одилось некое поисковое движение. Проведены несколько всесоюзных экспедиций (они их Вахтами Памяти называют). Под Вязьмой, в Мясном Бору на месте гибели 2-й Ударной, в других местах найдены останки тысяч бойцов и командиров, считавшихся пропавшими без вести. Многие имена установлены и найдены родственники погибших.
– Ну, слава богу, хоть кто-то весточку о своём дождался, – вздохнул старый Степан и как-то странно посмотрел на меня. – Послушай, внучок, – вкрадчиво глядя мне в глаза, произнёс он, – съездил бы ты туда, помог людям. Может, и из моего взвода найдёшь кого.
Выпитая водка жёлтой водой ударила в голову, отравляя разум, и я, пьяно осклабившись, небрежно бросил:
– Конечно найду, дед! Говно – вопрос.
Тут же хлёсткая затрещина сбросила меня со стула, и надо мною нависло страшное, искажённое гневом лицо.
– Щенок! Да как ты смеешь? – прогремел дед, испепеляя взглядом. – То браты наши боевые, а ты их с говном равняешь! Они ведь жизни за тебя – гадёныша – отдали.
– Оставь его, Степан, – вмешался учитель, – молодой совсем, не созрел ещё. Не оставался он без кожи, «оттого, что убили его – не тебя», как Высоцкий поёт. Жизнь сама всё по местам расставит.
«И что они все меня жизнью пугают?» – думал я, пытаясь сфокусировать глаза и вспоминая слова Федоса, сказанные им на прощальной пьянке в баталерке. «Сначала старшина, теперь учитель…» Взгляд упорно не желал восстанавливаться и выдавал мне на «дисплей» картинку, где окружающие предметы утраивались. Голова гудела так, как будто в ней бомба взорвалась.
– Всё, хватит на сегодня истории, – успокаиваясь, подвёл черту дед. – Завтра дел полно. У Милки навоз почистить надо и под картошку соток пять я тебе оставил. Всё, бывай, Коля. Не видишь что ли: у ученика твоего перед картошкой мигрень разыгралась? – перебил дед пытавшегося что-то сказать учителя и пошёл закрывать за ним дверь на щеколду.
Глава 6
– Спасибо, дядь Петь! Дальше я сам, – поблагодарив подкинувшего меня на своём раздолбанном «жигуле» соседа дедушки Петра Чубарых, я с трудом оторвал от земли челночные баулы с гостинцами и двинул в сторону дома, до которого с трассы было рукой подать. Это если налегке. Увесистые сумки, прозванные в народе «мечта оккупанта», своею тяжестью гнули к земле, не давая ускорить шаг или хотя бы выпрямить спину.
Так и брёл я, на манер пионеров Аляски из рассказов Джека Лондона, по родной спортплощадке, проделывая этот маршрут уже дважды за неделю. Только в свой первый, дембельский, раз, я тут козликом (с одной сумкой-то) проскочил, ещё и перед салабонами повыделывался. Сейчас же, в роли вьючного осла, мне было не до развлекухи. Только силой воли заставляя себя не бросить эти сумари, чёрт бы их побрал, и смотаться за подмогой, я делал шаг за шагом, едва переставляя ноги, мало-помалу приближаясь к своей трёхэтажке, которая уже показалась из-за деревьев.
Дед, чтоб он… то есть дай Бог ему пожить подольше, конечно, не пожадничал и от щедрот своих отсыпал гостинцев на всю родню, чтоб они… Ну, в смысле тоже жили долго.
Степан Иванович на следующий после встречи любимого внука день, да и во все последующие, к вопросам истории не возвращался, а мельком взглянув на моё опухшее ухо лишь досадливо крякнул. А немного поразмыслив, решил, что Бог под старость лет решил его наградить и послал в подарок двуногий трактор.
«Вот где дедовщина, в натуре», – угрюмо думал я, таская из коровника навоз и удивляясь, как одна корова может наделать столько удобрений.
Только вычистил стойло, как старый сатрап тут как тут. Стоит с лопатой, ухмыляется и показывает, где семенную картошку брать. Да я даже по «чижовке» себя таким убогим не чувствовал. «ЧИЖ» – это ведь Человек, Исполняющий Желания. Вот дед и нашёл себе такого «Человека». Это нам ещё повезло, что он на пятьдесят лет раньше отслужил, а то с таким «дедом» мы бы повесились.
Я остановился, перекладывая поклажу из руки в руку, и наклонил голову навстречу весеннему ветерку, давая остыть мокрому от пота лицу. Задержал взгляд на одной из ненавистных сумок, и раздражение, бурлившее во мне, куда-то разом улетучилось. Эта огромная тара в клеточку со всем своим содержимым предназначалась Томке и её ребёнку.
Дед к появлению на свет правнучки отнёсся серьёзно и с крестьянской напористостью прошерстил все торговые базы в округе. Там контуженого ветерана знали не понаслышке и, дабы не нарываться на неприятности, без лишних слов раскрыли свои заначки и выложили на прилавок лучшее из того, что не пошло в открытую продажу.
Аж на целый мешок дефицита набралось. По крайней мере, на полгода дед свою правнучку обеспечил, да и остальных потомков не обидел. Я покосился на вторую сумку и слегка пнул её в тугой бок.
Правда сына старый проигнорировал. Провожая меня до машины, нехотя спросил:
– Отца видел?
– Когда? Я как домой приехал, так наутро сразу и к тебе.
Дед кивнул, обнял меня на прощание, ссутулившись, побрёл в хату, шаркая калошами, обутыми на босу ногу.
– Перекурить, что ли? Руки совсем отнялись.
И вытащив онемевшими пальцами сигарету из пачки, затянулся, прислушиваясь к ощущениям в натруженной спине. Так и горб нажить недолго. После второй затяжки мысли из спинного мозга вернулись на своё законное место – в мозг главный.
«Кури не кури, а с предложением Зайца, вернее, Болика, решать что-то нужно», – крутилось в голове.
Заяц хвастал, что под крылом Гены Жибоедова жизнь весёлая, лихая… Золотые горы рисовал… Так-то оно, может, и так, я и сам повеселиться люблю (и почти физически ощутил, как бес внутри радостно вздрогнул). Волчьи законы, говоришь… В стае жить нужно… (Бес воодушевлялся, всё настойчивее суча ногами в предвкушении).
– Цыц, – осадил я нечистого, – менты тоже не зря свой хлеб едят. Враз этих «волков тряпочных» в зоопарк отправят. Или на живодёрню. (Совесть тут же гордо расправила плечи.)
«Отстань, – отмахнулся я, – тут о шкуре думать надо, а не о всяком этом, эфемерном, – пришло на ум учёное слово. – Если в органах ещё остались такие, как Акимыч, нашим гангстерам сопливым ничего не светит. Да и мне вместе с ними тоже, – вспомнился наш бессменный участковый, недавно вышедший на пенсию в чине лейтенанта милиции, Сидор Акимович Топорков.
Весёлый, разговорчивый хохол с пудовыми кулаками начинал свою службу ещё в военном 1943-м, зелёным мальчишкой прибившись к одной из частей НКВД и в качестве «сына полка» дошедший с ней аж до Берлина. О войне он, как и многие фронтовики, не любил распространяться, но две медали «За отвагу» на его кителе говорили сами за себя.
Имея свои собственные представления о долге и чести милиционера, он больших чинов не выслужил, а всю жизнь проходил старшиной. Офицерские звёздочки ему только перед пенсией на погоны упали.
Но, обладая чутьём ищейки и бульдожьей хваткой, колол он нас – молодых шалопаев, как сухие поленья, но редко доводил наши «шалости» до суда. Обычно всё заканчивалось тяжёлым разговором и звонкой оплеухой для памяти.
Да что там говорить о нас – шпане недозрелой, если и уголовный элемент, традиционно оседающий на таких задворках, как наше Соковое, обычно, после первой же беседы с улыбчивым участковым, вёл себя тише воды – ниже травы, занимаясь своим промыслом подальше от участка старшины Топоркова.
Ну а если по пьянке что-нибудь отчебучат, то долго потом, заботясь о здоровье, стараются на глаза Акимычу не попадаться. Побаивались, конечно, но и уважали старшину не на шутку. Да и пожилые опера из розыска – кореша Акимыча – тоже не подарок.
«С такими не заблатуешь», – думал я, к вящей радости совести, которая, успокоившись, потеряла бдительность, за что немедленно поплатилась.
Неугомонный бес, улучив момент, разбудил в моей памяти двух пройдох – патрульных на Курском вокзале, да и рассказы ребят о том, как синяк Мухин почти безнаказанно вырубил некоего лейтенанта Агафонова, ещё не забылись.
«А может, и правда попробовать? Пока такая кутерьма в стране – старая гвардия уходит, а новая поросль ещё не прижилась, не заматерела, авось, и прокатит…. Вон пацаны московские на джипах по Красной площади гоняют и никого не боятся, а мы чем хуже?» – подумал я и, с трудом оторвав от земли дедовы подарки, побрёл в сторону дома.
Стоя на перепутье, будто сказочный витязь, пытаясь определить, на какую стёжку свернуть, я взвешивал на весах судьбы все «за» и «против», совершенно не беря в расчёт своей юной головой то, что стоит мне только сделать шаг по скользкой дорожке, как тут же окажусь в трясине, которая обнимет с неумолимой беспощадностью и не отпустит уже никогда. Вход, как говорится, рубль, а выход два.
Что беззаботная жизнь, которую предложил мне Славик, это не детские забавы, расплатой за которые был отцовский ремень и кулаки Акимыча. Лёгкие деньги, кабаки и девочек придётся отрабатывать, расплачиваясь ценой, несоизмеримой с полученным удовольствием, а порой и самой жизнью.
Понимание этих простых, на первый взгляд, истин, наступит позже. Пройдёт через страдания, боль потерь, сформируется, выкристаллизуется из остатков разорванной в клочья души.
А пока я, изнывая от тяжести поклажи, ступил на родной двор и тут же замер, разглядев за нашим столиком под яблоней компанию парней во главе с Витькой Головорезом. На краю стола стояла поллитровка с немудрёной закуской, а перед этим натюрмортом расположился щуплый человек в форме с погонами младшего лейтенанта.
Деликатно отодвинув от себя пузырь с «самоплясом», мамлей раскрыл положенную ему по должности папку из «кожи молодого дермантина» и принялся составлять протокол на любителей распивать спиртные напитки в общественных местах. Предложенный ему стакан с «мутняком» он демонстративно проигнорировал, продолжая что-то строчить в своей папке.
«Ага, а это, похоже, и есть наш новый участковый, Антон кажется, о котором мне ребята говорили», – догадался я, с интересом рассматривая плюгавенького блюстителя порядка, которого угораздило забрести в наши края и сразу нарваться на Витька. Не свезло менту, так не свезло.