Как пишет уже знакомая киновед Н. Милосердова: «У меня есть сердце!» – это восторженное открытие, сделанное маленьким героем фильма, – своеобразный манифест, ключевое слово для режиссеров-дебютантов. Гармонизированный чувством защищенности мир Сережи дает трещинку, когда появляется маленький братик и все внимание взрослых обращается на него. Чувство недолюбленности, возникшее как диссонирующий аккорд в стройной мелодии его счастливого существования, грозит перейти в катастрофу и обрушить этот мир, похоронив ребенка под своими обломками, когда выясняется, что семья переезжает в Холмогоры, оставляя больного Сережу с бабушкой до следующего лета. Доводы рассудка, которыми руководствуются взрослые, не существуют для ребенка, живущего исключительно сердцем. Отъезд без него воспринимается им как окончательное отторжение, как утеря защищенности, как немыслимое предательство, совершаемое самыми близкими, как беспросветное сиротство. Горе его несоразмерно событию. Но в том-то и заключается прелесть и новизна фильма (отражающие, естественно, перемены в обществе, в мировоззрении), что взрослые – и мать, и особенно отчим Коростелев, с которым у Сережи установились замечательно доверительные отношения, – также переживают это расставание как некую противоестественную, мучительную «вивисекцию». И, отринув доводы рассудка, Коростелев подчиняется сердцу. Ликующий вопль Сережки: «Ура! Мы едем в Холмогоры! Какое счастье!» – знаменует торжество справедливости и восстановление первоначальной гармонии мира…».
В роли Сережи снялся 7-летний москвич Боря Бархатов (родился 8 сентября 1953 года). Помимо него в картине снимались и другие дети: Наташа Чечеткина (Лидка), Юра Козлов (Женька), Сережа Метелицын (Васька), Алеша Доценко (Шурик).
Дольше всех искали Бархатова и Метелицына – все юные актеры были уже найдены, а мальчиков на роли Сережи и Васьки найти никак не удавалось. Помог случай.
У Бори Бархатова была родная тетя, которая окончила театральное училище Щукина и работала в Театре юного зрителя. Она часто сидела с племянником, а однажды, когда отправилась на «Мосфильм» в поисках работы в кино, взяла его с собой. Там в коридоре его и приметил кто-то из ассистентов Данелии и Таланкина. Далее послушаем рассказ Георгия Данелия:
«Сережу мы представляли себе светленьким и голубоглазым. И к нам толпами приводили светленьких и голубоглазых мальчиков пяти-шести лет. Они читали стихотворение. Одно и то же – про Ленина. Оно мне уже ночами снилось.
Однажды привели черненького мальчика, пятилетнего Борю Бархатова. Стихи он неожиданно прочитал не про Ленина, а «Вот парадный подъезд» Некрасова, – «р» он не выговаривал, и в его исполнении «парадный» звучало как «паадный». Забавный пацан. Мы решили опробовать его на пленку.
Пока ставили свет в павильоне, Боря подошел ко мне и спросил:
– Георгий Николаевич, скажите пожалуйста, сколько энергии поглощают эти приборы?
– Не знаю, спроси у оператора.
– Анатолий Дмитриевич, – он сразу запомнил, как его зовут, – скажите пожалуйста, сколько энергии поглощают эти приборы?
– Мне некогда. Спроси у бригадира осветителей.
– Товарищ осветитель, сколько энергии поглощают эти приборы?
– Мальчик, иди гуляй!
– Что за работники? Никто ничего не знает!
Все засмеялись.
– Вот сейчас ты удивился. А можешь сказать то же самое возмущенно? – спросил Таланкин.
– Выругаться?
– Да.
– Что за работники! Одни балды! Никто ничего не знает! Жуки навозные! Так? Или еще сердитее?
– Достаточно, – сказала Борина мама, испуганно глядя на нас.
Борю покрасили в блондина, и Сережа был найден. Остался Васька. Кого бы ни приводили пробоваться на эту роль – я всех категорически отвергал, хотя ребята вроде бы были подходящие. Таланкин уже начал злиться…
Время поджимало. Васи все не было и не было, и мы утвердили на эту роль мальчика, который нравился Таланкину…».
А вот как тот же Данелия вспоминает непосредственно о съемках с участием Бори Бархатова:
«С детьми мы работали без системы. Выкручивались каждый раз по-разному.
Снимаем кадр: Сережа сидит на скамейке и думает.
Объясняем Боре:
– Мама вчера вышла замуж. Утром ты проснулся, побежал к маме – дверь заперта. Постучался – не пускают. Вышел, сел на скамейку и думаешь – что ж такое происходит. Понял?
– Понял.
– Снимаем. Сидит Боря на скамейке, и по глазам видно – ему смертельно скучно.
Что делать? А если так…
– Борис Павлович, футбольный мяч хочешь?
– Хочу!
– Мы будем считать до десяти, а ты к двум прибавь три и отними один. Камера! Считай!
У Бори в глазах – напряженная работа мысли:
– Четыре!
Снято!
По сценарию, Коростелев (в этой роли снялся Сергей Бондарчук, у которого, как мы помним, уже был опыт работы с ребенком в кадре: в фильме «Судьба человека», который снимался всего лишь год назад. – Ф. Р.), мама Сережи и млдаший Сережин брат уезжают в Холмогоры, а Сережа пока остается с тетей Пашей. Но в последний момент, когда грузовик уже отъезжает, Коростелев все-таки решает взять Сережу с собой. Сережа забегает в свою комнату и быстро-быстро собирает вещи. Нам надо было чтобы в этой сцене Сережа метался по комнате, решая, что брать, а что оставлять.
Мы дали Боре игрушки и сказали:
– Спрячь их в разные места в декорации комнаты.
Боря разложил игрушки.
– Все? Мы включим камеру и будем считать до десяти. Что ты успеешь за это время взять, то твое. Мотор!
Счет пошел. Боре надо было вспомнить, где лежит самое лучшее, и он заметался по комнате. На экране эта сцена получилась так убедительно, что Боре позавидовал бы Лоуренс Оливье.
В павильоне каждый кадр требует долгой подготовки. Пока Ниточкин ставил свет, Бондарчук ложился на диван и дремал, а Боря носился по павильону, всюду лазил, прыгал и действовал всем на нервы.
– Борис Павлович, ну, что ты все скачешь? – сказал я. – Вон посмотри на Бондарчука – он тоже актер, а спокойно лежит и никому не мешает.
– Бондарчук народный артист, у него зарплата совсем другая, – объяснил мне Боря.
Самой трудной была для нас сцена, когда Сережа, узнав, что его не берут в Холмогоры, приходит к Коростелеву, просит взять его с собой и плачет.
Как добиться чтобы ребенок заплакал? Накапать глицерина или дать понюхать нашатырь – получится неубедительно. И мы придумали такой вариант: один режиссер – злой и плохой – мальчика обижает, а другой – добрый и хороший – жалеет и заступается. Бросили жребий. Мне повезло – я оказался хорошим.
Поставили свет, подготовили кадр, отрепетировали текст. Но не снимаем, держим паузу. Боря стоит, переминается с ноги на ногу, чешется. И тут Таланкин ему говорит:
– Боря, ты сегодня на леса залезал?
– Залезал.
– Но ты знал, что нельзя?
– Мне интересно – что там? Я ребенок.
– А мы за это тебя накажем. Оставим на ночь в павильоне и запрем.
– Не имеете права!
– А мы и спрашивать никого не будем.
– Здесь крысы.
– Игорь, – вступаю я, – ну действительно… Маленький мальчик, всего пять лет, в этом огромном павильоне, в темноте…
– Какой он маленький, ему уже шесть.
– Нет, пять! – У Бори задрожали губы.
– Нет, уже шесть!
– Нет, пять! Шесть будет только через месяц!
И Боря заплакал.
– Мотор! Камера! – быстро сказал я. – Боря, говори текст! Снимаем!
– Коростелев, дорогой мой, миленький, я тебя очень прошу, ну пожалуйста, возьми меня в Холмогоры!
– Стоп!
– Таланкин, из какой вы семьи? Где вы воспитывались?
– Еще дубль! Мотор! Боря!
– Коростелев, дорогой мой, миленький, я тебя очень прошу, ну пожалуйста, возьми меня в Холмогоры!
– Стоп!
– Таланкин, фамилия у вас от слова «талант», а сам вы не режиссер, а жук навозный! – рыбая, ругался Боря.
Тут мы не выдержали. Хохот стоял такой, что третий дубль снимать было невозможно.
На следующий день, когда Боря пришел, Таланкин ему сказал:
– Здорово ты вчера сыграл, Борис Павлович! Некоторые даже подумали, что ты по-настоящему плакал.
Боря помолчал и спросил:
– А еще надо будет?
– Ну, еще разок.
– Еще разок? Ладно уж, еще разок поплачу…».
После «Сережи» Боря Бархатов снялся еще в одном фильме – «Грешный ангел», где исполнил роль Шурика Кондакова. И больше в кино не снимался. Почему? Вот его собственные слова, сказанные в одном из интервью:
«В пять лет меня узнавали на улицах, показывали пальцем, обращали внимание в метро. Думаю, что любому ребенку это должно быть неприятно. Кроме того, дети в первых классах, да и вообще в школе довольно жестоки в отношениях между собой. Чуть что – сразу начинают дразниться. Кого-то дразнят рыжим или конопатым, кого-то безотцовщиной, мне же всегда говорили: «А ты в кино снимался!» В итоге я просто довольно рано невзлюбил кинематограф. И понял, что сам по себе что-то представляю. Я не хотел, чтобы меня сравнивали с моим персонажем, с этим мальчиком – Сережей. Я Боря Бархатов…».
Кем же стал киношный Сережа? И снова послушаем его собственный рассказ:
«Я практически не гулял на улице, как другие мальчишки. Лет с девяти моим любимым занятием было чтение книг. Я не был хулиганом и, по-моему, даже ни разу не дрался. В юности занимался каратэ, потому что этот вид спорта развивает разные группы мышц, реакцию, боковое зрение, умение решать конфликт не доходя до махания кулаками. Родители отдали меня в английскую спецшколу. Она была довольно знаменитой. Нам преподавали предметы, которых не было в обычных школах, например, историю искусства. Оттуда вышли дипломаты, инженеры, преподаватели. Но ни одного артиста среди них я не помню. Я же вообще никогда не мечтал быть артистом. Мне сразу не понравилось, что взрослые относятся ко мне в той или иной степени не как к нормальному ребенку. Когда меня пытались уговорить поступать в какой-нибудь театральный институт или во ВГИК, это вызывало у меня дикое раздражение. Я прекрасно отдавал себе отчет, что артистов много и талантливых много, а популярных очень мало. Одна-две роли – и все. И я окончил технический вуз. В процессе учебы мечтал стать организатором производства. Больше того, я с этого и начинал – пошел работать не в КБ, а мастером на завод. В итоге стал секретарем комитета комсомола, а позже по комсомольской путевке попал на работу в организацию, в которой тружусь и сейчас…