– Боец! – в этом не было сомнений.
– Так, пора! – решился я и, поддев котелок ножом, освободил его из плена. Волнуясь, дрожащей рукой вытер грязь на боковой стенке и почувствовал, как из-под ног уходит земля.
УГОЛЬКОВ ПЁТР СТЕПАНОВИЧ. АВГУСТ 1943, – смотрела на меня из огненного лета корявая надпись. В голове, словно после шторма, царила пустота. Чувства остались где-то за гранью сознания, поблекнув перед значимостью свершённого.
– Держи, Олег, помыть нужно, – протянул я наверх находку, – дождь, что ли, начинается, – и размазывая грязь, вытер неожиданную влагу на лице.
– Да ты плачешь, командир! – удивлённо воскликнул Олег, принимая котелок.
– Тебе показалось, – буркнул я и отвернулся, пытаясь унять слёзы, ручьём бегущие по щекам, застревая в щетине небритого подбородка.
– Это у него нервное, да? – как будто сквозь вату расслышал я тревожный голос Курчина.
– Повернись ко мне, брат, – тихо произнёс Равиль и, внимательно посмотрев мне в глаза, спросил: – Это какой по счёту тобою поднятый боец?
– А я знаю? – огрызнулся я. Неуместность вопроса раздражала. – У Генерала спросите, у него в архиве данные на всех найденных нами солдат есть, а я их после трёхсотого считать перестал. Зачем? Они все для меня как первый.
– Ну вот видишь: больше трёхсот раз ты испытал сильнейшее потрясение. Триста раз ты с ними умирал и возрождался. Триста раз их оплакала твоя душа. А человеческий организм не безразмерный. Вот выплаканные тобою слёзы и попросились наружу. Водки бы тебе сейчас стакан выпить или лучше спирта. А хочешь, – Якуп заговорщицки наклонился ко мне, – драпа покуришь? Здесь недалеко куст «дички» растёт, нам он без надобности, а тебе сейчас полезно будет.
– Сам кури эту гадость!
– Ну, нельзя в себе столько носить! Как ты расслабляешься-то? – искренне недоумевал Равиль.
– Я – православный человек. По приезде пойду в церковь – причащусь и исповедаюсь.
Брови татарина удивлённо взлетели вверх, и он замолчал, задумавшись о чём-то о своём.
Добрав останки и зачистив раскоп до материка, мы решили пообедать и, расположившись на пригорке, расстелили мешок и принялись выкладывать на него немудрёные свои припасы. Вынули из рюкзака варёные яйца, сало, хлеб, открыли пару банок тушёнки, и только я потянулся к ней, как старый друг Равиль движением фокусника, выудил тушняк из-под ложки и принялся внимательно разглядывать этикетку, принюхиваясь к содержимому.
– Она у вас точно говяжья? – крутил носом татарин.
– Да, какая тебе разница? Ты же на службе вместе со мною сало хавал так, что за ушами трещало. Забыл, что ли?
– Э, нет, брат. Что было – то прошло. Не один ты к Богу обратился. Я хоть и не слишком ревностный мусульманин, но основные заповеди чту и мечеть посещаю.
– Правда, что ли? – недоверчиво прищурился я, хотя давно уже понял, что ни один человек, в коем сохранились хотя бы остатки души, мимо Всевышнего не пройдёт. И как бы он ни грешил в молодости, со временем всё равно обратится к Создателю. Якуп проигнорировал мой дурацкий вопрос, поставил подозрительную банку на место и принялся чистить яйцо.
Под сытое урчание желудка я прилёг на предусмотрительно расстеленную фуфайку, земля-то ещё местами не оттаяла, и, задумчиво грызя травинку, вглядывался в низко проплывающие облака.
Каким ты был, только что поднятый нами боец Угольков Пётр Степанович? Откуда ты родом и где искать людей, оплакивающих тебя? Далеко не факт, что их не согнала с места война и не разбросало по миру в перестроечное лихолетье. За семьдесят с лишним лет ой как много воды утекло. Да и есть ли твоё имя в ОБД? Конечно, полнота данных облегчает нам задачу. Не думаю, что полных однофамильцев было так уж много на этом участке фронта. Но сколько раз мы сталкивались с ситуацией, когда имя бойца вообще отсутствует в базе. Да, вопросы, вопросы… И вполне вероятно, что не на все нам удастся найти ответ.
– Слушай, Саня, – заворочался рядом Якуп, – а мне вот непонятно, почему тот учитель, Никифоров, хоть и коммунист, а не любит революцию? Это же всё равно, что я буду посещать мечеть и говорить – мне не нравится Аллах. Ерунда какая-то получается…
Вот неугомонный. А я-то думал, что он и не слушал меня совсем, а вот, поди же ты запомнил.
– Эка ты загнул, Равиль. Не надо брать так высоко, здесь всё гораздо проще. Николай Петрович, дед мой Степан, ещё десятки миллионов людей, до революции населявшие Российскую империю, кто были по происхождению?
– Крестьяне?
– Правильно, крестьяне. А русский крестьянин по природе своей консервативен. Ему эти революции как серпом по одному месту. Это пролетариату, как Ленин говорил, терять было нечего, революционеры профессиональные по заграницам шастали и оттуда воду мутили. А крестьянину не до заграниц было. Он о них толком и не знал-то ничего. Ему бы вовремя надел свой куцый засеять да урожай собрать, чтобы зимой с семьёй своей многоротой с голодухи не пухнуть. Ты о приметах народных знаешь, что-нибудь?
– Нуууу… – затянул татарин, – это, если, к примеру, на Троицу идёт дождь, то зима будет снежной, или наоборот. Так что ли?
– Молодец. А знаешь, что позволило приметы эти заприметить?
– Ну?
– Да то, что из года в год, из века в век в природе, как и в крестьянской жизни не менялось ничего. Знания, традиции вместе с родовыми наделами передавались от отца к сыну, жизнь текла размеренно, не торопясь, и тут бах – революция! Одна, другая. Царь – помазанник Божий – уже не авторитет, а потом его и вовсе вместе с семьёй расстреляли. В каждой губернии – по своему царю или атаману, как вариант – реввоенкому, завелось. И все жрать хотят. Помнишь, как в «Свадьбе в Малиновке» – «белые придут – грабят, красные придут – грабят»? Все устои крестьянской морали рухнули. Просто та, к что ли, тамбовские пахари во главе с Антоновым поднялись?
– И тут приходит Сталин, белый и пушистый, и давай крестьян подарками одарять. Кому – калач, кому – бублик, ну а кому и мармелада кило, – иронично смотрел на меня поисковик.
– Ты не веселись-то шибко, – урезонил я ёрничавшего друга, – Иосиф Виссарионович, конечно, не был ангелом во плоти и кровушки пролил немало. А ты думаешь, другие революционеры пролили её меньше? Да они, даже не обладая верховной властью, столько её пустили на местах, что куда там Дракуле. И никто из «старых большевиков», таких, как Троцкий[27], Каменев, Зиновьев, и не думал о крестьянах. Вернее, не так – думал: как бы «хитрых мужиков» вывести на чистую воду и отжать у них харчей побольше. Хлеборобы для этих «строителей вселенского счастья» были всего лишь спичками в «пожаре мировой революции». Вся политика военного коммунизма, а позже НЭПа напоминает мне идеологию рэкетиров девяностых: «найти моржа и доить неспеша». Помнишь, я тебе рассказывал? Для достижения своих безумных амбициозных целей целую страну в «моржа» превратили. Обалдеть можно.
– А Сталин? Он же с ними в одной упряжке тусовался, – непонимающе смотрел на меня Якупов.
– В одной, да не в одной. Среди людей, перевернувших мироустройство с ног на голову и внезапно оказавшихся на вершине, никогда не бывает единодушия. Каждый, упиваясь властью, знает одну-единственную верную дорогу к счастью, по которой должен пойти народ во главе с ним, любимым. Но только гениям дано довести задуманное до конца. Сталин, идя по предложенному им пути, вывел страну из тупика, осуществил мощную индустриализацию, позволившую преодолеть величайшие испытания, и привёл свой народ к Победе. Какие ещё доводы тебе нужны? На момент смерти вождя в 1953-м страна находилась на пике своего развития. За неполных сорок лет она, родившись на развалинах империи, доказала свою жизнеспособность и уникальность.
– Ты, Иванов, прямо как на митинге чешешь, – потянулся татарин, – только нас с Олегом агитировать не нужно, мы и сами это знаем. Для крестьян что хорошего усатый вождь сделал? Загнал в колхозы, чтобы они все там с голода вымерли?
– Равиль, не тяни ты кота за эти… – поморщился я, – говоришь, что знаешь, а сам… Объясни мне, поисковик, как советскому правительству, понимая, что война неизбежна, можно было к ней подготовиться, находясь в окружении враждебных государств? Помнишь, что Виссарионович сказал в 1931-м году не помню уже на какой конференции? Да и не важно, где сказал, а важно, что сказал.
– О чём ты? – недоумённо переглянулись ребята.
– Он сказал, что путь, который ведущие державы мира прошли за сто лет, нам нужно пробежать за десять. Сейчас, дай бог памяти, а, цитирую: «Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Прошло ровно десять лет – они попытались и не смяли. Значит, народ сделал это. Наши с вами деды и бабушки на пределе человеческих сил совершили невозможное. А кто тогда стоял у руля? Вот то-то.
А что касается колхозов, куда, по-твоему, Сталин крестьян загнал… Скажи, в условиях жесточайшего цейтнота, при полном отсутствии промышленности, когда семьдесят процентов населения составляли крестьяне, где правительство могло изыскать средства на проведение гигантского рывка? А ведь все приборы, станки и механизмы приходилось закупать за границей по грабительским ценам.
– В деревне, где же ещё, – задумчиво бросил Курчин, давно с интересом прислушивавшийся к нашей дискуссии.
– Правильно, Саня, говоришь – у Сталина просто не было выхода. И Тухачевского с компанией он грохнул за дело. Сейчас никто уже особо не отрицает существования военного заговора в РККА. А главарь его, Тухачевский, вместе с другом своим, Уборевичем ещё во время подавления антоновского восстания отличились. Это надо же было додуматься – свой народ газами травить. Фашисты не решились боевые отравляющие вещества применить даже в пиковых ситуациях. А эти… И пусть заткнутся те, кто поражения первых лет войны списывает на сталинские чистки. Дескать, не уничтожь «палач» в тридцатые элиту армии, то расстрелянные маршалы не допустили бы такого разгрома. Как бы не так! Я уверен, что такие беспринципные люди, могли предать кого угодно и что угодно.