думцев. Собственно, поэтому Дело решило пожертвовать Крушевским. Иисус Христос умер на кресте, хотя так же наказывали простых преступников. И стал символом.
— Честно говоря, мне насрать на всю эту идеологическую подложку, — сказал Харпад. — Я хочу понимать, как это работает.
И вернуть дочь, мысленно добавил он.
— Так же, как и мы, — согласилась Юдита. Она бросила взгляд на часы. — Можем начинать, Соул?
Ученый подошел к столу и коснулся проектора. В воздухе над аппаратом появился виртуальный экран с двумя картинками неправильной формы. Они показывали зал совещаний и нескольких мужчин в униформах Элиминации, но без масок. Соул настроил что-то на коммуникаторе, и картинки наложились одна на другую. В некоторых местах изображение все равно двоилось и было минимально сдвинуто.
— Звука не будет? — спросил Харпад.
— Узкая специализация. — Соул покачал головой. — Наноботы слишком маленькие, чтобы дать им больше функций. Перепрограммировать их тоже очень трудно. Лучше использовать готовые.
— Операция не скоро начнется. — Юдита отошла и занялась коммуникатором.
Мужчины рассматривали немую картинку. Не получалось читать по губам. Изображение передвигалось скачками, соответствуя движениям головы и глаз Восемь Один.
— А «Глазок» не поругается с наноID? — спросил Харпад.
— НаноID должен быть невидимым для организма носителя, — ответил Соул. — «Глазок» — тоже. Друг для друга они тоже не должны существовать.
— Так просто?
— Порой случаются помехи в работе нервной или гормональной систем. Официально никто не признает, но я знаю, что это правда. Я даже придумал название — наноидные болезни, ха-ха. Эти болезни не описаны ни в одних учебниках. Напоминают что-то вроде сбоя программы. Кто-то не видит темно-синего цвета, но это не вид дальтонизма. Больной не замечает предметы этого цвета. Они для него буквально не существуют, он не может их схватить, подвинуть. Как воздух. Я знаю случай, когда женщина чувствовала дискомфорт при определенных температурах, в диапазоне двадцать три и двадцать пять… если я правильно помню. Теплее — без проблем, холоднее — тоже все в порядке. А именно эти температуры вызывали у нее чувство, которое из-за отсутствия соответствующего термина она называла «ожогом». Кошмар! Или чувак, не слышащий вопросительных предложений, заданных голосом сопрано. Причем слышал вопросительные не сопрано и невопросительные сопрано. Недавний случай — женщина, не способная любить. Можно ли доказать, что это психическая болезнь?
— А случается обратное? — продолжал Харпад. — Что организм препятствует работе наноID, борется с ним?
— Случается так, что они входят в конфликт с иммунной системой. Очень редкие случаи. Обычно заканчиваются смертью организма. Человека то есть. Наказание за гражданское непослушание на клеточном уровне.
Юдита вернулась и посмотрела на трансмиссию. Все еще шел инструктаж.
— Можешь проверить, насколько еще хватит «Глазка»?
Соул покачал головой.
— НаноID может убивать? — протянул Харпад.
— Нет, оно не убивает целенаправленно, — ответил ученый. — Оно только защищается от реакции организма. Смерть наступает, например, из-за анафилактического шока, как при аллергии.
— Гиперпревентивность ставит благо общества над благом индивида, — вмешалась полицейская. — Без наноID человек стал бы невидимым для Надзора. А если нельзя контролировать гражданина, нужно его убить. Такова философия нашего противника.
«Глазок» показывал картинку немого разговора. Харпад наблюдал молча, после чего спросил:
— Почему гиперпревентивность не использует «Глазок»?
Соул внимательно посмотрел на него.
— У наноID нет такой функции.
— Может, ты просто не можешь ее определить. Это был бы идеальный надзор.
— Не-е-ет. — Соул покачал головой. — Четыре миллиона пар глаз… я даже не хочу представлять себе объем и время обработки такого количества данных.
Харпад потерял интерес к трансмиссии. Мыслями он вернулся к последнему разговору с Вольфом. Как выглядит жизнь без ID? Он мог только догадываться, что это очень ограниченная жизнь, как у калеки. Не можешь сам открыть двери, воспользоваться коммуникатором, сесть в метро, получить еду, напиться воды… Ты невидим для всего, из чего состоит мир.
Только сейчас ему пришло в голову, что слова Вольфа о надежде вовсе не должны были быть угрозой для Марии. Они могли быть обещанием помощи.
Сильвестр Солинский ехал автотаксом по утренней Варшаве и нервничал больше обычного. Не каждый же день предаешь собственного шефа.
В последнее время он уже несколько раз пытался бросить эту работу, когда Велицкий в очередной раз переступал черту, которую, казалось бы, нельзя переступать. Но так этого и не сделал. Может потому, что не было идей, чем еще можно было заниматься. Хотя… секретарь понимал, что наверняка не жаловался бы на отсутствие предложений. Скорее, все потому, что он не любил изменений. Нет, точнее сказать: он боялся изменений.
Процесс «пачкания» Велицкого не имел какого-то перелома, ничего подобного. Это был постепенный, медленный ряд случаев, частично зависящих друг от друга, а частично зависящих от все более наглого пренебрежения правилами. Сильвестр наблюдал за развитием карьеры своего шефа, хотя в последнее время предпочитал называть это медленным моральным упадком. У Велицкого не было любовницы, он не прибегал к насилию, заботился о людях, всегда помогал, если только мог. Он прыгнул на помощь той девочке, хотя не знал плана Сильвестра. Человек-идеал. Нет, ничего подобного! Он был хорошим для кого-то, но масштаб коррупции и вреда, которые мэр приносил обществу, превышал все хорошее во много раз.
Сильвестр не сразу это понял. Долгие годы он считал подобное ценой власти на такой должности. Только встреча и долгий разговор с Ромуальдом Талинским открыли ему глаза. Показали правду. Если поначалу Велицкий заботился о Кольце Варшава и от случая к случаю заключал подозрительные сделки, то сейчас правление Варшавой нужно было ему для того, чтобы иметь возможность заключать эти сделки. Функция мэра стала приложением, а не главной миссией. Патология.
С утра у Сильвестра были запланированы две встречи, обе на одно и то же время. Одну нужно было отложить. С точки зрения избирательного успеха Иоахима Велицкого встреча с Элизой Струминской была важнее.
Поэтому именно ее он и отложил.
Харпад задумывался, почему Вольф встречается с ним лично. Почему ждет его, тратит на него время. Или он не был шефом, а лишь солдатом мафии, который притворялся кем-то важнее, чем есть на самом деле, или наоборот — это он, Харпад, был важнее, чем сам об этом подозревал.
У него в голове промелькнуло: хоть он среди клиентов и поддерживал мнение, что является единственным настоящим нюхачом в Варшаве, не было гарантии, что это правда. Может, были люди с такими же способностями, но не знали об этом или боялись их использовать. Почему бы Вольфу не быть одним из них? Но тогда зачем ему Харпад? А может, возможности Вольфа были слабее? Или совсем другими? Это бы объяснило, откуда он столько знает.
Нет, слишком далеко идущие выводы. Может, у него просто хороший информатор.
Инструктаж наконец закончился. Трансмиссия с «Глазка» Восемь Один показывала сейчас элиминаторов в касках с золотыми щитками, идущих по коридору. Харпад, к собственному удивлению, почувствовал грусть. Ведь они едут на миссию, которая закончится концом чей-то жизни, задержанием ничего не подозревающего человека и сбросом его в «мусоропровод».
Януш Здонек не любил встреч с людьми. Он вообще не любил людей, но научился это скрывать. Он хорошо знал, что люди плохо реагируют, если чувствуют антипатию. Он мастерски отработал улыбки и простые жесты, которые должны были симулировать симпатию. Только в одном он не отличался от остальных политиков и бизнесменов — встречи проводил в собственном лимузине. Это давало гарантию безопасности. Никакой прослушки, никто не мог неожиданно помешать разговору. Как и большинство тех, кто ездил лимузинами, он арендовал его у фирмы «Варта», с той лишь разницей, что «Варта» принадлежала ему. Не непосредственно, но это не имело значения. Прибыль, хотя для него это были небольшие деньги, и так попадала на его счет. Он не стремился узнать экономическую ситуацию фирмы, только людей на ключевых должностях в отделе безопасности.
Его интересовало, можно ли результативно притворяться политиком. Он хорошо знал правила — в теории. Политика — это не катание на роликах, где нужно долго тренироваться и приобретать моторные рефлексы. Политика целиком и полностью происходит в голове, поэтому ею можно заниматься, не вставая с дивана.
С утра он провел уже три важных разговора. Два — с предпринимателями, которые обещали ему финансирование и помощь в выборах взамен на неопределенные услуги в будущем. Третий его собеседник был малозначительным политиком, который предлагал ему поддержку взамен мест для него и связанных с ним неопределенных людей. Это было некстати, но он тоже согласился, хоть и руководствовался другими мотивами, нежели в предыдущих разговорах. У него не было кадров, кроме менеджеров его фирм.
Четвертая встреча должна выглядеть иначе. Высокий тридцатипятилетний мужчина с лишним весом был хорошо знаком Здонеку. Они оба знали об этом, но молодой человек все равно представился, чтобы соблюсти правила приличия.
— Сильвестр Солинский. Я секретарь мэра.
— Разумеется, я вас знаю. — Здонек пожал ему руку, и они сели друг напротив друга. — У меня еще нет секретаря. Даже ассистента, — он указал жестом на открытую крышку дискретора.
— Если позволите… — Сильвестр держал свой коммуникатор в руке. — Он мне понадобится. К тому же, я надеюсь, мы не будем говорить ни о чем нелегальном или неэтичном. Даже наоборот.
— Хорошо. Вы заинтересовали меня. Слушаю.
Сильвестр несколько раз коснулся экрана коммуникатора и движением пальца повесил в воздухе виртуальный экран с видео.