Доморощенный экономист-политолог, с дипломом ПТУ за плечами, на миг замолчал, пытаясь раскурить вечно сырой «Космос», и когда ему это удалось, глубоко затянулся и принялся понтовито выпускать дым кольцами, часто моргая ресницами от попадавшего в глаза едкого никотина.
– Про героин откуда знаешь, интересуешься? – я мрачно посмотрел на друга.
– Да ты что, Саня, не знаешь меня, что ли?! Да я всю жизнь эту гадость стороной обходил! – от возмущения Эдик поперхнулся и закашлялся. Наконец вытерев выступившие от кашля слёзы, продолжил: – Так, к слову просто сказал. Сейчас эта фраза популярной стала, ещё не раз услышишь. А вообще марафета в городе много появилось. И кто только эту дрянь к нам возит? Гибнут ведь пацаны. Серёга Меркулов, с которым мы вместе на сварщиков учились, недавно крякнул от передоза. Саня Тюпин под ломками бабку свою убил, когда она ему пенсию на дозу не дала…
– Ладно, мальчики, что вы всё о грустном, – не удержалась Натаха, – жизнь прекрасна. Давайте выпьем за любовь, – и принялась энергично разливать мутную жидкость по стаканам. Наполнив всем, она встала, пьяно икнула и сказала тост:
– За любовь, мои золотые. И чтобы каждая девчонка дождалась своего пацана, – и мелкими глотками принялась поглощать убойный напиток. Наконец, вытянув его до дна, облегчённо выдохнула и полезла ко мне целоваться, шибая вокруг такой ядрёной смесью перегара и дешёвой парфюмерии, что на неё даже мухи не садились.
– Подожди, Наташ, – с трудом уклоняясь от губ не пожалевшей помады Наташки, с досадой произнёс я, – не видишь что ли, с мужиками общаюсь, – и уже тише: – Дойдёт ещё очередь до тебя.
Наталья тут же капризно надула губки и отвернулась. Обиделась, значит. Несколько секунд подумала, достала из кармана пластинку жвачки и принялась энергично её жевать, периодически выдувая солидные такие пузыри.
Ну вот и славно. Помолчи пока, подруга, не мешай мне в гражданскую жизнь входить.
И я развернулся к парням, азартно обсуждавшим прошлую дискотеку в «Горняке», закончившуюся очередной потасовкой с «победовскими», и из которой, как я понял, наши вышли победителями. С минуту послушав хвастливый трёп друзей, который я понимал с пятого на десятое – какие-то незнакомые погоняла, новые хаты, даже менты какие-то нездешние, я снова взял инициативу в свои руки:
– Ну, а пацаны-то как? Почему не рассказываете? Заяц, Филин, Андрюха Крест… Где они, чем занимаются?
– А что Крест? – слово взял одноклассник Серёга Долгих. Зёха. – Крест в поряде. Ветеринаром у нас в совхозе работает. Он ведь закончил сельхозинститут, из которого тебя перед армией выгнали, и теперь ходит по ферме весь из себя деловой такой – в белом халате, с клизмой литра на три. Телят лечит, доярок иногда. Спирт опять же халявный… А ещё он этот, как его… асиниратор, ассимилятор…
– Осеменатор? – услужливо подсказал всезнайка Немцев.
– Точно! – счастливый Зёха хлопнул себя ладонью по колену. И с уважением посмотрел на Фашиста.
– Асси… этот, в общем. Но работа я вам скажу… Тёлок асси… асси… брюхатит, короче. Я раз видал. Перчатка у него, значит, резиновая такая по плечо, он её надевает, берёт в руку фигню, от которой коровы залетают, и суёт её прямо туда. Я думал, весь залезет. А чё, корова вон здоровая какая, а Крест – метр с шапкой. Свободно бы вошёл, – бормотал Серёга, с недоумением взирая на развеселившихся парней.
– Так что не дрейфь, Натаха, – успокоил девушку Фашист, – сама залететь не сможешь, Крест тебя в раз осеменит.
Та в ответ лишь презрительно фыркнула и хлопнула очередным жвачным пузырём. – Ну, а на то, что тебя встретить не пришёл, ты не обижайся, – отсмеявшись, продолжил Эдик. – Девушка у него теперь. Ты Ирку Бородину, училку из Сергиевки, помнишь? Ну так они уже год как встречаются. Дело к свадьбе идёт. Он и живёт там же, в деревне у неё. Свидитесь ещё.
– Ну с Крестом всё понятно. Рад за него. Ирка – хорошая девчонка. А про Зайца с Филином почему молчите? Не темните только.
– Так с этим зоопарком сложнее. Я ведь тебе уже говорил, что всё у нас стало с ног на голову. Тут, значит, смотри какое дело. Гена Жибоедов, ты его должен помнить, он к нам в качалку несколько раз приезжал. Ну, Анаболик, вспомнил?
Я молча кивнул. Конечно, я его помню. Рельефный такой парень, мускулистый. И дерзкий. Мы тогда в зале из-за очереди на брусья чуть не сцепились с ним. Пацаны разняли. Потом мы, конечно, переговорили, разрулили инцидент, так сказать. Помню, даже посмеялись над мелочностью конфликта. Но дружбы между нами не получилось, и больше он в нашем зале не появлялся.
– Ну так вот, – Эдик прикурил очередную сигарету, – Гена этот больше не Анаболик, а откликается на кликуху Болик. Не знаю, кто это придумал, может, он сам, но погоняла эта прижилась, и все его зовут только так. Вот он, с годик назад, собрал вокруг себя пацанов из качалок, тех, кто махача не боится, и доит барыг на рынке. Всех данью обложил, от бабок до ларёчников.
– И что, барыги вот так легко ему деньги отдают? И никто обратку не включил?
– Да вроде было пару случаев, да вот только для борзых торгашей всё там закончилось печально. Больничной койкой и двойными поборами. У коммерсов ведь как – они каждый сам за себя. Бывает, что и между собой дерутся. А тут подходят трое-четверо решительных, спаянных бойцов, способных и морду начистить, и товар попортить, ну, а у барыг очко-то не железное, вот и платят. Так проще и дешевле, да и здоровье дороже.
– А менты что? Неужели не вмешиваются?
– А ментам фиолетово, – скривил губы в усмешке Эдик. – Да и не всё они могут. Статью за вымогательство не написали ещё, спасибо советскому уголовному кодексу. Да и обиженные спекулянты заяву в мусарню не несут – боятся. И по чести сказать, я думаю, что Болик с мусорами делится. Иначе хрен бы он так себя нагло вёл.
– Мы зачем тебе всё это рассказываем, Саня, – заговорил молчавший дотоле Шипил. – Одноклассники твои Слава Заяц и Толик Филин у Болика в команде. Ходят по рынку, дань с торговцев собирают, а вечером в «Парадизе» перед ляльками выделываются. Деньгами сорят и фраеров задирают. Хозяева жизни, мля, – и Серёга презрительно сплюнул себе под ноги.
– Ну а вы что с ними барыг не трясёте? Или слабо? – Я в упор посмотрел Серёге в глаза.
– Ты, Саня, нас на слабо не бери, – братуха не отвёл взгляда, – сам знаешь, через что мы прошли. Слабые бы не выжили.
– Кто ссыт – тот гибнет, – поддакнул совсем захмелевший, и когда успел, Зёха.
– Просто не наше это всё. Понты дешёвые, деньги дурные, из-за которых можно в ящик сыграть, – уже не пьяным голосом, глядя в стол, произнёс Шипилов.
– У Зёхи вон сын скоро родится, я на ГОК недавно устроился. Зарплата хорошая, живи, как говорится, и радуйся. А со шлюхами в шалманах пусть Заяц веселится, если нравится, – и тихо добавил: – Пока не отстрелят.
– Отстрелят, говоришь? – я смерил друга насмешливым взглядом, – что-то я не припомню, чтобы тебя это останавливало, когда мы ехали кошмарить Махновку после того как в тебя там тот придурок из обреза стрелял. Да и «в ящик сыграть» ты не боялся ни тогда, ни в других заварухах. Что же теперь с тобой случилось, друг ты мой дорогой?
– Саня, – насупился Сергей, – мы ведь тогда на стволы и колья шли не ради этих лавешек вонючих, а за честь свою пацанскую бились. Лицо перед друзьями потерять боялись. Этого ведь ни за какие деньги не купишь, – и, перехватив мой смеющийся взгляд, насупился ещё больше. – Да ну тебя, ты и сам всё понимаешь, разводишь меня тут как лоха печального.
– Ладно, друган, не обижайся, не буду больше, – потрепал я Серёгу по плечу, – пошутил я, не бери к сердцу, – и дождавшись ответной улыбки побратима, продолжил: – И что же, Болик со своими весь город держит и никто его осадить не может?
Шипил открыл было рот, чтобы ответить, но договорить ему не дали. Выступившая из кустов тень приблизилась к нам, и я узнал в нежданном госте Борца. Того самого Вовку Борцова, отца моего будущего племянника, ну или племянницы.
Этот поневоле родственник стоял сейчас передо мною и заискивающе улыбался.
– Привет, Саня, с приездом, – наконец, промямлил он и протянул руку.
Я поднялся с насиженного места и, проигнорировав протянутую руку, сплюнул ему под ноги и поинтересовался:
– Да ты, никак, бессмертный, Борец. Чё припёрся, горе ищешь?
– Сань, да ты не психуй. Давай отойдём, поговорим, – улыбка на его лице стала жалкой до тошноты.
– Ну что же, можно и отойти, – и я шагнул в темноту, толкнув Борца плечом.
– Убей его, Саша! – раздался за спиной звонкий голос Наташки, видно посчитавшей, что она уже достаточно наобижалась и пора хоть на ком-нибудь отыграться.
– А что, я бы за сестру любого порвала, – это она уже парням, пытавшимся успокоить дурную девку.
– Далеко ходить не будем, тут все свои. Говори.
На вчерашнего дружка было жалко смотреть. Губы его мелко тряслись, на лбу выступили крупные капли пота, и казалось, что он вот-вот расплачется. Вызванный появлением Борцова гнев куда-то улетучился, и его место прочно заняли брезгливость к этому уроду и жалость к сестре, которую угораздило влюбиться в ничтожество.
– Ну! – поторопил я молчавшего гадёныша.
– Шмель, тут такое дело… я это, в общем… – озноб завладел всем телом Борца. Его трясло, как в лихорадке, и слышно было, как стучат зубы.
– Для тебя, чёрт поганый, я не Шмель, а товарищ Дембель. Уяснил?
– Д-д-д-да.
– Отставить «Да», отвечать по уставу. Попробуем ещё раз. Уяснил?
– Так точно, товарищ Дембель, – выпалил он неожиданно ровным голосом и опять сорвался на истерику: – Саня, ты пойми, я ведь не против. Мать просто… – он споткнулся на полуслове и виновато опустив голову, замолк.
– Да при чём тут мать?! Ты же мужик. Или уже нет? Да подними ты голову, не будь тряпкой.
Я посмотрел на так и не посмевшего взглянуть мне в глаза бывшего приятеля, левой рукой схватил его за волосы и сделал рывок, отчего наши глаза сравнялись, со всей силы пальцами правой хлёстко провёл по его раскрасневшемуся лицу и тут же почувствовал на пальцах сырость от брызнувших на них слёз и соплей.