Наконец являются. Чуть ли не с оружием, морды — свирепые. Оказывается, в дивизионе-то — паника! Решили, будто меня жена с собой увезла (видимо, были уже подобные случаи).
Первые дни народ при встрече со мной столбенел.
— А нам сказали, дезертировал ты…
И почему-то звучало в их голосах разочарование. Чуть ли не упрёк.
Отрывок № 38
Приказ приказу рознь. Вот об увольнении в запас — это да, это я понимаю. Но кой чёрт дёрнул министра обороны маршала Гречко именно в этом году подписать приказ об отправлении годичников на офицерские курсы?
Мы так не договаривались. Не дай бог, присвоят тебе звёздочку, а потом скажут: служи ещё два года. Нет уж, лучше тихо-мирно дембельнуться рядовым — и ищите нас по карте.
Кроме того, очень уж я хотел поехать на полигон. Да, Казахстан, весна, голодная степь, но представьте: запустить по цели настоящую ракету!
Не судьба. Ребята уехали первыми. Им — в Казахстан, мне — в Куляб.
В «консервной банке» сняли за ненадобностью верхний этаж коек, и теперь ангар наш резонировал, как храм. Скажешь слово, а оно под потолком раскатывается.
Ну, в Куляб — так в Куляб…
Отрывок № 39
От Душанбе до Куляба добираемся на автобусе. Бледные снежные хребты. Дорога плавает кругами, как коршун. То гоним по дну гулкого ущелья, то лезем через перевал, и в ушах ломит, словно при посадке самолёта.
(Кстати, а как там называются женщины? Неужели кулябки? Так и не догадался спросить.)
Добрались. Здешний солдатский городок носит гордое имя «крепость».
Был я «шнурком», был «полудембелем», теперь я — «сбор».
Всего «сборов» — около восьмидесяти. Есть годичники, есть добровольцы. А на съедение нам кинули новенького с иголочки прапорщика.
Вот он появляется перед строем. Звонким юношеским голосом:
— Где какой взвод? Не по-ни-маю!
В ответ — из задних рядов, мрачно:
— Это придёт с годами, Коля…
Поселили нас в исторической казарме: в 1950-м её целиком вырезали, а в 1960-м в ней жили ребята, первыми засёкшие Пауэрса над Памиром.
Но самое главное: в «крепости» есть библиотека. И какая! На «гражданке» за одну такую книжку — душу бы заложил. Помню беленький томик Акутагавы. Новенький, никем ни разу не раскрытый.
Неделю ничего не делаю — только читаю. Да и делать-то, собственно, нечего. Учёба всё никак не начнётся. Преподаватели — кто в отпуске, кто в трансе. Два дня сачкуем, день отдыхаем.
Поэтому основная задача местного начальства — хоть чем-то нас занять. Потому что восемьдесят человек неприкаянных «дедов» — это страшно.
— Кто что умеет?
Молчание. В строю — сплошь! — циничные непроницаемые рыла, в их числе и моё собственное. Ишь, нашли «шнурков»! Мы это ещё в карантине проходили.
— Что? Никто ничего не умеет?
— Не-а…
Однако надолго всех не хватает. К концу недели мы с одним москвичом не выдерживаем — признаёмся, что умеем пилить-строгать, и просимся в столярку.
А иначе с ума сойдёшь.
Отрывок № 40
Да, это вам не «Тантал» с его поросшими янтаком буграми. Ни дать ни взять высокогорный курорт. Солнце встаёт из-за хребта — и тот словно бы истаивает, делается полупрозрачным. Сам видел.
Правда, теперь мы сильно зависим от климата. Во всяком случае, я.
Выходишь из казармы, а всё заволокло. Горы съедены. И дождик — мелкий, как озноб. Значит, погода нелётная — и писем сегодня не будет.
Зато отпускают в город. По сравнению с Кулябом Янгиюль — так, заштатный райцентр. То, что у нас в России считается дефицитом, в Кулябе открыто, я бы даже сказал, бесстыже лежит в витринах и на прилавках. Хожу, прицениваюсь. Приобрести, впрочем, так ничего и не удастся. «Сборы» вконец одурели: что ни день — по двое, по трое отправляются на гауптвахту. Понимаю, не пить в здешних условиях затруднительно, но если бы они только пили!
После очередной невероятной проделки (попытка кражи телевизора из женского общежития — зачем?!) выход из «крепости» перекрыт. В город не выберешься — и приходится жаждущим «дедушкам» гонять за водкой местную молодёжь. Через стену.
А вот где бы я, интересно, предпочёл отслужить весь этот год: здесь или на «Тантале»? Только на «Тантале»! Там тебя заставляют работать, здесь — делать вид, что работаешь.
Чтобы отвлечь от дурных привычек, нам показывают кино, устраивают лекции. Пригласили мента-таджика, начальника здешней тюрьмы (интересный выбор, с намёком), чью речь я просто не мог не законспектировать.
— Лицо взял ружьё, — рассказывал он нам, — и смертельно убил…
А как вам, к примеру, такая неслыханная команда?
«Педагоги! Выйти из строя! Зайти в канцелярию!»
По-моему, горы за нашими спинами содрогнулись.
Выяснилось, что местная пионерия затеяла игру «Зарница», и потребовались специалисты. Саму игру не помню — стало быть, отвертелся.
Отрывок № 41
Ну наконец-то! Объявился ещё один прапорщик — начал нас чему-то учить. Потом сползлись и прочие наставники.
А ведь я, представьте, и «сбором» оказался нетипичным. Все служили на семьдесят пятом ракетном комплексе ПВО, я же — на экзотическом в ту пору двухсотом. Отсюда бережное ко мне отношение со стороны преподавателей: изучаем-то именно семьдесят пятый, а я в нём ни бум-бум.
Узнал много нового.
Известно ли вам, например, на сколько точно метров нельзя подходить к ракете с зажжённой сигаретой? На сто один. Этот один метр меня особенно умилял. «Почему на сто один? — допытывался я. — Почему не на сто? Почему не на сто два?» Мне растолковали, что проводились специальные исследования, на какое максимум количество метров летит по ветру искра от сигареты. Сто один.
И тут же рассказали байку: стоят двое дуриков на полигоне прямо перед пороховым ускорителем семьдесят пятого комплекса, курят и рассуждают: если ткнуть сигаретой — пойдёт или не пойдёт? Ткнули. Пошёл. Но, поскольку он был без ракеты и лежал сам по себе, то взлететь, понятно не мог. Крутнулся, хлестнул пламенем, поджёг другие ускорители. И начали они ползать. Весь полигон, говорят, перепахали.
— А с курильщиками что?
Судьба курильщиков осталась неизвестной. Видимо, ещё не придумали.
Грядущее офицерское звание не в шутку меня страшило. Какой я вам, к лешему, младший лейтенант? Я рядовой — и тем горжусь!
Не хочу я военной карьеры! Домой хочу, к жене!
Про себя твёрдо решил экзамены провалить. (Ничему придурка жизнь не учит! Рисовал ведь уже плакат для замполита Карапыша!)
И что ж вы думаете! На экзаменах в точности повторилась та же история. Когда мне объявили, что с первыми двумя вопросами я справился отлично, от ответа на третий пришлось отказаться наотрез. Ну не знаю я третьего вопроса! Не подготовил…
Очень огорчились и выставили итоговую четвёрку.
Отрывок № 42
Всё! Финита! Город Куляб может вздохнуть спокойно — «сборов» разогнали по дивизионам.
До Ташкента добрались без приключений. Хотя нет, одно едва не случилось. В нашем вагоне ехали на дембель пограничники — громадные ребята, все голые до пояса, у каждого на плече — татуировка вроде шеврона: горный козёл на скалистой вершине и встающее солнце. Трезвых не было.
— Ну поздоровайся с памирским «дедушкой», — радушно разрешил мне один такой.
Язык мой — враг мой.
— Это что-то вроде снежного человека? — уточнил я с наивным видом.
Как нас в том вагоне от обиды не прикончили — ума не приложу. Меня, допустим, ладно, меня-то хоть за дело, а другие «сборы» в чём виноваты?
Отрывок № 43
И наконец «Тантал»: взгорбленные поросшие янтаком пространства, асфальтовый плац с запретным крантиком, жёлтая сараюшка штаба, родная «консервная банка».
— Женька?.. Здорóво!
— Ребята, Женька вернулся!..
Вот чёрт! Как бы не расплакаться, садясь в автобус…
Так вот я и провёл армию. Хотя ещё поди пойми, кто кого провёл.
Примерно через год после возвращения на «гражданку» вызвали меня в военкомат и сообщили о присвоении первой звёздочки. Несколько лет спустя неизвестно за что присвоили вторую. Потом третью. Слава богу, на том и остановились.
Поздравляемый с очередным званием, я каждый раз ужасно смущался и застенчиво врал в ответ, что служу Советскому Союзу.
Май — июнь 2020
Волгоград — Бакалда