Кстати, этим же грешила и Людмила Марковна Гурченко, но она харьковская девочка и к тому же огромный талант, ей все простительно. И вообще, она возвела в степень своего достоинства эти свои летающие руки. А тут просто безмерное, бесконечное отсутствие воспитания и какого-либо знания этикета. Я не смогла на это смотреть и выключила компьютер. Вот это та ситуация, из которой я выхожу, потому что не хочу больше вариться в этом, меня это раздражает. Я Пласидо Доминго живьем слышала на концерте в Королевском театре Мадрида и очень его люблю, но его ответы на ее вопросы меня не интересуют. Даже если бы английская королева давала интервью и Собчак вела себя таким же образом, тоже не стала бы смотреть. Это все к тому, мешает ли интеллигентность. Я никогда не сяду на интервью вот так – с плечами, вдавленными мне в голову, с горбатой спиной, облокотившись грудью на локти. Я выпрямлю спину, как бы она у меня ни болела, и все равно устроюсь не развалившись, а на кончике стула. Это уже во мне, внутри. Я вам больше скажу: когда училась в десятилетке при консерватории, педагоги всегда нас всех предупреждали, чтобы мы «не устраивали из инструментов балет». Классическая музыка – это строгость, даже если говорить о Шопене. Не нужно этих рук и откидывания головы – это неприлично.
Вот и на интервью я всегда с прямой спиной, хотя потом идти не могу. Это оттуда все идет. И еще из поколения в поколение, конечно. Бабуля, притом что она потомок немецкой баронессы с титулами, была деловой, строгой и при этом очень простой, но в этой простоте было столько класса и лоска, что не видеть этого было нельзя, а поскольку она меня воспитала, естественно, я переняла. Я даже котлеты замешиваю движениями. Может быть, это и гены, и семья, может, приобретенное, а возможно, желание не быть хабалкой. И я могла бы похабалить, конечно, но мне как-то стыдно, неловко. Еще в школе придумала для себя такую формулу: лучше недо-, чем пере-. Мне нравится, когда все немножко посдержанней. При этом я очень эмоциональный человек, могу заплакать из-за ерунды, но не потому, что такая сопливая, а из-за того, что меня это трогает. И не буду глотать эти слюни, лучше пусть слеза потечет. То, что я так жестко себя контролирую и делаю это всю жизнь, еще и потому, что брат был очень проблемным, а мне не хотелось быть похожей на него, чтобы не давать повод ругать меня и отчитывать. И поэтому я всегда немножко начеку. В какой-то степени мои психологические проблемы и от этого тоже. Хотя совершенно спокойно могу отстраниться от того, что меня не касается. Я не из тех, которые должны быть везде и всюду сунуть свой нос. Когда сую нос, точно знаю, что я там, где должна быть. А когда сунулась и понимаю, что меня там не ждали, убираюсь быстренько, без всяких проблем и своих внутренних конфликтов. Это не мое, все, я ушла, до свидания. Как-то так сама себя воспитала. Я умею воспринимать критику в свой адрес, могу с ней согласиться, а могу не согласиться, но никогда на нее не обижаюсь, потому что каждый человек имеет право на свое мнение. Если кто-то вдруг скажет, что я деревня, пожалуйста, для кого-то могу быть деревней, значит, не попала в свою ситуацию. Но такого пока что не было, чтобы кто-то обозвал меня деревней. Зато друзья, знакомые и незнакомые люди, журналисты часто отмечают во мне какие-то хорошие черты – ту же самую интеллигентность – которые я решила в себе взращивать и культивировать.
Часть 16. Уехать думала, но не решилась. О наивысшем проявлении счастья и еще раз про любовь
Вы никогда не думали уехать из России и жить в какой-то другой стране?
Думала, думала, думала. В какой-то момент даже предлагала своему первому мужу уехать. По-моему, тогда шел разговор об Америке, но потом я там побывала и поняла, что никогда не смогу там жить. Мне эта страна не нравится категорически, не «моя» она. Там нет на улице людей, все ездят на машинах, везде жуткая грязь, а дома – из папиросной бумажки, даже виллы, коттеджи огромные. Разве они такие, как у нас в Петербурге? Я люблю толстые стены и терпеть не могу маленькие подоконники, на которые ничего не поставить, даже цветочек. Там все какое-то игрушечное и при этом огромное, давящее – эти небоскребы в сотни этажей. Мне комфортно в Европе – в Италии, Франции. Но где бы ни жила, – а у меня была квартира в Майами и, кроме того, были моменты, когда я находилась подолгу в Ницце, – меня всегда тянуло домой. Я могла бы спокойно жить в Прибалтике, так как в советской еще Эстонии прошло мое детство, там был дом родителей. Потом, когда уже появились границы, а я ушла на пенсию, долго жила там не выезжая. Получила там вид на жительство на два года. В принципе, могу жить везде, где комфортно, но кроме Америки. Очень понравилось в Израиле, потому что чудесный климат, несколько морей, замечательные продукты, а сами израильтяне – очень добрые люди. Но я очень привязана и к нашей стране, и к русскому языку. И не потому, что не знаю других языков – может быть, немецкий у меня и не очень хороший, ибо нет практики, но всего день-два в стране, и начинаю говорить на нем достаточно бегло, а пишу грамотно и сейчас. У меня были все возможности уехать как в ту же Германию, так и в Швецию, Голландию и Великобританию, выйди я замуж за людей, которые меня звали. Но я так и не решилась. Все-таки я артистка и все свои миллионы зрителей не могу с собой туда забрать, а без любимой профессии жизнь была бы совершенно другой – более тусклой. Вот если бы меня увезли туда маленькой – в 8–12 лет, конечно, прижилась бы везде, я очень гибкий человек, в любом месте могу создать свою атмосферу и мне всюду может быть хорошо. К тому же меня нигде никогда не принимают за русскую: в Германии думают, что немка или француженка, а в Италии и Эмиратах – что итальянка.
Моя жизнь отдана профессии, причем я никогда ничего не просила взамен. Тем не менее, учитывая, сколько сил я вложила в свою судьбу, наверное, не все в ней сложилось так, как хотелось бы. Но я все равно довольна, мне грех жаловаться. У меня другие критерии, и из-за того, что впятером, с детьми и внуками, живем в 70-метровой трехкомнатной квартире в Москве, я не испытываю большой жизненной деструкции. Это меня не разрушает – как и то, что езжу по столице на довольно старой машине, которую в свое время отдала детям. Машина едет? Едет! И меня ничего не парит. Сомневаюсь, что люди смотрят и говорят: «Ой! Понаровская на какой машине-то». Да даже если и так, мне наплевать. Я себе устраиваю мозговой комфорт. А когда у человека мозговой комфорт, нет особых проблем, где ты живешь и какие у тебя там блага. Да, иногда не хватает денег. Когда у тебя большая семья и тебе хочется что-то для нее сделать, а никакого другого дохода, кроме пенсии, нет, то, конечно, ты скован в своих порывах. Но по Сеньке шапка – что есть, тем и поделюсь. Нужно снять с себя – сниму сколько надо и, не дрогнув, продам. Единственное, что берегу, – это те украшения, что от бабули достались. Это будет наследством для моей Шарлотточки, пускай знает, что вот когда-то была такая красота. Остальное мне не жалко ничего – вообще ничего.
Можете назвать самый счастливый день в вашей жизни?
в кресле-каталке, а приехала на машине, сама за рулем. Разве можно сказать, что я несчастлива? У меня есть ребенок, который родился вопреки всему – это не важно, сколько я приложила к своему счастью усилий, но оно пришло, оно есть». Я из тех людей, которые замечают любую радость, и не живу гадостью. У меня есть обиды, с которыми мне сложно расстаться, но они не такие всеобъемлющие, чтобы я с ними жить не могла. Они для меня настолько на заднем плане, что я о них и не думаю. Я приучила себя и договорилась с собой, что все неприятности надо оставлять в прошлом, мне не хочется нести их с собой в каждый следующий день.
Конечно же, я счастливый человек. И дней счастья у меня было очень много, а не один. Меня очень любили, у меня родился сын – это момент, когда ты понимаешь, что у тебя зреет это зернышко маленькое, что ты наконец-то будешь.
У меня очень много счастливых дней. Обычно на вопрос о счастье я отвечаю журналистам так: «Вы берете у меня интервью почему-то, да? Я здорова, модно подстрижена и разговариваю с вами не сидя мамой. Счастье – это когда ты хотел совершить что-то такое доброе, нужное, важное, вечное, и у тебя это получилось. У меня такое было много-много раз. Жизнь состоит из проблем и бед, но и из счастья тоже. И это счастье я стараюсь генерировать в себе и запоминать эти состояния – знаете, это как мышцы, когда танцуешь, они запоминают движения, и в результате появляется так называемая мышечная память. Вот также есть и нейронная память на хорошее. Я очень себя подковала, чтобы жить этим, а не чем-то другим.
Вычленить только один самый счастливый день не могу, тем более что к моментам счастья отношусь по-особому – я их очень храню, берегу и отмечаю. Наивысшее проявление счастья – это рождение ребенка. Что касается остального, то ли я радоваться умею иначе, чем кто-то другой, но у меня много событий приблизительно на одном уровне, на одной ступени накала. Но все их перекрывает период ожидания внуков. Пусть не ты сама ждешь малыша, но какое же радостное это безумие! Когда ты рожаешь своего ребенка, это стоит очень дорого – муки, боль, постоянное беспокойство, сможешь ли выносить, особенно если не с первого раза получается. Я сейчас не о тех случаях, когда случайная беременность – по молодости не уследила, забеременела, ну, буду рожать. А когда ты ждешь, когда ты хочешь – это немножко вымученное состояние. Конечно, когда он рождается, ты выдыхаешь, но тут же понимаешь, что теперь начинаются самые большие проблемы. Вот самое счастливое, на мой взгляд, время – не один какой-то момент или день, а именно время, период – это беременность. Когда ты рожаешь, да, ощущаешь радость и от усталости, и от бессонных ночей, умиляешься этому маленькому пальчику, от которого не оторваться, – это все тоже счастье огромное, но оно все-таки какое-то выстраданное. А беременность – это пирамида Хеопса из всех других пирамид. Самая большая и самая высокая.