Уже не помню, что нас свело вместе, наверное, кто-то из общих друзей познакомил, только я к Виктору сразу проникся искренним уважением и воспринимал его как старшего брата.
Ведь это он научил меня не пасовать перед трудностями.
«Нормальный пацан не должен менжеваться», – часто любил повторять Витёк. И когда кто-то из нас проявлял слабость или недостаточную, по его мнению, решительность, от презрительных насмешек Головореза не было спасения. Он запросто и кликуху стрёмную мог прилепить, такую, что на людях стыдно показаться. «Лучше сразу удавиться!» – как однажды метко оценил Зёха такое воспитание.
Да и разные неспортивные приёмчики рукопашки, которые помогли ему устоять в многочисленных стычках за место под лагерным солнцем, Витёк нам тоже показывал. На первый взгляд, ничего особенного, сплошной примитив, но в реальной схватке они были столь же эффективны и убийственны, как хорошо отточенный нож.
– …ну и бьют всех подряд. Насквозь помороженные, им никакой закон не писан. Шмель, очнись, ты меня не слышишь, что ли?
– А? Слышу, слышу…
Возмущённый голос Эдика отвлёк меня от воспоминаний и вернул в реальность.
– Ну что, там заморозки?
– Да не заморозки, а отморозки, – рассмеявшись поправил Немцев и, покачав головой, продолжил: – И о чём ты только думаешь? О ней, наверное, – кивнул он в сторону Натахи, которой были видно до фонаря все эти наши разговоры. И не дав встрять тут же встрепенувшейся подруге, он заторопился.
– Ну вот, значит, эти беспредельные рожи ни в одной команде не состоят. Да и кто их к себе возьмёт. Сбиваются в стаи и творят, что хотят. Прохожих на улицах вечерами грабят, пьяных обдирают, девчонок насилуют… Беспредельщики, одним словом. Для них человека изувечить, что тебе высморкаться. Ну и им никто спуска не даёт. Мы таких прессуем с удовольствием, менты с ними не церемонятся, а когда однажды особенно оборзевшая шайка решила барыг на Боликовой поляне подоить, тот дал отмашку, и никто их больше не видел.
– И не увидите, – Заяц раз по пьянке проболтался, – ну туда им и дорога. Да вот только, как говорится, свято место пусто не бывает, и не успеют одних менты посадить, а других Болик схавать, как тут же третьи появляются… И откуда только берутся? Как будто черти их из преисподней выталкивают.
– О, Жека, кыс, кыс, кыс, – и Немец подхватил на руки вспрыгнувшего на лавку крупного рыжего кота.
– Жека, Жека. Красавчик…
От поглаживаний расчувствовавшегося Фашиста кот прикрыл глаза и блаженно замурлыкал.
– Да это же вроде бы Серёги Мухина кот, – присмотревшись, узнал я рыжего.
– Он самый. Жека. Смотри, исхудал как за весну. Кожа да кости. Истрепали тебя бабы, да, Жека? Месяца через два тут много маленьких рыжиков появится. Он столько невест за два месяца окучил! Кошки его любят. Да и кто такому красавцу откажет? Смотри, какие зубы у него.
И Эдик пальцем приподнял верхнюю губу нервно дёрнувшегося кота.
– Видал? Зацени.
– Э-э-э-э… а как это? – я завис на несколько мгновений. Из-под пальца в лунном свете поблёскивал крохотный кусочек жёлтого металла.
– Фикса, что ли?
– Она и есть. Гордость Мухина. Тонкая работа, говорит.
– Да что у вас тут происходит? Дрониха свой самопляс на мухоморах, что ли, настаивать начала? Вот вам башни и посрывало.
– Да нет, – со смехом вмешался Шипил, – на месте башни, и Валька не косячит, а выдаёт чистый сахарный продукт. Просто у Немца на руках сейчас плод пьяной ностальгии, плюс талант несостоявшегося Айболита.
– Да расскажите толком, наконец!
– А что здесь рассказывать… Прошлым летом к Серёге зашёл его дружок, Юртон. Да ты его знаешь, – я согласно кивнул, – ну, откупорили пузырь, другой, потом третий достали… то сё… А Жека, он же любопытный, рядом тёрся. И тут, на его беду, этим алкашам вспомнилось, как у них в ЛТП лошадь, что помои на хозблоке вывозила, сено рандолевыми зубами жевала. Дальше полёт мысли «синяков» своею непредсказуемостью напоминает кривые зигзаги летучей мыши. Там – лошадь с фиксами, тут – Жека, пока ещё без… Идея, родившаяся в пьяном мозгу Мухина, шокировала даже друга Юртона. «Жеке нужна фикса!» И он, Серёга Мухин, готов помочь любимому коту решить эту проблему прямо сейчас. Юртон сказал, что сомневается. Забились на пузырь, и Серёга пошёл собирать инструмент, который по недоразумению ещё не успел пропить. Сборы были недолгими, и, поймав кота, эти идиоты засунули его в валенок и приступили к операции.
– Бедный Жека, натерпелся ты, мой маленький, – сердобольный Шипил почесал кота между ушей, отчего жертва двух психопатов снова довольно заурчал. – Мухин долго потом кота всем показывал и говорил, что в пустующем курятнике стоматполиклинику откроет. Только вот с материалом туго, весь цветмет пропил. Но при желании клиентов можно и крышки от консервных банок использовать.
Я ошарашенно смотрел то на рассказчика, то на кота, то и дело заглядывал ему в розовую пасть, чтобы ещё раз убедиться, что это всё не выдумки, и, наконец, выдавил из себя:
– Во дают. А где Мухин сейчас, дома?
– Ну а где ему ещё быть? Лежит у себя во времянке, с отбитыми почками, ссыт кровью и Валюхиным элексиром лечится.
Серёга почесал счастливому Жеке брюшко и, поймав мой недоумевающий взгляд, продолжил:
– Мухин на прошлой неделе самогон гнал, а тут к нему наш участковый Агафонов заходит.
– Постой, какой Агафонов, а Акимыч где?
– Акимыча на пенсию проводили, а к нам этого лымаря назначили, – терпеливо ответил Шипил. – Ну, заходит, значит, этот чёрт к Мухину, а у того фляга на плите и дух такой по всей хате, хоть похмеляйся. Агафон сам выжрать не дурак, и в тот раз он поддатый был, ну и давай ксивой своей махать и Мухина штрафом стращать, а готовый продукт он в качестве вещдока изымает, мол. Ну слово за слово, хреном по столу, Серёга сначала отбрёхивался кое-как, но, когда мент грабки свои к банке с первачом протянул, не выдержал и вмазал тому пузырём в лобешник. Ну «мусора» взяли Мухина за булки и почки ему в своей козлодёрне опустили. Не посадили только потому, что за него Мартын впрягся. Они ведь когда-то срок вместе на Севере мотали. Ну, Мартынов и поддерживает подельника как может.
Вот такие дела, Саня, без ментовского пригляда мы сейчас живём, значит. Агафонов ещё нескоро после сотрясения оправится. Он, говорят, всю палату в травме заблевал. Но вроде назначили к нам какого-то летёху зелёного, Антоном зовут. На днях должен появиться. Посмотрим, что за гусь.
И тут, как-то разом взглянув на зевавшую Натаху, ребята засобирались по домам. Я не стал их удерживать и, попрощавшись, остался с нетрезвой девицей наедине. Та, отделавшись, наконец, от лишних, потеряла стыд совсем и, прильнув ко мне всеми своими формами, жарко зашептала в ухо:
– Пойдём ко мне, Саша! Я тебя утешу. Всю печаль твою как рукой снимет. Ты же знаешь, как я умею.
Ещё бы мне не знать. Умеет чертовка, что и говорить. Было дело – помогало. Но сегодня что-то не до этого. Хотелось побыстрее принять душ и выспаться на любимом диване. То ли устал за дорогу, то ли слишком много всего навалилось в последние часы, а скорее, всё вместе.
Так что подождёт Наташка со своими ласками, никуда не денется. И встав, я погладил её по щеке и тихонько произнёс:
– Прости, подруга, не сегодня, – развернувшись быстро пошагал к подъезду, не заморачиваясь ненужными объяснениями.
Глава 2
– Шиш-беш! – воскликнул я, когда два кубика с шестью белыми точками на верхних гранях, наконец-то, остановили свой бег по старой доске для нард. Доска эта, испещрённая искусной резьбой, была сотворена когда-то за колючей проволокой лагерным умельцем и подарена мне дружком закадычным Витей Головорезом. С тех пор мы редко когда с нею расставались, и при каждом удобном случае я подбивал друзей, а то и просто знакомых на эту непритязательную игру. Ребята, зная мой азартный характер, соглашались покидать «зарики», и, если позволяло время, мы могли часами не отрываться от доски, следя за крутившимися по ней кубиками и стараясь дать сопернику «марс», а лучше «домашний».
Вот и теперь, благо что времени из-за непогоды, обрушившейся на эту часть Смоленщины, было хоть отбавляй, мы с Игорем Черных засели за игральную доску на раскладном столике у входа в палатку и, мрачно взирая через откинутый полог на уныло моросящий по апрельскому холодный дождик, двигали по доске фишки, тоскливо думая о том, что о поиске на пару дней придётся забыть.
Уроженцы Смоленщины нередко называют свою область мочевым пузырём России из-за обилия осадков, выпадающих здесь весной и осенью. Как правило, движение воды, скопившейся в верхних слоях атмосферы и стремящейся вниз к матери Земле, принимало здесь затяжной характер. Нам ещё повезёт, если завтра распогодится. Вон как небо обложило.
– Вся работа встала, блин, – раздражённо думал я, кидая «зарики». Ни один отряд в поле не вышел. Да и как тут покопаешь? Через десять минут как тюлень мокрый будешь, а сушиться негде. Здесь ведь не квартира с тёплыми батареями. Условия как на боевых. Отправляясь в экспедицию за сотни километров, с собою берём только необходимое. Помимо поискового оборудования и снаряжения минимум продовольствия.
Но мы не жалуемся. Нам хватает. Никто ведь силой сюда не гонит. Палатки не текут, и слава богу. Остальное перемогем. В первый раз, что ли?
Так думали сотни энтузиастов-поисковиков, рискнувших в конце апреля взять отпуска, всеми правдами и неправдами договориться на работе, чтобы под недоумёнными взглядами коллег собраться и приехать сюда, в смоленскую глушь, и найти своего солдата, вырвать его из лап забвения.
«Ей богу, это стоит всяких Канар с Мальдивами», – так считал каждый из нас, кто в эту минуту слушал монотонный шорох капель по нейлону палаток и пытался со своих смартфонов поймать неуловимый интернет в надежде отыскать там утешительный прогноз.
А пока пережидая ненастье и пытаясь отвлечься от невесёлых думок, мы скрадывали время кто как может. Антоха Бондарев которую уже вахту подряд таскал с собою потрёпанную книжку про коварных инопланетян и теперь, листая замусоленные страницы, пытался, наконец-то, её дочитать.