– Это хорошо. А ты, друг мой ситный, таблетки пьёшь?
– Конечно.
– По расписанию? С твоим давлением не шутят.
– Надя, ну как можно? Конечно, я принимаю лекарства строго по расписанию. Вон, Андрюха подтвердит. Друг, скажи.
– Это какие таблетки? Те, что вчера с твоей курткой сгорели?
– Что, что? Как сгорели? Кто сгорел? Алё, алё, – встревоженный голос жены звенел в динамике трубки.
– Саша, ответь. Что у вас там творится?
– Да ничего не творится. Это у Друга мозги поплавились. Трепло, – прошипел я сквозь зубы и показал другу кулак.
– Просто я вчера «горку» свою у огня сушиться повесил. Не уследил, вот она и свалилась в костёр. А таблетки у меня в рюкзаке лежат. Друг перепутал. Он в последнее время часто всё путает, – я ткнул Галушкина кулаком под рёбра. – Ладно, что там по Дмитриеву?
Изосима Дмитриева мы нашли прошлой осенью под Ельней, и сейчас шла работа по розыску родственников солдата.
– Пока обрадовать ничем не могу, – горестно вздохнула супруга. – Установлено, что у него была дочь. Её следы теряются в Белоруссии. Я отправила туда запрос. Жду ответа. Бог даст – найдём.
– Дай то Бог… Ладно, Наденька, пойдём мы в лагерь собираться, темнеет уже. Завтра утром позвоню. Целуй Ниночку от меня.
– Удачи вам. Берегите себя. Целую.
Я секунду послушал телефонные гудки. Перед глазами всё ещё стоял образ моей Нади. Жены и соратника. В себя я пришёл только после деликатного покашливания опростоволосившегося друга.
– А-а-а, стукач, чего тебе?
Друг, видно, уже сообразил, как он прокололся с таблетками накануне важного разговора, и мучительно искал выход. На его лице отразилась целая гамма чувств. Раскаяния среди них я не заметил.
– Ну, – подстегнул я Галушкина.
Перебрав в голове варианты и не найдя ничего подходящего, Андрюха плюнул на дипломатию и пошёл в лобовую атаку.
– Давай к татарам сходим, баню посмотрим.
– Какую баню? – опешил я.
– Ну, у них такая палатка есть. Они в ней баню замастрячили.
– Ну и на фига нам это надо?
– Как на фига? – возмутился Друг. – Чтобы кота в мешке не брать. Посмотрим, как там что. Понравится – себе такую в интернете закажем.
– Нет, Друг, ты не понял. Баня нам на фига? Вы мне с Манаковым в прошлый раз все мозги душем вынесли. Ну, купили. И кто им пользуется? За пять лет ты единственный, насколько я помню, кто сразу после покупки в нём помылся. Да и то через силу ты под ледяной водой стоял. Чтобы лицо не потерять, марку перед отрядом держал так, что аж позеленел весь от холода.
– Ну, а я тебе про что говорю? – не сдавался Друг. – Мой душ – это просто бак с водой, который на дерево нужно вешать. А баня, – друг мечтательно закатил глаза, – тёплая палатка, горячая вода. Печку протопил – парься сколько хочешь. Ты прикинь, какой это кайф – после копа в горячей бане попариться!
– Да, идея заманчивая, – уже сдавшись в душе, процедил я. – Только эту баню после Вахт сушить будешь ты лично. Согласен?
– Друг, так я это… – замямлил Андрей, пытаясь вывернуться из щекотливой ситуации.
– Что это? Опять на молодых всё переложить хочешь? Андрюше парок, а Лёхе холодок. Так что ли? Только хрен у тебя этот номер больше прокатит. Ну так что?
– Ладно, согласен, – обречённо выдавил из себя наш сибарит.
– Ну и хорошо, раз согласен. Где эти татары стоят, знаешь?
– Сейчас найдём, – повеселел Андрюха. – Я там, правда, раз был, и то по темнухе. Но помню, что у них вокруг палаток на всех деревьях флаги висели. По флагам и найдём.
Я с сомнением посмотрел на этого генератора идей, но отступать было поздно.
– Курт, – окликнул я Сергея Курашова, облокотившегося на лопату у очередного пустого шурфа. – Закопайте все ямы после себя и шагайте в расположение. Мы сейчас с Другом к татарам заскочим и придём.
– Понял, – Серёга кивнул бритой головой и принялся за дело.
– Ну что, Сусанин ты наш недоделанный, – бросил я через плечо понуро бредущему сзади Другу. – Где твои татары?
Вот уже полчаса мы ходили вдоль реки, пытаясь разыскать казанских поисковиков среди десятков отрядов, разбивших здесь свои биваки. Главная примета, по которой ориентировался Галушкин, – флаги и баннеры, которые были щедрой рукой разбросаны по лесу и украшали собой практически все стоянки следопытов. Эти поиски мне уже порядком надоели, и я не скрывал своего раздражения.
– Спокойно, Друг! Давай никто ни на кого орать не будет. Сейчас найдём. Можно у «гвардейцев» из Глинки спросить. Вон их командир Миша Леонов пузо чешет.
– Э, Алексеич, притормози, – закричал Андрюха и, ускорив шаг, обогнал меня, чтобы перехватить командира отряда «Гвардия», уже перешагнувшего порог палатки.
– Здорово, дядя Миша, – пожал я руку старому товарищу.
– Здорово, коль не шутите. Ищете кого?
– Да вот, говорят, у казанцев банька знатная есть, хотим посмотреть, может, себе такую заведём. Только вот найти их никак не можем. Потому что у кого-то топографический кретинизм в последней стадии. Лечить сегодня вечером буду, – и я многозначительно посмотрел на уже похоже экс-Друга.
– Да чего их искать, вон их лагерь стоит, на мыске, возле речки. А вот где дым из трубы идёт, – это и есть баня. Равиль знатно баньку топит. Градус почти как в деревянной. Я вчера у них парился. Ох, скажу я вам…
– Ладно, Алексеич, – перебил я словоохотливого Леонова, – потом про градус расскажешь, спешим мы. Поиск сегодня как, удачный был?
– А то как же? – расплылся в довольной улыбке Михаил. – Двое наших, один «интурист».
– Имена?
Дядя Миша отрицательно покачал головой.
– Не было при них ничего. В одном исподнем солдатики лежали. Только пуговицы от кальсон при них и нашли. Похоже «санитарка». У вас как?
– Голяк.
– Ну, ничего, не расстраивайтесь. Всё будет. Но не сразу.
– Ладно, бывай, Алексеич, на совете свидимся.
Сразу повеселевший друг, уже без приставки экс, бодро порысил в указанном Мишей направлении, тараторя на ходу про то, какой он есть прирождённый следопыт, а никто его не ценит, а как раз наоборот, глумятся над ним всячески. Ещё и кретинизм какой-то вдобавок присобачили.
– Всё, Друг, не будь дураком. Что татары о нас подумают? – осадил я расходившегося Андрея, стоя у входа в палатку-баню.
Внезапно полог палатки распахнулся, и на её самодельный порожек из берёзовых поленьев шагнул голый по пояс смуглый татарин. На его груди была вытатуирована синей тушью голова тигра с оскаленной пастью, а на левом плече красовался эполет со свастикой. На лысом черепе носителя эполета были отчётливо видны застарелые шрамы, а ещё один багровым рубцом протянулся от уха через шею прямо к символу блатной масти.
Глаза незнакомца удивлённо распахнулись. Он с минуту таращился на меня с недоверием и вдруг с радостной улыбкой выдал:
– Здорово, Иванов, не узнаёшь?
Подожди, кого я должен узнать в этом урке? Нет, что-то знакомое в нём определённо есть. Что-то давно забытое и ушедшее, казалось, навсегда. Стоп, а если убрать наколки и шрамы… Один, вот этот над бровью, пожалуй, можно оставить. Так это же… нет, не может быть. А почему не может? Жизнь порой преподносит и не такие чудеса.
– Друг, друг, – дёргал меня за рукав Андрюха, – ты что призрак увидел?
Но я, не обращая на Галушкина внимания, смотрел на незнакомца, уже почти уверенный в том, что знаю его.
– Якуп?!! – наконец выдохнул я из себя.
Равиль шагнул навстречу и стиснул меня в объятиях.
– Узнал. Я знал, что ты меня узнаешь. Такое разве забудешь? Я обнимал побратима, и воспоминания обрушились, словно снежная лавина, грозя погрести под собою. Я вспомнил всех: его, себя, Чуйка, Бутыма, Саида, Гапура…
Как давно это было… Будто и не со мною вовсе…
Часть перваяДембель
Глава 1
– Муса, вур[4], Мусааааааа!
Истошный вопль прижатого к лавке джигита заставил прийти в себя. Чёрт! Про второго-то я и забыл совсем, пока этого давил. За что тут же чуть было не поплатился. Массивный дюралевый черпак на длинной рукояти натужно прогудел над головой и с треском врезался в стену. Блестящий кафель мелкими осколками с веселым дзеньканьем разлетелся по разгромленной мойке.
Вот ты где, родной. Ну, что же, как говорил любимый артист в бессмертном фильме: вечер перестает быть томным. Стоящий в двух шагах от меня приземистый крепыш, со жгуче-чёрной шевелюрой и тёмными глазами навыкате, заметно нервничал. Занесённый для удара черпак ощутимо подрагивал в напряжённых руках. «Вроде азер», – мелькнула мысль.
– А, эшак баласын, данус![5] – тонким фальцетом завопил этот любитель кухонной утвари. И наконец, решившись на атаку, обрушил свою импровизированную палицу, метя мне в голову.
«Точно азер», – подумал я отстранённо, едва уворачиваясь от удара и спрыгивая с лавки, на которой ещё минуту назад мутузил незадачливого южанина. Между тем огромный черпак, направленный нетвёрдой рукой гордого сына азербайджанского народа, нашёл всё-таки свою цель и со всего замаха врезался в грудь не менее гордого соплеменника. Раздавшийся вопль очень меня порадовал. Этот вопль у нас песней зовётся. Ха, почти по классику. Значит, попал всё-таки Муса. Хоть и не туда, куда собирался. А вот за то, что ты, болезный, со скамейки скатился, душевное вам мерси, как говорится. Нет, полезная всё-таки вещь лавка, универсальная. На ней и посидеть можно, и полежать, и всяких неумных абреков повоспитывать. Перехватываю ловчее прославленное в кабацких драках оружие. До чего же удобная штука! Не зря ведь Серёга Есенин, сам большой любитель повеселиться, отзывался о ней очень уважительно.
А что же оппоненты? Вот они, родимые! Да и куда они на фиг денутся, с подводной лодки, то есть с помывочного цеха гарнизонной столовой? Ударенный черпаком, Ахмет скрючился в форме эмбриона у бака с горячей водой и, подвывая, что-то причитал на своём нерусском, всем своим видом выражая горькое сожаление о случившемся и полное равнодушие к происходящему. С этим всё ясно: не боец. Неугомонный же Муса сменил тактику боя и уже не размахивал половником как дубинкой, а выставил перед собою свою палку-черпалку на манер мушкетёра и медленно соображал, что же предпринять.