И поняв, что сболтнул лишнее, Славик отвёл взгляд и неожиданно расплакался.
– Мы же как лучше хотели. Гена говорил, что это наша земля и ГОК на ней тоже наш. А московские пусть у себя в Москве пасутся, – мямлил он сквозь слёзы.
– Ну и что теперь, с ними делать будем? – задал Никифоров вопрос, волнующий всех.
– По законам военного времени, – дед Степан чиркнул ногтем большого пальца себе по горлу и посмотрел на Дружка в белых бинтах, которого уже наспех обработала сердобольная Никитична. Рана на голове собаки оказалась неопасной. Пуля лишь по касательной прошлась по черепу, сорвала кусок кожи и контузила пса. «До свадьбы заживёт», – поставила диагноз ветеринар на пенсии Варвара Никитична, поправляя повязку на голове Серого. Тот смотрел доверчивыми глазами и, не выдержав, благодарно лизнул ей руку, отчего вконец растроганная соседка всплакнула.
– А-ля-гер ком а-ля-гер, – блеснул знанием французского фольклора образованный мочила-фронтовик, – неси мешки, Саня, – Никифоров передёрнул затвор и прицелился.
И только сейчас до меня дошло – деды не шутят. Прошедшие огни и воды, выжившие в сотнях заварушек, они будут действовать так, как подсказывает им их боевой опыт. Убей или умрёшь. Вроде всё логично – никто Болика с Зайцем сюда не звал. Вот и пусть отвечают по заслугам. Но что-то во мне сначала смутно, робко противилось этому. Ну, нельзя же, в самом деле, безоружных убивать… И наконец, укрепившись в решении:
– Нет, – твёрдо заявил я, – это вам не привыкать, а я не хочу грех на душу брать.
Никитична одобрительно поддакнула. Охотник Чубарых промолчал. Ему, похоже, было всё равно. Как старые решат – так и будет. Долго, что ли, заряды с солью на боевые поменять…
– Так что теперь, ждать, когда они снова заявятся? – искренне не понимал меня дед.
– Как хотите, а я не дам их убивать. Да, они – уроды. Вы что хотите из меня такого же сделать?
Старики переглянулись, и, покряхтев, старый учитель наклонился над людьми, чья судьба решалась в эту минуту.
– Значит так, дефективные. Слышишь, Болик, – попинал старик ногой бывшего атамана, – тебя это тоже касается. Не притворяйся, ты ещё три минуты назад очухался. Садитесь, значит, сейчас в своё корыто и валите отсюда как можно дальше. Не забудьте во всех церквах, которые встретятся по дороге, за Саню Иванова свечки ставить. Потому как жизнь он вам сегодня подарил. Может, и зря, – тяжело вздохнул Петрович.
– Надумаете сунуться ещё раз – закопаем так, что никто вас в жизни не найдёт. Мы же здесь – на хуторе, почитай, все – родовичи. За своих любому кадык вырвем, – хмуро добавил дед Степан.
– Ты погляди, какие вы у меня деды – кровожадные! – радовался исходу дела я.
Глава 13
Как часто бывает ранней весной в этих широтах, ночью ударили заморозки. Не просохшее ещё после дождя полотно палаток покрылось ледяной коркой и хрустело под руками, грозя сломаться на сгибах. Аккуратно отодвинув полог, я выбрался наружу и, кряхтя, потянулся.
«Видать и вправду старость не за горами», – думал я, чувствуя, как натруженные мышцы, не успевшие отдохнуть за несколько часов сна в промёрзшей палатке, скрипя, жалуются на жизнь с безмозглым хозяином, опять забравшимся туда, где волки нужду справлять боятся. Да и бессонница, привязавшаяся в последнее время, здоровья не добавляла, заставляя ни свет ни заря покидать тёплый спальник, невзирая на боли в суставах, и, стараясь не разбудить всё ещё похрапывающих друзей, отправляться навстречу наступающему утру.
Переступив порог палатки, я едва не шлёпнулся у входа, поскользнувшись на заиндевелой прошлогодней траве. Готовое вырваться ругательство так и повисло у меня на языке, не смея оскорбить открывшуюся глазам красоту. Посеребрённые инеем сосны, заботливо укрывшие лапами жилища поисковиков, величественно устремили свои пики, казалось, к самым облакам и никак не отреагировали на моё появление. Лишь, нарушая покой ещё дремлющего леса, сойка прокричала что-то на недалёкой ветке, да дятел где-то пробарабанил замысловатую дробь. Багровый солнечный диск, выглядывая своею макушкой из-за крон деревьев, неспешно вставал на востоке, знаменуя рождение нового дня и даруя радость пробуждения всему сущему.
– Ох, что-то день грядущий нам готовит, – беззлобно ворчал я, пытаясь раздуть едва тлеющие угли в кострище. По обыкновению мы не стали тушить костёр на ночь (благо всё вокруг промокло настолько, что угроза пожара отпадала сама собой), а перед сном сунули в очаг толстую корягу, не способную за ночь выгореть дотла, что позволяло сейчас без труда реанимировать огонь.
Наконец, не выдержав моего напора в страстном желании согреться, берёзовая кора занялась, и на ней запрыгали первые огненные человечки. Робкие вначале, они крепли на глазах, и, наконец, загодя приготовленный кусок коры разгорелся настолько, что можно было уже без опаски погасить несмелое пламя, подкинуть дровишек, заботливо уложенных Куртом в поленницу под навесом.
– Ну, вот и славно, трам-пам-пам, теперь чайку согреем, – весело мурлыкая себе под нос, я открыл крышку пластикового бака с водой и замер. Вода, то есть то, что ещё вчера было водой, улыбнулось мне из бака искристой льдинкой.
– Ну, да не беда, не такие шали рвали, – не расстроился я и, круша железной кружкой лёд в баке, добрался до вожделенной ашдвао. И уже возвращаясь с полным чайником к костру, я взглянул на часы.
– Половина седьмого, пора бы уже и дневальным объявиться. Или, ладно, пускай мальчишки ещё полчасика поваляются, сам управлюсь.
Но не тут-то было. Я явно недооценил пацанов, на чью долю сегодня выпало дежурство по лагерю. Сначала из палатки подростков выглянула заспанная физиономия Данилы Шипилова, а за ним, поторапливаемый напарником, появился Лёшка Зацепин.
Ребята сноровисто водрузили здоровенный казан на железное костровище и принялись разогревать вчерашнюю кашу на завтрак.
– Покури, дядь Саш, – осадил меня Данила, когда я было сунулся к ним с помощью, – тебе напрягаться нельзя, тебе ещё командовать.
– Поберегите себя, Александр Васильевич. В ваши-то годы кастрюли таскать… – обнажил зубы в ехидной усмешке Зацепин.
– Ну, ладно, заботливые вы мои. Значит, так: сегодня, помимо стандартных дел, выкопаете ещё яму под мусор и туалет пенопластом утеплите. А то, Юрий Владимирович жаловался – дует там очень, – кивнул я в сторону наспех сколоченного, обтянутого плёнкой строения. Да и носки эти сожгите, наконец. Третий день уже на ветке сушатся. К нам даже комары залетать перестали. Что, Алёша, хочешь что-то сказать?
Он хотел. Даже очень. И судя по кислой физиономии, что-то нехорошее. Но, молодец, справился с собой, только лишь озадаченно хмыкнул:
– А где я среди леса пенопласт-то возьму?
– Не грустите, мон шер, всё уже решено. Васька Иванов – поисковик местный – на днях холодильник приобрёл, тару упаковочную хотел к себе на дачу отвезти. Там всё – и пенопласт, и рейки. А наш прохиндей – начальник штаба – убедил Василия передать стройматериалы (добровольно!) тем, кому они нужнее. То есть нам. Так что воюйте. К обеду Вася приедет.
– Понял, командир, сделаем, – повеселел юный друг строителей.
– Ну и гуд, как выражается наш прекрасноволосый Андреас Кнодель (так Друг себя на своих реконсах обзывает, когда немца изображает), – я блаженно откинулся на спинку походного кресла и сделал глоток из кружки с чаем.
«Нет, ну какие они всё-таки молодцы, – с гордостью думал я, наблюдая, как наши воспитанники споро принялись за дело, – настоящие мужики. И не скажешь, что им недавно только по шестнадцать исполнилось. Жаль, что Серёга Шипилов, отец Данилы, не смог в этот раз с нами поехать, – вспомнил я старинного друга, – вот бы кто порадовался за сына».
Данила, можно сказать, вырос в отряде, лет с семи начав пропадать с нами в лесах и полях. Да и Лёха, хоть и был принят к нам недавно, а уже проявил себя. Вот что значит закваска правильная, казачья. И остальные ребятки, что дрыхнут сейчас в палатках, не из пакли сделаны. «Плюшевые» бы здесь не выжили. Есть в мальчишках стержень, есть. И это радует. Даёт надежду, что не ослаб дух в народе, не развеялся пеплом по ветру над обломками рухнувшей державы. Пусть Союз уже не собрать воедино, в его прежней ипостаси, но не следует считать, что вместе с его границами были похерены ценности, культивируемые в народе веками. И кто знает, может быть, вот так по колоску, по зёрнышку и возродится уникальная культура.
– Часик в радость, чифирок в сладость, – раздалось у меня над головой. От неожиданности я поперхнулся кипятком.
– Привет, супера, привет, – поздоровался с молодёжью Якуп, явившийся спозаранку.
На язык так и просилась поговорка про незваного гостя и татарина, но я прогнал её подальше и, встав из кресла, обнял друга.
– Здорово, братка. С тобою так заикой станешь. Не можешь ты без прибауточек своих, зоновских. Чего припёрся ни свет ни заря? Людей пугаешь… На пока чайку попей, – протянул я кружку побратиму, – каша сейчас подойдёт, завтракать будем.
– Спите долго, – проворчал Равиль, принимая кружку и усаживаясь на пенёк по соседству, – мои уже час как на ногах.
– Ну, ты и зверь, – восхищённо посмотрел я на татарина, – а и правда, сколько сейчас времени? Лёха?
– Семь тридцать две, дядь Саш!
– Пора! Полк, подъём! – проревел я трубным басом.
– ТЭЧ[26], подъём! – тут же отозвался Данила.
– Эскадрилья, подъём! – вторил ему Лёха.
– Первая эскадрилья, выходи строиться! – после секундной заминки раздался из палатки звонкий голос Максима Курашова.
– Э-э-э-э-э?! – ошарашенно смотрел на меня глазами с блюдечко однополчанин.
– Вот, так вот! Знай наших! Это тебе не с примочками твоими уголовными блатовать, – млел я. – Просто вчера, перед отбоем, пацанам про сержантов наших рассказывал, – отсмеявшись, ответил я на немой вопрос, стоявший в глазах Якупа.
– Да, – друг постепенно приходил в себя, – Юрка Каширский, Коля Пастушенко… Знаешь о них что-нибудь?