– Мне тебя так не хватало. Я это поняла только тогда, когда тебя на службу призвали. Но теперь всё будет по-другому. Всё будет хорошо.
И она, прильнув ко мне своим ладным телом, затянутым в коротенькое платье-«резинку», жадно впилась в мои губы.
– Ну как, Саня, балдеешь? – хлопнул меня по плечу Заяц и взгромоздился на высокий барный табурет по соседству. И принесла же его нелёгкая как раз в тот момент, когда я, потягивая через трубочку сладковатое пойло, которое бармен назвал коктейлем, поймал воздушный поцелуй от танцующей Лили. Сердце заныло в истоме, предвкушая самую главную ночь в моей жизни. Лиля заверила, что сегодня точно меня никуда от себя не отпустит. Значит… И тут этот…
– А, это ты… Чего ты как шатун по залу бродишь? Решили, что с рогоносцем делать будете?
– Да чего там решать? Рассосётся как-нибудь, – беспечно махнул рукой Славка.
– А я, вообще, не понимаю, с чего тут сыр-бор поднялся. Ну, дал бы Секач «леща» этому оленю, и пусть он пасётся. А сам бы дальше с классухой кувыркался.
– Вот, сразу видно, что ты человек новый, в нашем деле ничего не смыслишь пока. Кто же «моржа» резать будет?
– Какого моржа? – не понял я.
– Да, уж… – Заяц посмотрел на меня свысока. – Суть нашей работы в чём?
– В чём?
– Да в том, чтобы поймать «моржа» и доить неспеша. Секач такого «моржа» поймал и доит. Много-мало, денежка капает. А его шашни с этой Олеськой к делу не относятся. Пусть сам с ней разбирается, лишь бы кассе не во вред. Ладно, то Секача дела амурные, сам-то ты, я гляжу, тоже не промах – склеил Лильку таки. Бери девушку своей мечты в охапку и вези в опочивальню, пока у неё ножки от плясок не разболелись. Ты такой красоте лучшее применение найдёшь.
– Подожди, – опешил я, – в какую опочивальню? У меня дома мать и сестра с ребёнком.
– Вот башка тупая, – хлопнул себя по лбу Славка, – совсем забыл, держи, – он протянул мне увесистую связку ключей:
– Это от «Лакомки».
– А как я в них разберусь, какой откуда?
– Не вникай. Лилька сама всё знает.
– Откуда знает? – дрогнувшим голосом промямлил я. Хотя сразу всё стало понятно.
– Откуда, откуда – оттуда! Давай, не тормози, таксист Игорь Длинный вас уже у парадного заждался. Не задерживай – ему ещё ночь бомбить. Деток кормить надо, – усмехнулся он и подтолкнул меня к выходу, откуда нам уже махала рукой моя школьная любовь.
Таксист остановил свою «девятку» у входа в бандитскую резиденцию, в чьих тёмных окнах отражалась полная луна. На мой вопрос о цене проезда он как-то странно посмотрел на меня и простуженным горлом прохрипел:
– Чё за дела, Лиль?
Та снова заливисто засмеялась:
– Саня новенький у нас. Недавно из тайги вернулся. Про льготный тариф ничего не знает.
– А-а-а-а, ну, тогда ладно.
Длинный понимающе кивнул и, газанув, исчез за поворотом.
Лилька, без труда отыскав в связке нужный ключ, не зажигая свет, по-хозяйски прошла по коридору и, войдя в третью по счёту дверь, остановилась у видавшего виды дивана.
– Часто здесь бываешь? – стоя в дверях, спросил я.
– Не часто, но бываю. А что, ты меня уже не хочешь? Брезгуешь?
– Да нет, мне по барабану.
– Ну вот и хорошо. – И бывшая недотрога, достав из шкафа бельё, принялась споро застилать постель.
Глава 9
Над садом стоял ровный низкий гул пчелиного роя. Работяги-пчёлы, махая своими прозрачными, неокрепшими ещё после зимы крылышками, деловито перелетали с дерева на дерево, по капельке собирали нектар, заодно опыляя разбушевавшиеся цветом яблони. Вот, наполнив под завязку свой «бункер», одна из пчёл тяжело оторвалась от лепестка и, натруженно гудя, понесла свою добычу в родной дом. За ней ещё одна, и ещё… и ещё… На смену им прилетали их товарки и тут же принимались за дело. Что-то сердито бормоча, по соседству с пчёлами в раскрывшемся наполовину бутоне ворочался толстый шмель в красной от пыльцы шубе.
На крыльце дома, чья крыша, словно в белом дыму, скрылась в ветвях цветущего сада, сидел мальчишка лет шести, торопливо откусывал от краюхи белого хлеба, запивал его парным молоком из алюминиевой солдатской кружки и нетерпеливо поглядывал куда-то в глубь двора.
«Интересно, кто это?» – мелькнула мысль и тут же на меня дохнуло давно забытым запахом, а нёбо обожгло теплом того самого бабушкиного хлеба из печи.
Паренёк разломал недоеденную краюху пополам и принялся крошить мякиш курам, разгуливающим вокруг. Куриный вождь, кочет Петька, придирчиво скосил на мальца глазом, но возражать не стал, а, хлопая крыльями, прокричал грозный клич и принялся с достоинством склёвывать хлебные крошки.
Из сарая, непрерывно жуя на ходу, словно пава, важно выплывала Зорька. Кормилица, не замечая едва успевшего смыться из-под копыт зазевавшегося кота, проследовала на середину двора, остановилась и протяжным «Муууу» оповестила округу о своём явлении. Поспешая за коровой, в чистеньком передничке шла бабушка Анисья, левой рукою поправляя ситцевый белый в горошек платок на голове. В правой она несла подойник с молоком, которое белой шапкой пены грозило выплеснуться наружу.
Меж тем мальчишка, дождавшись, когда Зорька поравняется с ним, сунул ей в рот остатки хлеба, задумчиво посмотрел на самодельные лук со стрелами, лежащие у крыльца, и решительно взял в руку короткий кнутик, слаженный дедом вчера вечером.
«Не до баловства сейчас», – раздался у меня в голове строгий мальчишеский голос.
Бурёнка, дожевав подношение, благодарно лизнула деловитого шкета по щеке и, убив хвостом назойливого слепня, важно прошагала на улицу через распахнутую калитку.
– Но, не балуй! – спохватившись, запоздало прокричал вслед корове пацан и, щёлкнув кнутом, поспешил за ней.
«Так этот мальчишка – я и есть! – вдруг понял я, ощущая на щеке мокрый след от шершавого «поцелуя» Зорьки. – Точно я – вон и «колёса» на нём – мои…» – разглядел я мелькнувшие в калитке ботинки на зелёной резиновой платформе, которые мне дед на шесть лет подарил.
«А где дед-то?» – подумалось, и тут же я услышал характерное: «Тук-тук. Тук, тук, тук» – молотком по лезвию косы-«литовки» из-за курятника.
– А и верно, Троица ведь сегодня. Бабушка всю хату свежим сеном застелила. Запах такой – что аж дух перехватывает. Сенокос в самом разгаре – вот дед и старается спозаранку, – мухами крутились мысли. А перед глазами вновь появился мальчишка, гонящий по улице корову, торопясь догнать удаляющееся стадо.
На краю поднятой коровами дорожной пыли, утопая босыми ногами в зелёную мякоть травы, стояла девушка в светлом сарафане и с венком из белых ромашек на голове. Она откусывала от зрелого сочного яблока и, звонко смеясь, глядела на то, как важно стегаю кнутом по земле я – маленький.
– Да ведь это Любаша, Николая Петровича – учителя внучка, – узнал я, – ты смотри, какая стала, а я и не заметил, когда.
Люба будто светилась, завораживая внутренней чистой красотой.
– Любаш, в клуб сегодня пойдём? – решился спросить я, а та, не слыша, молча повернулась и, подхватив стоящие у колодца полные вёдра, медленно пошла по узкой тропинке.
– Люба, постой, я помогу, – кинулся я вслед за ней и чуть было не улетел в глубокую яму, невесть как образовавшуюся на моём пути.
– Вот, чёрт, – выругался и стал нетерпеливо оглядываться в поиске выхода. Силуэт Любови уже был едва заметен вдалеке.
На дне ямы что-то блеснуло, потом опять, будто нарочно привлекая внимание, я нагнулся, чтобы разглядеть поближе, и оцепенел. Яркий свет, в который превратилась непонятная блескучка, ослеплял, притягивал к себе, отбивая желание сопротивляться. В груди, в предчувствии чего-то необыкновенного, разлилась сладкая истома желания, и я не в силах устоять сделал шаг. И тут же погряз в чём-то вязком и липком, сковавшем меня по рукам и ногам. В нос ударило тяжёлое зловоние, лишая возможности дышать и думать. Мерзкая масса коснулась подбородка, и я, напрягая всего себя, чувствуя, как рвутся жилы, рванул вверх, к свету. Но тщетно – бездна не хотела отпускать свою добычу, и я с головой снова оказался в трясине.
«Тук-тук. Тук, тук, тук» – уже где-то совсем рядом застучал молоток по «литовке».
– Дед! Д-е-е-ед, помоги-и-и! – прохрипел я и почувствовал, как последние силы покидают меня.
Над головой раздался отборный мат деда Степана. Его руки, словно клещи, схватили меня за воротник, рывок – я кубарем покатился по зелёной травке с жёлтыми одуванчиками и проснулся.
Тяжело дыша, с трудом оторвал голову от мокрой потной подушки и огляделся. Лилька, в сбившейся на ноги простыне, лежала рядом вполоборота ко мне и, дымя сигаретой, спросила:
– Кошмар приснился, Саня? Ты хрипел так страшно, всё время Любашу какую-то звал, а потом как закричишь: «Дед! Дед!» Я чуть не умерла от страха.
– Умрёшь ты, как же, – усмехнулся я. – Сама кого хочешь напугаешь. Дай закурить. Похоже, в ад меня чуть было не утащили, – начал я рассказывать, затягиваясь тонкой «дамской» сигареткой с ментолом. – Но сначала я побывал в Раю.
– Да? – Лилька опёрлась щекой на кулак и посмотрела на меня в упор. В её шалых глазах плескался интерес.
– И как там, в Раю? Ангелов видел?
– Видел, – расплылся я в блаженной улыбке, вспоминая бабушку с Любашей.
– А ещё кто там был? Апостол, как его… а, Пётр, и правда у ворот сидит?
– Не заморачивайся, головка заболит. Тебя там точно не было. Спи давай, – отрезал я и отвернулся.
Тук-тук. Тук, тук, тук, – колотила за окном клюом по жестяному подоконнику какая-то птаха.
Глава 10
Утром нас разбудило настойчивое автомобильное бибиканье. Я с трудом разлепил веки и выглянул в окно. В утренних лучах солнца ослепительно блестела лаком «восьмёрка», припаркованная прямо на газоне. Возле неё нервно прохаживался Заяц, всё время поглядывая на часы. Периодически он давил на клавишу сигнала и отпускал солёные комментарии на мой счёт. Славка обернулся и, рассмотрев в окне мою заспанную физиономию, заорал на весь двор: