— За каждую тенниску, которую поможешь продать, — продолжил я, — ты получишь рубль. Это с каждой двадцатки. Согласен?
Парень опустил руку — футболка коснулась пола.
— За что? — не понял Вовчик.
— За помощь в продаже, конечно, — сказал я. — За что же ещё. Если вдруг кто-то из твоих знакомых захочет заказать у моей мамы тенниску с адидасовским логотипом — веди его ко мне. Или запиши на лист бумаги размер и рост заказчика. Например: сорок шестой размер, а рост один метр и семьдесят сантиметров. И когда заказчик заплатит за мамину работу двадцать рублей, один рубль я отдам тебе. За то, что ты помог тому человеку найти хороший товар, а моей маме — покупателя. Понял?
Вовчик неуверенно улыбнулся. Недоверчиво сощурился.
— Чё, правда, дашь мне за это рубль? — сказал он.
Я кивнул.
Ответил:
— Конечно, Вовчик. С каждой двадцатки — один рубль твой.
В пятницу десятого августа Вовчик ко мне не пришёл. Меня это удивило и даже слегка расстроило. Пусть мы и не договаривались встретиться в этот день, но мне казалось, что рыжий парнишка обязательно примчится к нам в гости (в районе полудня), чтобы вновь усадить меня за чтение. Я даже придумал, что именно мы с ним будем читать. Остановил свой выбор на «Острове погибших кораблей» Александра Беляева. Прикинул, что до понедельника мы роман осилим (даже если не станем торопиться). А то и приступим к следующему: к «Человеку-амфибии» или к «Ариэлю».
Книгу Булычёва я Зое пока не возвратил. Она была отличным поводом наведаться к Каховским. Но всё же являлась скорее разовым билетом — использовать его я не торопился: выжидал, пока у Юрия Фёдоровича появятся интересные для меня новости. В нынешние времена по скайпу люди не общались (с УВД Ростова-на-Дону сейчас таким образом не свяжешься). А междугородние телефонные разговоры были чем-то сродни заграничным путешествиям (не редкостью, но и не бытовым событием) — чаще посылали друг другу письма и телеграммы. Поход к Каховским отложил до следующих выходных (если «дядя Юра» не напомнит о себе раньше).
Думал, сегодня меня развлечёт Вовчик. Однако рыжий не появился. Спутал мне планы. Я не спросил у Вовчика номер его домашнего телефона. Теперь ругал себя за это. Гулять днём я не пошёл. Весь день просидел дома. Приготовил к Надиному приходу гречневую кашу. От скуки принялся за толстенный «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго (в прошлой жизни мои руки до этого романа так и не добрались, но теперь мне только и оставалось: читать классическую литературу). Под рассказ о праздновании крещения в Париже я ополовинил остатки жареных колец кальмара (снова подивился тому, что ни Вовчику, ни Надежде Сергеевне они не понравились).
Перед Надиным приходом я убрал книгу на полку. Решил, что рано десятилетнему парню зачитываться нудным для его возраста творением Виктором Гюго — не стоило смущать своими странными интересами Мишину маму. Навёл идеальный порядок в своей комнате (поправил подушку-пирамиду, разгладил на кровати покрывало). Скучал в ожидании того, как «скрипнет» входная дверь (дверные петли не скрипели: я их сегодня снова смазал). Надежда Сергеевна на четверть часа припозднилась. Зато пришла в хорошем настроении: принесла толстенную книгу Булычёва «Девочка из будущего… и другие повести» из серии «Мир приключений».
Сказала, что «урвала» её «по знакомству». Сообщила, что в нагрузку к Булычёву «дали» «всего лишь» две книги «каких-то» советских поэтов. Их она оставила на работе — решила, что подарит начальнице (та собирала на даче библиотеку из книг с красивыми обложками). Помимо повести «Сто лет тому вперёд», в новеньком издании оказались «Девочка, с которой ничего не случается», «Остров ржавого лейтенанта», «Пленники астероида» и несколько других произведений, не попадавшихся мне в детские годы (именно тогда был пик моей увлечённости работами Булычёва).
— Вовчик будет в восторге, — пробормотал я и взглянул на полку, где пылились томики Беляева — для рыжего мальчишки знакомство с ними откладывалось.
Надежда Сергеевна, как и обещала, принесла с работы новенькую тенниску — такую же, как прошлая, но без вышивки. С её слов, себестоимость готового изделия равнялась немногим меньше четырёх рублей. Надя считала эту стоимость высокой. Но «дешёвую» ткань использовать не хотела. А я и не уговаривал её это делать. Рубль или полтора рубля экономии в моей калькуляции особого значения не имели. К тому же, я не желал снижать качество самопальной «адидасовской» одежды.
Я начиркал на белой ткани трилистник до того, как Надежда Сергеевна перемыла после ужина посуду.
А ещё через полчаса мой рисунок превратился в вышивку.
В субботу мы проснулись не под «Пионерскую зорьку». Но и не дрыхли до полудня.
Я открыл глаза в начале девятого утра — тут же растолкал Надежду Сергеевну (мы решили по выходным делать зарядку вместе). Надя спросонья выглядела несчастной. Но я её не пожалел (ещё спасибо мне скажет, когда «выскочит» замуж). Напомнил Мишиной маме о нашем с ней уговоре. Отправил её умываться.
А потом к радости соседей по дому «врубил» «Утренний концерт» на радиостанции «Маяк».
Надя шумно пыхтела: закидывала ноги за голову, демонстрировала мне свои недурственные ягодицы. Я уселся на диван, смахнул с лица пот. Руки слегка дрожали: только-только поставил рекорд — отжался от пола двенадцать раз (на счёт «тринадцать» уже не оторвал живот от ковровой дорожки). Ещё не успокоил дыхание и не угомонил стучавшее по рёбрам сердце. Следил за тем, чтобы Надежда Сергеевна «не сачковала» (на её ягодичные мышцы тоже поглядывал — ничего не мог с этим поделать).
Ухмыльнулся. Собрался уж, было, осчастливить Надю очередным «мудрым» советом (вообразил себя опытным тренером по фитнесу). Но не успел: отвлёкся, когда на фоне голоса Муслима Магомаева различил пение дверного звонка. Надежду Сергеевну отвлекать не стал («ноги за голову» — важное упражнение). Сам поплёлся в прихожую. Гадал на ходу, что за нехорошие люди пришли к нам в выходной день с утра пораньше. И почему они мешали отдыхать «нормальным» советским гражданам. Резко распахнул дверь…
…И увидел за порогом Вовчика в «адидасовской» тенниске. А позади него — кудрявого рыжеволосого парня. Тот выглядел постарше меня нынешнего лет на шесть-семь. И примерно на столько же младше себя же, каким он мне запомнился по прошлой жизни. Парень был не в шортах, как Вовчик — в потёртых джинсах. И походил на Вовчика не только цветом волос и веснушками, но и разрезом глаз, и даже ямочкой на подбородке. Я вспомнил и его имя…
«Ванька-дурак», — промелькнуло у меня в голове подзабытое прозвище этого паренька.
Вовчик устало вздохнул — взглянул на меня… виновато.
Его сопровождающий посматривал на меня с любопытством, не вынимал руки из карманов брюк.
— Привет, — сказал я.
Обратился сразу и к Вовчику, и к его спутнику.
Старший из рыжих подтолкнул младшего в спину — мне навстречу.
Вовчик отмахнулся от родственника — раздраженно и обиженно. Поздоровался со мной. И протянул мне две красноватые купюры.
— Вот, — сказал он.
Поджал губы, свободной рукой провёл под носом.
Я посмотрел сперва на хмурое лицо Вовчика, потом на банкноты в его руке.
Спросил:
— Что это?
— Деньги, — объяснил младший из рыжих. — Двадцатка.
— Вижу, что деньги, — сказал я.
Скрестил руки на груди.
— Я тебя о другом спросил. Зачем ты мне их даёшь?
— Двадцать рублей, — сказал Вовчик. — За мою рубашку. За вот эту.
Он постучал себя по груди (по адидасовскому логотипу), зыркнул на меня исподлобья — словно попросил извинения.
— С фига ли? — сказал я.
Убрал руки за спину.
— Не надо никаких денег. Ведь это подарок.
Я дёрнул плечом, сказал:
— Вовчик, мы же об этом говорили. Что здесь непонятного?
Вовчик шмыгнул носом.
— И я им это говорил! — сказал он.
Бросил недовольный взгляд через плечо.
— Тётя Надя мне её подарила! — заявил он. — За просто так! Слышал, что сейчас Миха сказал?
Вновь посмотрел мне в лицо.
— Набросились на меня дома, — сообщил он. — Словно я ворюга какой-то. А батя ещё и выпороть хотел!
Вовчик снова потёр нос.
— Слишком дорого для подарка, — подал голос его старший спутник. — Деньги бери, пацан. Матери отдашь.
«Ванька-дурак», — снова промелькнула у меня в голове похожая на «обзывательство» фраза из прошлого (моего прошлого — не Мишиного).
Младший из рыжих снова протянул мне банкноты — я никак на его жест не отреагировал.
Проигнорировал я и слова старшего из гостей.
— Вовчик, а что это за товарищ вместе с тобой явился? — спросил я.
Говорил спокойно.
Мальчишка скривил губы.
— Брательник это мой, — сказал он, — Ванька. Батя ему велел вместе со мной пойти. Чтобы я деньги вам за рубашку отдал — не зажулил.
— Ясно, — сказал я.
Поднял взгляд на Сомова-старшего.
— Уважаемый Иван, — сказал я. — Спешу сообщить вам, что белая тенниска с вышивкой на левой стороне груди в виде логотипа немецкой транснациональной компании по производству спортивной одежды, обуви и аксессуаров «Адидас» — это не что иное, как подарок от моей мамы, Надежды Сергеевны Ивановой, вашему младшему брату, Владимиру… Сомову. Плату за подарки в моей семье брать не принято. Потому свои двадцать рублей вы можете… благополучно вернуть в семейный бюджет. Такое разъяснение вас устроит?
Иван Сомов вновь вынул из кармана руку, положил её брату на плечо.
— Пацан, ты не умничай, — сказал он. — Лучше мамку позови. Она дома?
Я глубоко вздохнул — успокоился.
Ответил:
— Во-первых, у меня не мамка, а мама.
Вовчик толкнул брата локтем, прошипел:
— Понял?!
— А во-вторых, она сейчас занята, — сказал я. — Мама медитирует.
— Что она делает? — переспросил Иван Сомов.
Тряхнул рыжей шевелюрой.
— Медитирует, — повторил я. — Отдыхает от работы: даёт мозгу расслабиться после недели тревог, напряженного мышления и построения планов. Выходной у неё сегодня! Разве непонятно?