— И сам угодил под завал, — проворчал Эморри.
— Но ведь героически угодил. А еще он прекрасно разбирается в целебных растениях, и их здесь, в его саду, великое множество, правда же?
Я с надеждой уставилась на совсем уж мрачного Рэйнера, и он процедил сквозь зубы:
— Ничего в этом не смыслю.
— И дом хоть и пострадал, зато земля здесь на вес золота, — продолжила я нахваливать потенциального жениха, пусть и не своего.
— Землю без дома никто продать не позволит, — рыкнул чужой жених, не оценив моих потуг.
— И при дворе он бывает постоянно.
— Только если вынуждают.
— И ведет активную светскую жизнь.
— Ненавижу эти сборища.
— Да и, в конце концов, умудрился возглавить целую пехотную дивизию, а ведь ему нет и тридцати!
— Мне тридцать два.
— Кто откажется принять в семью такого героя?
— Доктор Эморри, вас сопроводить туннелем?
Я так и замерла с открытым ртом, а доктор Эморри, кажется, впервые на моей памяти вполне искренне улыбнулся:
— Благодарю, но вам не стоит сейчас перенапрягаться, да и мне прогулка не повредит.
По мне, так его от этих прогулок должно уже воротить. Кстати, почему Лена не доставила отца на пролетке с ветерком? Так, глядишь, Рэйнер бы прямо сейчас и…
В красках представляя, как мэйн объясняет потенциальной супруге, что домик хоть и перекосился, но подлежит восстановлению, и вообще места здесь чудесные, а эта чужая тетка вот-вот уедет и больше не вернется, я так увлеклась, что пропустила уход доктора. И очнулась от покалывания во лбу, точно туда шипы вонзали — но нет, это всего лишь Рэйнер сверлил меня недовольным взглядом.
— Что вы тут устроили?
— Ничего. — Я невинно похлопала ресницами. — Разве вам не хочется понравиться будущему тестю?
Он вздохнул устало, и злость из штормовых глаз испарилась.
— Глядя на вас, будущему тестю мне хочется исключительно врезать. За все ваши дурные мысли о себе.
— Что? — Теперь хмурилась уже я. — При чем здесь…
А вот договорить мне не дали, ловко заткнув рот поцелуем. Поначалу резким, жестким, торопливым, а затем нежным, щемящим, вынимающим душу…
— Так понятнее? — выдохнул мэйн, отстранившись, но совсем чуть-чуть, отчего я никак не могла рассмотреть его лицо.
Я помотала головой — и вовсе не потому, что хотела еще одного пояснения, хотя кто знает…
— Ваш сюртук так и валяется на земле, — прошептала я, когда мы с трудом прервали второй поцелуй и застыли, сцепив руки и прижавшись лбом ко лбу.
Полагаю, мэйну было демонски неудобно сгибаться в три погибели, но он стоически терпел и даже казался довольным. Счастливым.
— Плевать.
— И дом разрушен.
— Отстроим заново.
— А призраки точно ушли?
— Точно, я проверил.
Мы еще немного помолчали, прислушиваясь к дыханию друг друга, и не сговариваясь повернулись к дому.
— Добились-таки своего, — непонятно хмыкнул Рэйнер, и я запрокинула к нему лицо.
— Добились своего? — спросила удивленно.
Он кивнул на наши переплетенные пальцы.
— В смысле… вот это и было их целью? — уточнила я, поднимая наши руки.
— Юта, — Рэйнер нежно улыбнулся и свободной рукой погладил меня по щеке, — первый ритуал Гантрама прервала его любовь к сыну. Думаю, они были уверены, что для освобождения в сердце пентаграммы должны стоять двое, связанные подобным чувством.
— Потому мне и позволили продать дом, — прошептала я.
— Потому мне и позволили приблизиться к дому, — вторил мне Рэйнер.
— Ты тоже веришь, что без… — я смутилась и отвернулась, — без этого чувства ничего бы не получилось?
Он загадочно промолчал, а когда я осмелилась вновь поднять взгляд, на секунду прижался своими губами к моим:
— Я тебя люблю.
И действительно, какая разница, что принесло ритуалу успех? Мои чувства к Рэйнеру, моя невольная привязанность к призракам или ни то, ни другое, а просто слепая удача и новая сторона моего дара?
Главное, что пленники наконец обрели долгожданную свободу, а я… Я тоже. Обрела.
Я покрепче прижалась к Рэйнеру, глянула на дом, уже представляя просторные светлые комнаты вместо нынешнего бордово-черного великолепия, и вдруг подумала…
А что из сегодняшних приключений запомнил мэтр Штанге?
Эпилог
Эпилог, в котором нарушаются клятвы и законы мироздания
Пока Вэлтен Джакоб Александр Готтфрид Рэйнер Четвертый старательно выводил свое бесконечное имя и список ласковых прозвищ пальцем в луже пролитых на новый стол сверхстойких чернил, я вяло размышляла о превратностях судьбы и бренности бытия.
Шансы на то, что из десяти сверкающих баночек, сын выберет именно эту, единственную в своем роде, были ничтожно малы. А на то, что он выстроит свой первый в жизни туннель в запертый отцовский кабинет именно в день доставки стола, — и того меньше. Впрочем, стоило ли удивляться этим математическим чудесам, раз уж сегодня Александр побил самый главный в Аделхайде рекорд по невероятным стечениям обстоятельств? Я бы даже сказала, нарушил закон природы, но некие сохранившиеся в доме от прежнего хозяина книги утверждали, что такое уже случалось.
Итак, трехлетний Александр Рэйнер построил свой первый туннель. Другой Александр Рэйнер, которого я упрямо звала Готтфридом, явился в кабинет через минуту после меня и теперь наблюдал за деяниями сына с широкой улыбкой и научным интересом, сияющим в серых глазах.
— Невероятно! — наконец изрек Рэйнер-старший.
— Ты про его навыки в письме или про наследственный дар? — угрюмо уточнила я.
— Он не может быть наследственным, благословение так не работает, — как маленькой объяснил муж. — Просто Анико счел нас достойными.
Я скептически скривилась, но спорить не стала, хотя лично мне подобное благословение бога-шутника не сулило ничего хорошего. Александр и так рос ребенком активным и неусидчивым, а еще крайне любопытным, и если дар ему достался такой же сильный, как отцу, чувствую, ловить нам его когда-нибудь на соседнем континенте…
— Не переживай, — прекрасно понял мои опасения муж и, крепко прижав к себе, поцеловал в висок. — Я настроюсь на него, буду перехватывать все туннели. Кто ж еще справится с юным кротом, как не такой же крот?
— Это все твое имя, Готтфрид, — упрямо пробормотала я. — А ведь я клялась, что никогда и ни за что…
— Традиции — это святое, — нагло хмыкнул мэйн и еще с минуту полюбовавшись перемазанным чернилами сыном, удалился. — Велю Марте тут прибраться.
Я проводила его усталым взглядом и вздохнула. Марта — это, конечно, хорошо, но вряд ли ей под силу избавиться от этих художеств. To ли дело в былые, призрачные времена… тогда бы эти чернила даже пристать к столу не успели и испарились бы по щелчку пальцев Аццо.
Еще раз вздохнув, я вновь посмотрела на сына и едва не взвыла в голос, ибо на прежнем месте его уже не было. Лишь насмешливо сверкали на светлом дереве черные лужицы с отпечатками крошечных ладоней да корявыми буквами: «Вэлтан Джакаб Готфрид Алекс Четвертый Мамино Золотце».
Впрочем, отчаянный крик горничной, донесшийся откуда-то сверху, быстро выдал новое место дислокации юного крота.
Я поспешила на второй этаж, а оттуда к лестнице на чердак, причитая:
— Я настроюсь на него. Я буду перехватывать туннели… Ну и где ты сейчас, перехватчик?
По крутым ступеням мне навстречу скатилась перепуганная служанка, уже не вопившая, но надрывно сипевшая.
— Там… там… — Она попыталась одновременно указать себе за спину и вцепиться в мои плечи, и чуть обеих нас не уронила.
— Я разберусь, — кивнула я, аккуратно выворачиваясь из цепкой хватки.
Все-таки живые такие нервные…
Чердак встретил меня полумраком и залежами хлама, который слуги периодически безуспешно пытались сортировать и отправлять на выброс и который мы с мужем с упорством безумцев возвращали в дом. Древние гримуары и дневники (исключительно с безобидным содержимым, от греха подальше), трехглавые часы, магические светильники и всяческая мелочь, уцелевшая после падения Арве-мал-Тиге. И среди ящиков, сундуков и бесформенных куч ныне гордо восседал Александр Рэйнер Четвертый, мусоля в руках нечто мелкое и блестящее. А потом и вовсе сунул безделушку в рот — только цепочка и осталась болтаться меж пухлых губ.
— Что там у тебя, золотце? — тихонько спросила я, когда сын меня заметил, и медленно приблизилась. — Покажешь маме?
Не хватало еще, чтобы от неожиданности он проглотил новую игрушку.
Я опустилась на колени, Александр радостно кивнул и резким движением выдернул изо рта… кулон. Слишком хорошо знакомый мне кулон.
— Тильда! — отчетливо произнес сын и вложил находку в мою протянутую ладонь.
— Что? — попыталась выдавить я, но, кажется, не издала ни звука.
— У меня там Тильда. — Александр нахмурил смоляные, как у отца, брови, и ткнул в кулон пальцем. — Она звала.
Я судорожно пыталась сообразить, упоминала ли при сыне о призраках. Наверняка упоминала, откуда бы ему еще знать это имя? Я все же скучала, а после столкновений в городе с семейством Эморри или мэтром Штанге, для которого та роковая ночь так и осталась дырой в памяти, и вовсе порой рыдала в подушку. Но вот о связи Тильды и кулона Алекс точно не мог выяснить… никак.
Я сглотнула:
— Тильда тебя звала?
— Да, — кивнул он и тут же потянулся к ближайшей коробке с книгами и бумагами, разом утратив к кулону всякий интерес.
А я, распрямившись, повертела артефакт в пальцах, выдохнула и, пока не передумала, быстро застегнула цепочку на шее.
«Тильда?»
«Ну наконец-то! — Оказывается, даже мысленный вопль может оглушить. — До вас нынче и не докричаться, господа».
«Это… — Я зажмурилась. — Это правда ты?»
«Нет, это Аццо тренирует сопрано. Конечно, я. Дай немного силы, хоть выбраться из этой тьмы…»
Я расправила плечи, вспоминая, как еще пять лет назад делилась с духом энергией для материализации, но сейчас моих потуг хватило только на проявление слабого силуэта. До боли прозрачного, но узнаваемого.