Мой взгляд уткнулся в окрашенную бежевой краской стену — там, где я рассчитывал увидеть лицо хозяина квартиры (того самого сурового офицера, которого видел на фотографии). Я успел разглядеть зеркало и пожелтевший плафон светильника, прежде чем посмотрел на лицо Фрола Прокопьевича. Генерал-майор авиации оказался остроносым, седовласым и кареглазым — в этом найденная мной когда-то в интернете фотография не обманула. Вот только она не донесла до зрителей того, что Фрол Прокопьевич Лукин обладал совсем не богатырским телосложением (худой, узкоплечий, тонкокостный) и невысоким ростом (даже пониже Нади Ивановой). Зато старый снимок хорошо передавал выражение глаз генерала: там оно было столь же строгим, как в реальности.
— Михаил Иванов?! — громко, будто на плацу, спросил Лукин.
Его голос походил на скрип несмазанных дверных петель.
Я кивнул.
— Иванов.
— Громче говори! — потребовал генерал-майор.
Фрол Прокопьевич крепко стиснул челюсти — на его обтянутом тонкой белой кожей лице вздулись бугорки мышц, а уголки рта капризно опустились вниз.
— Иванов! — повторил я. — Михаил Иванович!
И добавил:
— Здрасьте.
Лукин не ответил на моё приветствие (я заподозрил, что он его не расслышал). Генерал-майор, провёл по мне взглядом (будто просветил рентгеновскими лучами). Повёл косматыми седыми бровями. И громко хмыкнул, словно сообщил мне об «окончании проверки».
— Ну, здравствуй, Михаил!
Фрол Прокопьевич продвинулся на полшага вперёд (наступил на порог) и протянул мне свои тонкие длинные пальцы — те заметно подрагивали.
— Здравствуйте, Фрол Прокопьевич! — повторил я.
Схватил пенсионера за руку. Отметил, что рукопожатие у худощавого генерала неожиданно крепкое. Лукин похлопал меня по плечу — при этом пристально смотрел мне в глаза.
— Смотри-ка, Мишаня, ты не упал, — произнёс Фрол Прокопьевич.
Он по-доброму улыбнулся — будто при долгожданной встрече с любимым внуком.
— Это хороший знак! — сказал Лукин. — Если Юра мне не наврал, конечно. Честно скажу, Мишаня: страшновато было с тобой ручкаться. Боялся, что ты сорвёшься в штопор. Да и я… следом за тобой. Но ты порадовал старика. Ой, порадовал! Знать, поживу ещё месяцок-другой. И за то спасибо.
Генерал-майор выждал ещё секунду (сжимал мою руку и придерживал меня за плечо). Выпустил мою ладонь, лишь убедившись, что я крепко стоял на ногах. Он всё ещё следил за мной, точно готовился мгновенно подхватить моё оседающее на пол тело.
«Значит, ничего ему не сказал, дядя Юра? — отправил я мысленный упрёк Зоиному отцу. — „Ничего такого“? Ай да Каховский! Ай да…»
Фрол Прокопьевич попятился вглубь прихожей.
— Проходи, Мишаня, — сказал пенсионер. — Давно тебя жду.
Я послушно шагнул в квартиру генерал-майора, и тут же уловил в воздухе аппетитный аромат выпечки.
— Чайник уже закипел, — сообщил Лукин. — Сейчас мы с тобой, Мишаня, позавтракаем. Старшая невестка мне вчера свежего мёду принесла. Ей этот мёд из Краснодара привозят — от знакомого пасечника. И блинов напекла. Готовит она отвратительно, но вот блины у неё получаются — на загляденье. Скоро убедишься. Любишь блины с мёдом, Мишаня?
— Люблю, — сказал я.
— Громче говори.
— Люблю!
Фрол Прокопьевич мастерским ударом подбросил к моим ногам домашние тапки — неновые, с потёртыми носами и стоптанными пятками. Я брезгливо поморщил нос. Но переобулся.
— Вот и замечательно! — проскрипел генерал. — Я тоже блины очень уважаю. Каждую неделю их ем. И ведь не надоедают! Дочка говорила, что мне нужно потреблять больше сладкого. Ем его, ем — и не толстею. Но блины люблю. Видишь, Мишаня: уже нашлось у нас с тобой кое-что общее! Как говорит мой сын, это хороший признак! Это значит, что мы с тобой обязательно подружимся.
Глава 3
«Вот в такую квартиру я перевезу свою новую семью», — подумал я, прогулявшись по длинному коридору вслед за Фролом Прокопьевичем до кухни. Прикинул, что квадратура жилплощади в этом скоромном жилище одинокого пенсионера лишь на десять-пятнадцать метров меньше, чем те хоромы на улице Николая Второго (сейчас она носила имя Надежды Константиновны Крупской), что я подарил своему младшему сыну — по случаю его свадьбы. Представил, какое сногсшибательное впечатление произвели бы четырёхкомнатные апартаменты генерал-майора Лукина на Надю Иванову. Поставил в уме галочку: разузнать, есть ли жильё с похожей жилой площадью в кооперативных домах Великозаводска (и сколько тысяч советских рублей за такие квартиры сейчас просят).
Генеральская кухня показалась мне не слишком просторной (только раза в два больше Надиной). И скромно обставленной — не чета владению Елизаветы Павловны Каховской. Окинул взглядом скромный стол и деревянные табуретки, видавшие виды, но ещё целые и крепкие шкафы. Отметил, что холодильник Лукина — родной брат тех белорусских двухкамерных красавцев, что проживали в квартирах Ивановых и Солнцевых. «Минск-7» поприветствовал меня знакомым утробным рычанием. А вот газовая плита блистала новизной и чистотой. Будто ею либо не пользовались вовсе, либо использовали редко (и только для подогрева воды в чайнике) и ежедневно отмывали от малейших пятен — я усомнился, что невестка Фрола Прокопьевича часто пекла на ней блины.
В кухне запах блинов стал сильнее (мой живот отреагировал на него голодным урчанием, будто сегодня я пропустил завтрак). Фрол Прокопьевич свернул к плите, открыл мне обзор на румяную выпечку, что лежала на небольшом столике, около окна: на внушительную стопку блинов (не меньше двадцати сантиметров в высоту) — её венчало тёмно-синее блюдце с золотистой каёмкой. Я провёл взглядам по уложенным друг на друга кругляшам с поджаристыми краями, просмотрел на окно. И увидел на стекле старых знакомых (на фоне тощих тополей и проезжей части): сразу две свои подвески для кашпо, державшие коричневые керамические горшки с пузатыми кактусами. На одном из этих зелёных колючих шаров красовался большой цветок с бархатистыми лепестками.
Генерал-майор заметил мой интерес (но пенсионер не сообразил, что я любовался не на цветок, а на свои изделия). Он улыбнулся (его взгляд «подобрел»), указал на цветущий кактус чайной ложкой. В другой руке Лукин удерживал старенький эмалированный чайник за обёрнутую полотенцем ручку.
— Это гимнокалициум горбатый, — сказал он. — Один из первых кактусов, что появился в моей коллекции. Такие растут на юге Аргентины. Сыну его привезли в подарок. Но у моего Серёжи на цветы нет времени: он постоянно занят делами. Дома не часто бывает, да и не до комнатных растений ему. Здраво оценил свои силы, как я его учил. И понял, что загубит кактус — привёз этого красавца мне.
Фрол Прокопьевич говорил громко, будто перекрикивал неслышный для меня шум.
— В наших журналах эти кактусы ещё называют бугорчатыми, — продолжил он. — Мой пока маленький. Потом он перестанет быть круглым — станет цилиндрической формы. Надеюсь: увижу, как он дорастёт до положенных его виду пятидесяти сантиметров в высоту и двадцати в диаметре. Мишаня, ты горячий чай любишь пить, или разбавить тебе его кипячённой водой?
— Разбавить, — сказал я.
Опустил взгляд на подоконник: на расставленные там в два ряда горшки с кактусами.
— Громче говори! — потребовал генерал-майор.
Я повторил свой ответ: теперь уже прокричал его.
— Ну и правильно, — сказал Фрол Прокопьевич. — Нечего обжигать язык.
Он поставил на застеленный белой скатертью стол пузатую сахарницу, рядом с ней примостил тарелку с блинами и горшочек с мёдом. Указал рукой на табурет в углу.
— Присаживайся вон туда, к стеночке, Мишаня, — сказал он. — То моё любимое место. С него и на кактусы можно полюбоваться, и небо хорошо видно. Небо сегодня красивое, слоистое… люблю такое. Уже разглядывал его перед твоим приходом — взгрустнул немного.
Лукин расставил чашки.
— Я вот тут с краешку сложу крылья, — заявил он. — Похозяйничаю. Нечасто ко мне гости захаживают. Невестка не в счёт: она давно уже тут за хозяйку. А внуки по училищам разлетелись. Вот Юра Каховский одно время повадился навещать старика. Хороший паренёк: справный. Но теперь и он редко заглядывает.
Фрол Прокопьевич примостил на столешницу кувшин с водой.
— Телевизор я смотрю редко: соседей жалко, — сказал генерал-майор. — Люди они хорошие. С чего им страдать из-за моей тугоухости? Всё больше газеты почитываю; да ещё с кактусами, бывает, беседую. Растения — они ж ведь тоже живые организмы. Слушают; и никогда не спорят.
Лукин налил мне чай, плеснул кипяток и себе в чашку.
— Я как посмотрел тогда на Серёжин кактус — сразу почувствовал в нём родственную душу, — сказал он. — Это потому, Мишаня, что я тоже уже не первый десяток лет сижу на земле. Прочно пустил корни в своей конуре. На небо теперь только из окошка любуюсь. Да и колючий стал — на земле-то.
Пенсионер хмыкнул, щедро сыпанул себе в чашку сахар.
Я лишь сейчас обратил внимание, что для встречи со мной Фрол Прокопьевич нарядился вовсе не по-домашнему. А может, и не для меня он так приоделся; а я застал пенсионера перед походом «на люди». Генерал-майор «хозяйничал» на кухне в голубой рубашке (складками собравшейся на рукавах — будто с чужого плеча), в отутюженных серых брюках, шаркал по полу старенькими коричневыми тапочками (они смотрелись на его ногах нелепо, плохо сочетались со стрелками на штанинах и застёгнутой на все пуговицы рубахой). На смазанных кремом (чисто выбритых) щеках и подбородке ветерана влажно блестела кожа. Смещённый влево пробор на аккуратно причёсанных волоках смотрелся идеально прямым, словно его укладывали по линейке.
Лукин постучал ложкой по краю чашки, аккуратно положил её на скатерть.
— Пей чай, Мишаня, не стесняйся, — сказал он. — И блинами не брезгуй. Я боялся, что засохнут они у меня: уж очень в этот раз невестка расстаралась — одному мне такую кучу за неделю не осилить. А видишь, как оно обернулось. Она как чувствовала, что ты придёшь. Теперь мне и гостя нашлось чем угостить.