– Наверняка по мою душу. Да, быстро у нас радио работает, – хмыкнул я и покосился на Беседина: – А что ты такое куришь сладкое? Либо тростник сахарный где-то надыбал?
– Балбес ты, Шмель. Это элитная «Вирджиния». Сам сажаю, сам курю. С большим трудом семена добыл, – гордо приосанившись, промолвил новоявленный мичуринец и тут же перевёл стрелки: – А, кстати, почему тебя Шмелём зовут?
– Это потому, что я разю, как оса.
Дурачась, я присел и выстрелил правой, обозначая удар по Витькиной печени. Не моргнув глазом, убивец затянулся и, выпустив дым мне в лицо, небрежно бросил:
– Это потому, что ты жужжишь, как пчела глупая. А чёй-то Зайчик твой такой пугливый стал или скромный? Видишь, стесняется подойти, – кивнул он в сторону «восьмёрки», остановившейся у второго подъезда.
И как бы услышав наш разговор, громыхая на всю округу несущимися из колонок стереосистемы звуками шансона, машина тронулась с места и остановилась перед нами, едва не задавив перепуганную курицу.
Дверь приземистой «тачки» распахнулась, и под ударившие с новой силой из салона аккорды Гарика Кричевского на свет явилась нога, обутая в добротная кроссовка и укрытая штаниной спортивного покроя с тремя адидасовскими полосками.
Остальные части организма не заставили себя долго ждать, и окружившие машину куры имели счастье лицезреть явившего себя миру Вячеслава Зайцева. Только не подумайте, что в наш двор на окраине заурядного городка прикатил сам знаменитый кутюрье, великий и великолепный.
Нет, мой школьный приятель и всегдашний подельник обладал внешностью впечатляющей и при росте метр девяносто три и весе центнер с гаком одним видом отбивал у нестойких оппонентов желание спорить. Но всё-таки до титула «Великий» он не дотягивал. Была в его характере чёрточка, хорошо заметная людям понимающим, благодаря которой Славик никогда не стремился в лидеры, а очень уютно себя чувствовал в роли ведомого.
Вот и сейчас почти двухметровый Заяц, облачённый согласно бандитской моде в фирменные спортивные штаны и майку, поверх которой на толстенькой такой золотой цепочке поблёскивал в утренних лучах массивный медальон из того же жёлтого металла, несмело улыбнулся урке с рандолевыми зубами и протянул руку.
Головорез неохотно пожал протянутую ему «клешню» со здоровенной «гайкой» на безымянном пальце. Физиономия у бывшего каторжанина при этом была такая, будто он червивое яблоко надкусил.
«Интересно девки пляшут», – думал я, наблюдая за этой парой. Витёк и раньше Зайца недолюбливал, понторезом называл, но тут явно что-то посерьёзней. Где-то чёрная кошка между ними пробежала. Жирная такая кошка.
Тем временем Виктор освободил ладонь из захвата бугая, демонстративно вытер её о штанину и отвернулся. Заяц облегчённо выдохнул и, как будто не замечая жеста Витька, перевёл внимание на меня и, словно только что увидел, заорал басом:
– Шмель, братуха! С приездом, в натуре! А я из кабака ночного домой щас еду, а навстречу Зёха на работу идёт. Ну, я остановился поздороваться, а он мне и говорит, что так, мол, и так, Шмель на дембель прибыл и к деду с утра ехать собирается. Ну я сразу и к тебе. Давай доброшу, на ракете моей быстро долетим.
И улыбаясь во весь рот, словно мальчишка, он с любовью провёл ладонью по крылу модной «тачки». Сейчас передо мною стоял не отмороженный бандос, увешанный словно ёлка блестящей «голдой», а тот самый Славка Заяц, одноклассник, с которым мы спёрли журнал в учительской и, запершись в туалете, пытались переделать двойки по химии на что-нибудь приемлемое. Волна нежности к закадычному корешку захлестнула душу, комок подкатил к горлу…
– Ну ладно, Шмелёк, почапал я, мне ещё птах кормить. Увидимся. – Головорез зашёлся в надсадном кашле заядлого курильщика и, пожелав на прощание удачи, двинул в сторону сараев, где над кронами деревьев виднелась крыша голубятни с антенной.
– Ну так что, Саня? – прогудел над ухом Заяц, возвращая меня в реальность. – Погнали?
– Да как-то… – замялся я, – туда ведь сотня вёрст с крючком, а ты ночь не спал, навернёмся где-нибудь.
– Да ты чё, Санёк, – подбоченился Славка, – было дело я по трое суток из-за руля не вылезал и ничего – жив-здоров, как видишь. Поехали. На фига тебе по автобусам скакать? День на дорогу потеряешь, а со мною – полтора часа, и ты обнимаешь деда. Я тебе музычку нормальную поставлю, чтобы по дороге скучно не было.
– Ну, погнали, – сдался я и, придерживая бескозырку рукой, втиснулся в тесное нутро легковушки.
Славик повернул ключ зажигания и, дождавшись, когда двигатель «восьмёрки» мерно заурчал, с бесшабашной удалью газанул так, что из-под видавших виды баллонов пулемётной очередью брызнул гравий, грозя покалечить любопытных несушек. Ещё раз, для форсу, юзанул колёсами, и, оставляя за собой чёрный след горелой резины, машина покатила вдоль родимой трёхэтажки.
– Сейчас, Саня, выедем на трассу, и ты узнаешь, что такое скорость, – Заяц весело подмигнул и потянулся к магнитоле, чтобы добавить децибелы в и без того ревущие динамики.
– Погоди, – остановил я друга, – успеешь ещё оглохнуть. Ты лучше расскажи, за что Головорез на тебя вызверился. Он ведь раньше себя так с тобою не вёл. Подтрунивал, это да, это было, но всё по-дружески, без обид. А тут как будто ты ему соли на хрен насыпал, а то ещё чего похуже.
– Заметил, значит. Ну да, ты же у нас глазастый. Всегда с головой был. И как тебя только из института выгнали? Загнётся без тебя сельское хозяйство.
– Ты мне зубы не заговаривай. Ладом рассказывай.
– А что тут рассказывать? – Славик сплюнул в открытую форточку. – Ты ведь поди знаешь уже, какие у нас расклады?
– Да, поведали пацаны вчера кое-что. Но Витёк-то чего на тебя дуру гонит?
– Да всё того же. Мы ведь с Филином в команде Болика мотаемся. Лохов стрижём, «лаве» своё с барыг имеем… А Витёк по старым понятиям живёт, к «синим» у него душа лежит.
– Погоди, мне ребята сказали, что Головорез сам по себе, никуда не лезет. На работе план даёт и Наташку свою любит.
– Так-то оно так, но ты ведь сам прекрасно знаешь, кто такой Витя Беседин и за что погоняло своё громкое получил. Да что там говорить, сколько волка не корми… «Физкультурниками» нас обзывает и говорит, что всей Боликовой компании место под нарами обеспечено.
– Так спросите с него. Пусть за базар ответит. Или очко жмёт? – я внимательно посмотрел на приятеля.
– Да ничего у нас не жмёт, можно и спросить. Только резни не хочется. У нас ведь не Чикаго. За Витька вся Мартынова братва сто пудов подпишется. И то, что Головорез не при делах, роли не играет. Они до сих пор кенты – не разлей вода. Вон ведь не поленился в такую рань птиц Коли Калуги кормить, пока тот в угаре по «малинам» валяется. Погоди, а это что? Едрить – колотить….
Славик ударил по тормозам, и не пристёгнутый ремнями, я резко спикировал, едва не высадив головой лобовое стекло.
Советский триплекс устоял, чего не скажешь о моей бедной головушке.
– Ты что делаешь, падла? – простонал я, ощупывая пальцами лоб и чувствуя, как там наливается здоровенная шишка.
– Вот дебил, блин, – только и выдавил из себя Зайцев, уставившись в одну точку перед собою, – что творит, урод.
Я невольно посмотрел на то, что так шокировало Зайца, и замер, не поверив глазам. Боль куда-то ушла, и даже шишка под пальцами расти перестала. Сразу на выезде из нашей улицы, прямо у федеральной трассы, расположилась закусочная, модно именуемая «Бистро “От Зари до зари”». Заведение сие открыли на бюджетные деньги, и оно было призвано пополнять городскую казну за счёт водителей и пассажиров автомобилей, проезжающих по трассе.
Вчера ребята как-то вскользь упомянули об этом новшестве, а я не придал значения. Ну, открыли и открыли. А сейчас мы с одноклассником, ошеломлённые, смотрели на происходящее и не верили глазам. У входа в забегаловку с респектабельным названием развернулось представление, которому позавидовал бы любой цирк.
По ступеням бистро, выполненным из полированной мраморной крошки, внутрь пытался проникнуть пьяный до изумления всадник на перепуганной неказистой лошадке. На скользкой поверхности копыта несчастного животного неумолимо разъезжались, и кобыла, не в силах продвинуться ещё хотя бы на шаг-то и дело пятилась назад, пытаясь вырваться из этого кошмара и сбросить едва держащегося на её спине мучителя. Но, понукаемая упрямой рукой жестокого наездника, принимая удары коваными каблуками по брюху, лошадь покорялась и повторяла попытки взобраться на ступени. Из её глаз катились крупные слёзы, а из порванного железными удилами рта на блестящий мрамор падала кровавая пена.
Решивший повеселиться забулдыга, намертво вцепившийся левой рукой в поводья, громко хохотал и отмахивался коротким кнутом от наседавшей на него продавщицы Маринки Ломовой, Маринка то пыталась усовестить распоясавшегося хулигана, грозя ему и ментами, и Мартыном, то отважно бросалась вперёд в попытке стащить пьяницу с лошади.
– Калуга, с-с-сука, – словно выплюнул Славик, сжав кулаки. – Развлекается. Неделю уже пьёт, совсем мозги потерял. Дать бы по башке барану, чтобы в себя пришёл, – и Заяц вопросительно взглянул на меня.
– Пошли, – скомандовал я и потянул замковый крючок.
Но не успели мы покинуть автомобиль, как, поднимая пыль и не разбирая дороги, мимо нас промчалась чёрная «директорская» «Волга» и встала в двух шагах от заведения.
– Мартын, – отстранённо произнёс Зайцев и облегчённо выдохнул.
Было заметно, что молодой рэкетир рад приезду авторитета. Появление Мартына избавило Зайца от сомнительного шанса проявить благородство. Впишись мы сейчас, и неизвестно чем бы это всё закончилось. Для меня, скорее всего, ничем. Проспавшись, Калуга пожурил бы для порядка молодого, раздавили бы мы с ним пузырь и забыли.
А вот вмешательство «быка» из конкурирующей группировки блатные могли расценить как наезд и выкатить Болику предьяву. Качели бы не слабые получились. И плевать, чем Славка руководствовался. И за меньшее, бывало, людей на пику сажали…