любезным угодником, не поперечившим за многие годы ему ни словом! Отцы церкви должны были избрать нового митрополита. Но сию волю архиереев царь Иван Грозный пресёк. Боялся, что они найдут строптивого пастыря, а государю такой пастырь за ненадобностью. Потому Иван Грозный своей властью возвёл в сан митрополита всея Руси инока великосхимника Чудова монастыря Афанасия, до пострижения носившего имя Андрея Протопопова. Он вырос в семье священника и, казалось многим, был угодлив сверх меры. После ссылки Сильвестра царь Иван позвал его к себе духовником. Но придворные знали, что Афанасий лишь носил звание духовного отца царя, на самом деле не имел на него никакого влияния, был послушен его воле. Придворные потом скажут, что Афанасий лишь носил личину послушника, и несказанно удивятся. Поднимая на престол церкви Афанасия, царь Иван обмишулился. Время и жизнь при царе, в кругу именитых бояр и князей, изменили нрав покорного россиянина. Он увидел вокруг себя тьму дьявольского зла и восстал против него. И когда Афанасия возвели в сан митрополита всея Руси, то он, не сомневаясь в правоте своей, потребовал от царя отменить смертную казнь за какие-либо преступления без убийства невинных жертв. Иван Грозный, как всегда с ним бывало в последнее время, выслушав дерзкое требование, пришёл в безудержный гнев.
— Как смеешь ты, поповский сын, возвеличенный мною, указывать мне рубеж моей власти?! — кричал царь. — Она безрубежна! И ноне же ты увидишь, что по-твоему никогда не быть!
Иван Грозный без проволочек сдержал своё слово. Чтобы показать безграничность своей власти, повелел казнить сына фаворита своей матери, молодого князя Фёдора Овчину. Тот уже полгода сидел за сторожами без вины и суда. В тот час, как свершиться казни, митрополит Афанасий вёл в Благовещенском соборе литургию. Во время пения канона Иисусу Христу к Афанасию подошёл священник Архангельского собора отец Игнатий, позвал митрополита с амвона в царские врата и сказал:
— Владыка преподобный, волею государя в пыточной Арсенальной башни власти собираются убивать молодого князя Фёдора Овчину и тебя зовут смотреть.
Митрополит Афанасий, невысокий и худощавый мужичок с редкой белой бородой, коя гуляла на ветру, с васильковыми, ещё свежими глазами, вышел из алтаря на амвон, вознегодовав. И от этого стал выше, мощнее и вознёс слова протеста против царского произвола.
— Братья и сёстры! — прокатилось под сводами собора. — Православные христиане, совестью и мужеством наделённые, идите за мной и вместе мы скажем благочестивому царю, дабы отменил казнь безвинного христианина, верного сына отечества, князя Фёдора Овчины-Телепнёва-Оболенского!
Храм был полон богомольцев, и среди них стояло немало именитых бояр и князей, которые знали Фёдора Овчину как непорочного агнеца. И вельможи отозвались на призыв владыки. Когда он сошёл с амвона и, вскинув над головой золотой крест, стуча посохом из животворящего древа, направился в царский дворец, честные и бесстрашные россияне двинулись следом. Шли не только бояре, князья, дворяне, но и служилые дьяки, торговые и простого звания люди. От Благовещенского собора до царских палат не было и ста сажен, но шествие шло к Красному крыльцу долго и обросло сотнями москвитян, кои, узнав суть, тоже воспылали гневом. Возле дворца в сей же миг засуетились стражи, рынды вскинули бердыши, схватились за сабли. В дверях появился конюший Алексей Басманов, крикнул с крыльца:
— Владыка Афанасий, что тебе нужно? Зачем привёл толпу?
— Зови благочестивого царя Иоанна Васильевича или распахни двери и мы войдём в палаты!
— Эко выдумал! Толпою — во дворец! Ждите, схожу к царю-батюшке!
Вскоре Алексей Басманов вновь возник на крыльце. Он был воспалённый и взъерошенный от ярости. Замахал руками:
— Царь-батюшка спрашивает, зачем выдумал шествие, владыка?! Словно бунтари пришли! Веди за собой бояр-князей. Прочему люду нет места во дворце!
Афанасий и к этому был готов. Спокойный, уверенный, он позвал:
— Дети мои, пособники справедливости, будьте стойкими, идите за мной! Господь Спаситель с нами! — И митрополит взошёл на Красное крыльцо.
Следом за Афанасием потянулись вельможи числом до трёх десятков.
Царь Иван Грозный принял Афанасия в тронном зале. Он сидел на троне мрачный и злой. Близ него застыли два десятка царедворцев. Иван стукнул об пол посохом и сурово спросил:
— Владыка, зачем ты пришёл толпою?
Афанасий знал, чем грозят ему шаги дерзостные, но мужественно сказал:
— Венценосный и благочестивый государь, дети твои, россияне, миром просят тебя не казнить своих подданных без вины. Но ты хранишь свою волю и по-прежнему готов казнить и миловать своих детей. С низким поклоном просим тебя не брать грех на душу за смерть безвинных. В сей час в пыточной готовятся убить молодого князя Фёдора Овчину-Телепнёва-Оболенского. Говорю от мира: нет его вины пред тобой. Отмени казнь. О том прошу от имени православной церкви, о том христолюбивые россияне просят.
Иван Грозный вспылил. Он встал с трона и двинулся на митрополита, стуча посохом. Глаза его горели сатанинским огнём. Обличьем он походил на демона зла, коего во веки веков Русь не видела среди российских государей. Подняв над головой посох, словно собираясь ударить Афанасия, он закричал:
— Или я уже не царь, что не дано мне казнить изменников?! Едва подниму руку на врага престола, как вы, епископы, игумены, сойдясь с боярами, идёте встречь! Тому не бывать! Ты Афанасий-владыка, мною вознесён, мною же будешь попран!
— Смиренно склоняю голову, — ответил Афанасий, — но освободи невинного князя-агнеца.
— Он виновен в измене. Сказанного им не буду глаголать. Но я видел в его глазах жажду мести за казнённого отца, поправшего царскую честь преступным обольщением моей матушки! Потому и казню Фёдора Овчину. — Иван повернулся к царедворцам и крикнул: — Эй, принесите голову злодея!
Афанасию стало плохо, в глазах потемнело, закружилась голова, но он одолел слабость и спокойно сказал:
— Ты, государь, ещё властвуешь над животами своих подданных и волен чинить им добро и зло. Я тоже волен в своих деяниях и потому снимаю с себя святительские одежды и возвращаюсь в иноческую келью. — Афанасий шагнул к царю и тихо добавил: — Тебе же шлю анафему.
Иван Грозный распалился вовсе. Он схватил за руку митрополита, который попытался уйти, и вновь крикнул:
— Тебе меня не переступить, владыка! Коль ты винишь меня в злодеяниях и шлёшь мне анафему, я отрекаюсь от престола! Теперь иди! — И указал митрополиту на дверь. Да с той же яростью возвысил голос на вельмож: — И вы уходите! Да наслаждайтесь победой надо мной! Но помните: торжество ваше будет коротким!
Вельможи покидали царский дворец в смятении. Им казалось, что их там побили. Но митрополит Афанасий встречал всех на Красном крыльце, осенял крестом и побуждал вернуться в собор. Сам проследовал туда же, поднялся на амвон и продолжал службу, будто ничего не случилось, помня лишь то, что это его последняя Божественная литургия.
Однако это богослужение Афанасия не было прощальным. Произошло непредвиденное. В Иване Грозном совершился надлом. Весь день в царском дворце была суматоха. К вечеру у чёрного крыльца появилось несколько просторных колымаг. В них грузили царский скарб, одежду. Примчал конный отряд Ивановых телохранителей. И царь в ночь покинул стольный град, умчал в Александрову слободу, на Владимирскую землю.
Зимняя дорога, крепкий январский морозец остудили душевные страсти царя. Он признал правоту Афанасия. Князь Фёдор Овчина был не настолько виновен перед ним, чтобы лишать его живота. Сказанное князем в запальчивости было правдой. Иван об этом уже давно знал. Но и оскорбительно. «Ты, государь всея Руси, не есть великокняжеский потомок. Ты — пригульный матушкой своей», — бросил во время гулянки хмельной князь. «Кто тебе сказал такую злобу?» — спросил царь Иван. «А батюшка перед смертью поведал. Твой отец есть крещёный черкес Ипат», — ответил Фёдор. «Твой батюшка Иван Овчина много знал, оттого и голову потерял. Да и тебе её не сносить. Жаждешь того сам!»
Та свара случилась в Симоновом монастыре, куда царь Иван прятался от мира с гулёнами. И Фёдор Овчина был в числе тех гулён. Оттуда его по воле царя люди Малюты Скуратова увезли в кремлёвскую тюрьму, из которой ему вырваться не пришлось.
Едва прибыв в Александрову слободу, царь написал Афанасию повинную грамоту, в коей каялся за горячность и убиение молодого князя, просил снять анафему и повелевал не покидать митрополичьего престола. «Мне без тебя, отче, будет одиноко». В той же грамоте царь Иван излил гнев на бояр и князей, назвал всех поимённо, кто явился во дворец с Афанасием. И были там означены трое бояр из рода Колычевых. Иван Грозный не случайно перебирал имена бояр и князей. Всем им царь погрозил опалою.
Митрополит Афанасий бился с царём Иваном около двух лет. Лишённый Грозным права молиться и печаловаться об убиенных им, Афанасий не стерпел царского притеснения и покинул престол церкви, скрылся в каком-то глухом монастыре. Уходя из Кремля, Афанасий стенал. Ему лучше других было ведомо, какая лютая ненависть ко всему русскому народу прорастала в отпрыске Глинской и Ирата. Другими словами состояние царя Афанасий не мог назвать. Он не ошибался, скажет позже митрополит Филипп, потому как Афанасию довелось быть свидетелем рождения тысячеголового змея, имя коему — опричнина.