— Мистер Бус, рад вас видеть, — сказал он устало. — Ну и денёк сегодня!.. Поздравляю с победой!
Бус не ответил. Он по-деловому осматривал ложу.
— Здесь может поместиться человек двадцать, — сказал он.
— Мы поставили шесть кресел, — отвечал администратор. — Президент с супругой, генерал Грант с супругой и двое гостей. На крайний случай, там есть ещё диван.
— А охрана?
— Охрана в коридоре, перед ложей. Много ли нужно одному захудалому сыщику? Хватит с него и жёсткого стула. А как вы находите декорацию ложи?
— Флаг слишком велик, — сказал Бус.
— Не слишком для такого замечательного дня… Джо, что это за безобразие слева вверху? Вся левая сторона смялась. Извините, мистер Бус, с этими лодырями следует быть постоянно начеку… Джо, ты слышишь?
Бус вышел в коридор. Мимо него бежали рабочие в фуражках, художники в перепачканных красками куртках, бутафоры с деревянными макетами фарфоровой посуды и грубо намалёванными портретами каких-то лордов — действие «Нашего американского кузена» происходит в английском поместье.
— Здравствуйте, мистер Бус… С победой, мистер Бус… Моё почтение… Ну и денёк сегодня!..
Бус постоял у окна. Казалось, что в этой театральной суматохе никому нет до него дела. Он снова повернул голову влево и вправо, поглядывая исподлобья, — коридор опустел, шум переместился за кулисы.
Легко ступая, мистер Бус прошёл вдоль балкона театра и оказался перед деревянной дверью.
Он нажал на неё. Дверь открылась. Бус очутился в небольшой тёмной комнатке. Слева была ещё одна дверь. Возле неё стоял стул с жёстким сиденьем.
— Ага, это вход в ложу, — пробормотал Бус.
Он загородил стулом дверь со стороны балкона, оглянулся и вынул из кармана небольшое столярное долото. Затем он приник к двери ложи и стал буравить в ней дырку.
Работа заняла мало времени, потому что дверь была из рыхлого, ветхого дерева. Гораздо труднее было проделать углубления в стене по бокам двери на балкон. Углубления были расположены так, чтоб можно было заложить дверь прутом изнутри.
Бус делал всё это с методическим спокойствием. У этого хрупкого, нервного человека были крепкие, точные пальцы. Работа шла как по маслу, и никто не мешал работнику. Через четверть часа Бус положил в карман инструменты, тщательно убрал пыль и опилки, вернул стул на место и ещё раз осмотрел через дырку внутренность ложи. В полумраке он различил два кресла у барьера слева, одно справа и два немного позади. В самой середине стояло большое кресло-качалка, поставленное боком ко входу.
— Отлично! — прошептал Бус.
Он неторопливо вышел снова на балкон. В зрительном зале сидел администратор с сигарой в руке и мечтательно смотрел на сцену.
— Мистер Бус, — крикнул он, — вы уходите?
— К сожалению, у меня мало времени, — откликнулся Бус, — но вечером я обязательно приду.
— Как вы думаете, — сказал администратор, — не добавить ли света на рампу? Сегодня такой торжественный день…
— Мисс Кин, вероятно, будет возражать, — ответил Бус, — яркий свет режет актёрам глаза. На вашем месте, я всё оставил бы, как обычно.
Он приподнял шляпу над головой и направился к выходу, помахивая тростью.
Через полчаса в дверь небольшого дома на одной из боковых улиц Вашингтона постучали трижды. Стучали набалдашником трости. Хозяйка, высокая, узкоплечая женщина с тяжёлыми чертами лица, долго спускалась по лестнице. За это время раздалось ещё три удара в дверь.
Хозяйка посмотрела в окно прихожей, удовлетворённо кивнула головой и открыла дверь.
Вошёл Бус.
— Добрый день, миссис Саррет! — сказал он. — Ваш сын дома?
— Он ждёт вас наверху. Всё в порядке?
— Лучше быть не может. Этот день запомнят во всём мире!
Бус поднялся по крутой лестнице и постучал в дверь на верхней площадке.
— Саррет, это я. — сказал он и вошёл.
Хозяин дома был в домашнем платье, которое в наши дни выглядело бы странно: на нём был цветистый восточный халат, красная шапочка с кисточкой и ковровые туфли. На столике перед ним были разложены металлические предметы — маленький шомпол, крошечный молоточек, две-три щёточки и бутылка с желтоватой жидкостью.
— Вы были там? — спросил он.
Бус вынул из кармана свои инструменты и положил их на стол перед хозяином. Саррет кивнул головой.
— Услуга за услугу, — сказал он, — вот ваш крошка Деррингер. — Он протянул Бусу небольшой медный пистолет с очень коротким стволом и закруглённой рукояткой.
— В нём всего один заряд. Бус, — продолжал Саррет. — На вашем месте я взял бы ещё кинжал. У меня есть алжирские кинжалы, но они, пожалуй, велики…
— Я возьму свой охотничий нож, — отвечал Бус, — я не могу обременять себя крупными вещами. Меня беспокоит лошадь.
— Вы сами её выбрали, Бус.
— Я очень хотел бы проследить за тем, как её кормят. Кто будет её стеречь?
— Мальчишка, по прозвищу Земляной Орех. Совершеннейший идиот, но большой поклонник лошадей. Служит сторожем в театре. За доллар готов продать родного отца.
— Он не болтун?
— Кто будет слушать болтовню этого слабоумного? — сказал Саррет.
— Кто его рекомендовал?
— Льюис Пейн.
— Вы с ним договорились?
— Это не должно вас беспокоить, — заметил Саррет. — Пейн берёт на себя государственного секретаря, а с вице-президентом договорится Ацеродт. Ваше дело побеседовать с Линкольном.
— О Саррет! Неужели вы думаете, что для меня расстояние в пять футов имеет большое значение?
— Я думаю не об этом расстоянии, мой дорогой Бус, — сказал Саррет. — Я думаю о расстоянии между барьером ложи и сценой. Там футов одиннадцать.
— В «Макбете» я прыгал с высоты тринадцати футов, со скалы на передний план. Это было в последнем акте, где я играл Макда́ффа. Помните?
Мой меч — язык мой; у меня нет слов,
И им не выразить, как гнусен ты…
— Прекрасно, мой друг! Всё семейство Бусов состоит из одарённых людей. Ваш знаменитый брат Эдвин…
— Не говорите мне об Эдвине. Он — увы! — только театральный герой. Я хочу быть настоящим.
— Рад вашему воодушевлению, — проговорил Саррет сколько насмешливо. — Я не актёр, но желаю, чтобы некто получил по заслугам. Кстати, нам повезло. Сегодня в охране Па́ркер.
— Кто это?
— Самый бездарный полицейский в Америке. Имел выговоры по службе. Лодырь и пьяница.
Бус осмотрел пистолет и положил его в карман.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Мне ещё надо будет переодеться и зайти на конюшню.
— На вашем месте я бы выпил чего-нибудь горячительного, — сказал Саррет.
— Нет, дружище! Сегодня — нет! Мне нужна ясная голова.
— Вы помните, по какой дороге ехать?
— Отлично. Я бывал там не раз.
Саррет встал.
— Итак, — сказал он, — мы больше не увидимся.
— Почему же? — отвечал Бус. — Мы увидимся ещё не раз. Юг ещё дышит.
— Собственно говоря, — сказал Саррет, — мы сегодня доставим удовольствие вовсе не только одному Югу. И на Севере многие будут рады. А мы… в крайнем случае, мы увидимся в Европе.
Они пожали друг другу руки.
Бус пригладил усы и удалился лёгкой походкой тренированного актёра.
Когда дверь за ним захлопнулась, Саррет сказал с верхней площадки:
— Мама, завтра меня не должно быть в Вашингтоне.
Это был «горячий денёк» и для президента — 14 апреля 1865 года, день, который религиозные люди называли страстной пятницей.
Утром Линкольн с женой был в военном порту, осмотрел броненосец, который только что вернулся из похода, потом вернулся домой, принимал посетителей и друзей, читал вслух.
У Линкольна была отличная память. В долгих переездах по штату Иллинойс, от одной судебной сессии к другой он читал Шекспира. И сейчас он помнил наизусть целые страницы.
…О, горе мне! О, грудь чернее смерти!
Душа в борьбе за светлую свободу
Ещё тесней закована в цепях!
Это был монолог короля из «Гамлета». Президент читал его с такой силой, что даже мрачный Стэнтон захлопал в ладоши.
На минуту деловая обстановка президентского кабинета словно осветилась, но каким-то странным, фантастическим светом.
Секретарь президента снял со стены большую карту, исчерченную цветными карандашами. На этой карте толстой красной чертой был обозначен поход генерала Ше́рмана из штата Теннесси к морю — поход, который разрезал мятежный Юг на две половины и привёл к победе Севера.
— Не потеряйте карту, — сказал Линкольн секретарю, — мы нанесём на неё обратный путь в Спрингфилд, в адвокатскую контору «Линкольн и Хэрндон». Если мне суждено до этого дожить. Вокруг Белого дома ходят подозрительные фигуры…
Стэнтон запротестовал.
— Не возражайте, Стэнтон. Государственных деятелей не раз убивали. Я знаю, что, сделав это, трудно уцелеть. Но раз это должно случиться, помешать этому невозможно. Дайте мне в охрану Эккерта. Я видел, как он согнул пять кочерёг, одну за другой. Это как раз тот человек, которого я хотел бы пригласить в ложу.
— Эккерт — начальник военного телеграфа, он не может покинуть свой пост, — проворчал Стэнтон. — На вашем месте я не ездил бы в театр. Посещение президентом театра вовсе не обязательно в эти дни…
— В том случае, если об этом не объявлено, Стэнтон. Но все газеты уже сообщили об этом. Хочешь не хочешь, остаётся только поехать. Кроме того, я обещал миссис Линкольн…
В этот момент принесли телеграмму от Гранта. Генерал сообщал, что он выехал из Вашингтона к семье на несколько дней и поэтому в театре присутствовать не может.
В девять часов вечера президент прибыл в переполненный театр Форда. С ним приехали его жена и друзья Стэнтона, майор Рэтбон и Клара Га́ррис.
Газ шипел в лампах. Партер сладко пахнул духами, апельсинами и пылью. Красные плюшевые портьеры колыхались на золочёных ярусах. Зажглись огни на рампе, и заблестели золотом нарисованные на занавесе пышные кисти.
За сценой трижды стукнули молотком по доске, и занавес поднялся.