елей. Сколько детей? Немного. Сколько тут могло быть людей? Сто тысяч? А детей? Из того, что успел увидеть — довольно много. Больше, чем он думал. Элиминация была безжалостной.
Но он не ощущал след Марыси.
Возможно ли, что он утратил свои способности? Забыл, как входить в транс? На протяжении последних часов он пытался дважды. Даже нажимал на дурацкий хрящик за ухом. И ничего.
Он остановился перед прилавком, на котором продавали что-то, видом напоминающее маленький крендель. Ему не хватало другой еды, помимо каши. Но у него не было денег, как и не было идей, где их можно раздобыть.
До него донесся запах сигаретного дыма. Рядом на земле сидел пятидесятилетний мужчина. Он курил самокрутку, у Харпада засосало в желудке.
— Где взять сигареты? — спросил он.
Мужчина медленно поднял на него взгляд, в котором сквозило безразличие. Он указал на столик с самокрутками на противоположной стороне.
— А откуда деньги? — тише спросил нюхач. Ответа не последовало, был только безмолвный, терпеливый взгляд. — Однодневный?
Лишь это вызвало улыбку на лице мужчины.
— Зачем причинять себе боль ненужными воспоминаниями? — спросил он. — Когда Зов отпускает, ты свободный человек. Живешь настоящим.
— Это происходит само собой? Или ты принял такое решение?
— Ха-ха… Не помню, чувак. В этом-то и суть, да? Ха-ха-ха… — Он облокотился на стену и громко смеялся.
Харпад заметил, что однодневный, хотя и не молодой, а зубы у него в идеальном состоянии. Он не мог удержаться и навязчиво заглядывал в рот другим людям.
У всех были здоровые зубы.
Сон не приходил, храп сбоку не помогал. Он лежал и смотрел в потолок, едва заметный в полумраке. В длинной комнате на третьем уровне внутри Структуры все, кроме него, спали. С двух сторон узкого прохода тянулись две возвышенности с эластичными матами. Харпад прошел несколько таких помещений, пока не удостоверился, что любой может сюда зайти и поспать, пока Зов не позовет. Он видел, как люди просыпаются и встают. Без зевания, досыпания и потягивания. Встали и вышли.
Войти в транс не удавалось. Может, это Межуровень так на него действует, а может, стресс и нехватка света. Остались обычные поиски. Два дня, может, три, и он обойдет все, заглянет в каждый закоулок. Будет спрашивать людей и нарисует карту.
Он потянулся под манжету. Там все еще был рисунок от сокамерника. Копия детского рисунка Четок триста лет назад.
Взять резиновую прокладку с верхней полки, надеть на пластиковый штифт, вставить в металлическое отверстие и повернуть вправо до щелчка. Взять резиновую прокладку с верхней полки, надеть на пластиковый штифт, вставить в металлическое отверстие и повернуть вправо до щелчка. Взять резиновую прокладку…
Он стоял на середине пассажа и разглядывал руки. Три пальца на левой покрыты черным налетом, правая была в мелких царапинах. Он не помнил, что случилось.
Голод толкал его в сторону ближайшего компа. Через минуту он стоял, облокотившись на контейнер, и автоматически запихивал в себя следующую порцию склизкой пищи. Человеческая река текла в обе стороны рядом с ним. Неизменно. Свет не становился ярче и не гас, вездесущий гул не становился громче и не утихал.
Он закончил есть и посмотрел вправо — Еремии не было.
Снова! Снова он ничего не помнил. Почему он не знает, как его зовут, почему ничего не помнит и не удивляется этому застывшему времени.
Он резко задышал, а память постепенно возвращалась, словно свет достигал все более глубоких слоев. Это продолжалось дольше, чем в прошлый раз. Процесс прогрессирует.
Марыся…
Он оставил еду и пошел быстрым шагом. Сколько тут людей? Средняя продолжительность жизни в таких условиях должна быть короче, чем Наверху. Двадцать лет? Не больше, чем двадцать пять. Это означает, что население Межуровня не превышает несколько десятков тысяч. В худшем случае не больше ста. Встреча с человеком на такой огромной территории должна быть редкостью. Но тут наоборот. Значит, где-то дальше есть совсем безлюдные регионы.
— Привет, — сказал ему девушка, идущая навстречу.
Он остановился и попытался вспомнить, знает ли ее. Короткие черные волосы, худенькая, лет двадцать.
Ролики в голове закрутились. Девушка в занавеске.
— Привет. — Он тоже улыбнулся.
Сейчас вместо занавески на ней был привычный комбинезон. Даже эта мешковатая одежда хорошо на ней сидела.
— Тоже с работы возвращаешься? — спросил он.
Она развернулась и теперь пошла рядом с ним.
— Мне не нужно работать на фабрике.
— Я слышал, что всем нужно.
— Тот напиток из оранжевой банки подавляет Зов. Когда-то я там работала. Вольф пристроил меня в другое место.
— Ты очень красивая, наверное поэтому. Минутку… — Харпад задумался. — Ты назвала его Вольфом?
— Все его так называют. У меня сейчас лучшая жизнь. Если работаешь на него, то не ходишь на фабрику. Это тут. — Она остановилась. — Я подожду, обещаю. — Она обнажила белые, здоровые зубки. — Сейчас ты должен с ним поговорить.
С кем, хотел он спросить, но оказалось, что уже знал. Повернул голову. Двое лысых уже ждали его у входа. Только сейчас он сориентировался, что стоит возле Крепости.
— Я умею пользоваться ступеньками, — кинул он им.
Но лысые были другого мнения. Их научили ничего не оставлять на волю случая.
— Уже знаешь, откуда берется кофе. — Вольф снова дымил сигарой. — Знаешь, откуда берется все, что есть Наверху.
Харпад опустил глаза только на мгновение, чтобы собраться с силами.
— Я должен работать на фабрике? — спросил он.
— Несколько дней, самое большее две недели. Все новенькие должны насытиться.
— Чем?
Вольф глубже уселся в кресло.
— НаноБ вытесняет наноID. Это оно приводит тебя на фабрику, на твое рабочее место. Оно отключает сознание. Если у тебя в крови много наноID, Зов нарушается. Мне нужны люди, наполненные наноБ, которые будут работать для меня. А ты будешь моим кодировщиком.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— А тебе не нужно понимать, нужно делать. НаноБ можно кодировать, перепрограммировать. Ты это умеешь.
— Нет.
— Умеешь. Я знаю, на что люди способны. Знаю, что они замышляют. Ты ищешь дочь.
Харпад напрягся. Еремия, вот ты крыса! Вчерашняя минута слабости перед этим гномом, который прикидывался другом, могла сорвать его план.
— Она попала сюда за полчаса до меня. — Он пытался не выкладывать всю правду. — Это естественно, что я хочу ее найти.
— Жизни не хватит.
— Я могу это делать в свободное время.
Вольф покачал головой.
Харпад собрал всю отвагу. Может, он и не был всемогущим, как ему казалось два дня назад, но он точно был нужен. Очень. Иначе Вольф бы с ним не разговаривал лично. Те же самые правила, что и Наверху.
— Элиминация забирает в год не больше чем пятнадцать тысяч человек, — сказал нюхач. — Здесь около ста, ну, ста пятидесяти. За несколько дней проверю всех. Я не знаю, что именно вы хотите от меня, но я обещаю, что это не отразится на работе. Я буду искать ее в свободное время.
— Ты ждешь, что я помогу тебе найти ее? Предоставлю ей лучшую жизнь?
В борделе с другой стороны помоста? Харпад не спрашивал, он предпочитал молчать. Вольф ответил сам:
— Не помогу тебе с поисками дочери. Если веришь в какого-то бога, то молись ему, чтобы судьба оказалась к ней благосклонна. Молись, чтобы там, куда она попала, было так же. Только это ты и можешь.
— Как это… так же? — Харпад беспомощно смотрел на него.
— Потрачу минутку, чтобы объяснить тебе, почему ты никогда не найдешь дочь. Потом не будем к этому возвращаться. Межуровень поделен на зоны. Ты сейчас находишься в одной из них и проведешь тут остаток своей жизни. Затем или умрешь, или присоединишься к старцам и тоже умрешь, только с большими страданиями.
Смех лысых сзади. Откуда они знают, когда должны смеяться?
Значит, Вольф не только не поможет ему найти Марысю, но и сделает это невозможным. Харпад ему нужен, а найти дочь — значит вернуться Наверх. Остальное можно додумать.
— Если пойдешь довольно далеко на север или на юг, попадешь на баррикады, — продолжал Вольф. — Если попытаешься их пройти, будешь убит. За баррикадами другая зона, к которой ты не принадлежишь. Тут руковожу я, там — кто-то другой. Ты попал ко мне и у меня останешься.
Он выдохнул облако дыма и посмотрел на нюхача с видом, который мог показаться забавным. Мог бы, если бы у Вольфа было чувство юмора.
— Люди после Элиминации не перестают размножаться, — добавил он, засовывая сигару в рот.
Смысл этой фразы доходил до нюхача медленно. Когда он наконец понял, что это означает, то сжался.
— Так выглядит Межуровень. — Вольф повернулся вместе с креслом в сторону террасы. — Всё Кольцо Варшава. Люди Сверху — это редкость, маленькая часть населения. Большинство здесь родились, живут и умирают. Сколько нас тут живет, неизвестно. Многие считали, и у всех разные результаты. Примерно от трехсот до четырехсот миллионов.
III
Левая рука откидывает крышку, правая тянет трос и накидывает его на крюк возле колеса. Щелчок, сделано. Левая рука откидывает крышку, правая тянет трос и накидывает его на крюк возле колеса. Щелчок, сделано. Левая рука откидывает…
Самокат. Розовый самокат для маленьких девочек. Когда-то у нее был такой. Папа подарил. В хорошие времена, когда над головой не царил полумрак, а вокруг, вместо гула, звучала тишина. Когда не было Зова. Она не привыкла к этому и уже никогда не привыкнет. Ни к вечной ночи, ни к басовому гулу неизвестного происхождения. Ни ко всем этим людям, которые могут ее обидеть. На фабрике было еще громче, и каждый день был другой звук. Потому что она каждый день попадала на другую фабрику.
Сколько уже времени прошло? Две недели? Три? Как считать, если вечная ночь мешает подсчетам.