— Через главный вход?
— Да. — Лысый не жестикулировал, смотрел перед собой, куда-то над головой шефа. — Его вел Зов… а у нас тут нет фабрики. Он кидался. Его остановил только удар по голове.
Вольф отпустил его жестом и потянулся за тлеющей сигарой. Затянулся. Она засветилась красным и погасла.
Он здесь, в Крепости.
Бухгалтер поднял взгляд от книги. Глаза за сильными очками были такими огромными, что состояли только из зрачков.
— Снова ошибка кодировщика?
— Не ошибка. — Вольф затянулся дымом и выпустил серое облако. — Попытка.
Черт с ним! Он сможет! Сможет точно изменить только одну эту мелочь, эту проклятую уязвимость перед Зовом! Он сжал пальцы на решетке. На мгновение, чтобы отвлечься. Решение принято. Наконец-то…
Он бросился на койку и вошел в транс.
Воспарил в холодной черноте, окруженный миллионами профилей, из которых каждый выглядел, как рой светлячков. Как найти именно ту свою, собственную цифровую галактику? Важность этого вопроса затмила силу Зова. Как? Как найти самого себя? Он был внутри наблюдателем, передвигался, как хотел, и менял, что хотел. Он был демиургом.
Бестелесным демиургом.
Зов вырывал его из транса приступами боли и страха. До него доходило ощущение колючего матраса под пальцами. Паника сражалась со страхом за власть над его сознанием.
Запрос доступа, предложение помощи. Что-то новое. Он почувствовал каким-то необъяснимым образом, но знал, что это. Транс рассыпался, контроль превращался в воспоминание. В последний момент, в порыве отчаяния, он открылся неведомому.
Это было как доза морфия. Внезапное облегчение, сладкая невесомость после напряжения, приятное тепло после морозного урагана, райское отсутствие боли.
Зов прошел.
Марыся уже несколько часов не могла спать. Ее пробудил Зов, слабый, как всегда. Он звал ее на фабрику водки. Немного жаль, потому что алкоголь — хороший товар. Но нечего жаловаться. Могло быть хуже. Сначала думала, что они оба закончат Сбросом. Так обычно поступали со всеми, кто попадался. Тем временем она была здесь уже почти целый цикл, и ничего не происходило.
Лысые снова прошли по коридору, волоча за собой какого-то несчастного. Каждые несколько минут они открывали одну из камер и кого-то забирали. Делали это уже два часа, а камер было много.
Харпад. Отец. Папа. Она не знала, как ей называть его. Она едва помнила. Лучше помнила маму, хотя не хотела в этом признаваться, чтобы не сделать ему больно. На самом деле они оба были для нее воспоминаниями, которые вызывали теплые чувства, однако не такие сильные, как люди, которых она встретила здесь: Элиза, ну и, конечно, дядя Еремия.
Папа… лучше всего она помнила его зеленую куртку. Да, она помнила отца как воняющего сигаретами мужчину в зеленой куртке. Почему она узнала его несколько циклов назад? Почему подошла ближе к Крепости, хотя обычно избегала этих мест? Не могла этого объяснить. Что-то заставило ее прийти именно туда, и что-то обратило ее внимание на сидящего и тупо пялящегося перед собой однодневного. В каждом пассаже было полно таких. Она проходила мимо, даже не замечая. А тогда что-то запустило поток воспоминаний. К ней вернулось прошлое, о существовании которого она раньше не знала. Его было немного, но воспоминания были такими яркими…
И тогда она вспомнила, что кроме Межуровня, существовал еще другой мир. Варшава.
Харпад. Папа. Он контролировал себя, чтобы этого не сказать, но она знала. Он пришел сюда за ней. Ради нее. Сделал это по собственной воле. Покинул мир, который был его домом, и ушел в место, которое считал адом.
Может, он был прав, и там, Наверху, живется лучше.
Сова отправил его на эту миссию, чтобы он нашел сервера g.A.I.a. Сейчас это казалось смешным и нереальным. Межуровень — это не офис-центр, который можно обыскать и найти шумящую вентиляторами серверную. Что эта миссия значила семь лет спустя? Кто-либо в Варшаве о ней помнил? Для каждого Дело было чем-то иным, для Харпада оно ограничивалось освобождением дочери. Дочери, которая не хотела быть освобожденной.
Почему он вдруг вспомнил о Деле? Приближалось возвращение и расчет. Сова еще жив? Он уничтожил свое здоровье многолетним диализом, но странная организация, называемая Делом, очевидно, все еще существует.
Приближалось возвращение… Какое возвращение? Он не мог открыть долбаную решетку.
Следующая мысль появилась внезапно и не происходила извне. Освобожденный от отупляющего наноБ мозг сам понял то, что мог понять после спокойных размышлений. Это не Вольф был причиной Элиминации Марыси. Он только хотел иметь Харпада у себя на службе. Так же, как и здесь. Марыся за цикл или два будет ничего не осознающей заложницей. Будет свободно ходить и делать то, что делают дети в ее возрасте. Подростки в ее возрасте. Единственным, кто осознает нависшую над ней угрозу, будет Харпад. Это просто как дважды два. На Межуровне Вольф опутал его кодировкой, в Варшаве он использовал более старомодные методы. Элиминация Марыси означала, что Вольф потерял контроль над своим рабом.
Это Дело нуждалось в том, чтобы Харпад был здесь, внизу. Он разочаровал их — хоть что-то приятное! Они не достигли цели, ради которой пожертвовали Марысей. Убить их, надо их всех убить за то, что они сделали. Начиная от Юдиты и заканчивая Совой. Только вот Юдита была тут, внизу, где-то среди четырехсот миллионов межуровневцев. Неуловимая, но уже наказанная.
По коридору прошли двое лысых. Они вели узника на допрос к Вольфу. Харпад знал это, хотя вовсе не запрашивал такую информацию. Шеф искал кого-то, хотя сам не знал кого. Узников в Крепости было около двухсот. В том числе и все до единого кодировщики.
Он сел на койке. Нет, он никого не убьет. Если Марыся должна вернуться к своей жизни, то она должна уйти незамеченной. Новая личность? Возможно ли создание нового профиля в базе данных g.A.I.a.? Для взрослого человека?
Его взгляд упал на новую миску с месивом и новую кружку воды. Одно и второе было наполнено наноБ. Голод не был и на сотую долю таким сильным, как Зов, но все равно мешал думать. Кто-то заходил сюда, пока он спал. Лысый? А лысого можно перекодировать или есть какие-то предохранители? Можно ли безопасно есть эту еду?
Он недолго думал. Каша была очень вкусной. Эх, слабый человек, и ты хотел перебороть Зов?
Он доел и проверил, съедобна ли миска. Ее можно было грызть, но на вкус была как бумага. Он выплюнул остатки и залпом выпил воду. Только сейчас смог спокойно думать. Откуда пришла помощь? Кто ликвидировал Зов? Кто-то из кодировщиков? Этого он не знал, зато понял кое-что другое — человек, которого он закодировал на расстоянии, не дошел сюда, потому что его задержали лысые. Эта мысль пришла к нему внезапно. Почему он раньше не подумал об этом? В Крепость никого не пускали просто так. Как он мог не подумать об этом? Это элемент защиты Крепости? Такая заслонка, мертвая точка, не позволяющая видеть то, что лежит под самым носом? Вольф его так закодировал?
А если так, то о скольких еще мертвых точках он не знал?
Раздумывать над этим не было смысла. Точно не сейчас. Нужно установить последовательность действий. Во-первых, нужно было открыть решетку. То есть он снова был в пункте номер один, потому что охранники остановят каждого, кто попытается войти в Крепость. Перекодировать кого-то, кто был внутри, тоже не удастся, потому что двое лысых защищали вход в коридор тюрьмы.
Его вдруг осенило — как будто кто-то снял с его сознания еще одну заслонку. Один человек не пробьется, но десять или двадцать — уже да. Часть этих людей пострадает, а может быть, даже умрет… что-то отодвинуло от него эти мысли, они перестали быть важны. Кто это сделал? Что это сделало? Он не чувствовал ничьего присутствия, как раньше, когда проходил Зов. Это что-то другое, что-то изнутри.
Ему не надо было ложиться. Достаточно было закрыть глаза, чтобы его окружали галактики профилей. Он выбрал один и перекодировал его, потом сделал то же самое с другим, третьим… и так далее. Слишком медленно. Но он уже знал другой способ, в сотни раз лучший. Что-то приказало ему это сделать или это его собственная идея? Парадоксально, но одно не исключало другого. У него не было ни сил, ни желания думать об этом. Ни даже времени. Он выбрал как можно больше профилей, сколько мог охватить за один раз. И сделал в них лишь одно изменение. Такое простое, что даже не должен был сосредотачиваться.
Открыл глаза.
Ждал.
Бухгалтер поднял взгляд на выпуклый экран компьютера. Вместо цифр на нем выскакивали дрожащие буквы сообщений.
— Останавливаются фабрики, — прошептал он.
Вольф не реагировал, утонув в собственных мыслях. Он сидел, пряча взгляд под шляпой. Казалось, он не замечал ничего вокруг.
— Никогда не останавливалось больше чем одна, — громче добавил бухгалтер.
Что-то изменилось.
Что-то изменилось. Марыся встала и подошла к решетке. Она не могла сказать, что ее обеспокоило. Это был звук или только предчувствие? Может, иллюзия? Нет, точно становилось тише. Звуки, которые она уже перестала замечать, потому что они были всегда, сколько себя помнила, и именно их она считала тишиной, — вдруг они стихли. Тишина стала еще тише.
Она уже знала, чувствовала это, но знание приходило из источника, который не могла назвать, но хорошо его знала. Через несколько минут она выйдет из камеры, и ее жизнь изменится до неузнаваемости. Она уже не увидит близких, не вернется домой. Для нее начнется новая жизнь.
Вечный гул и грохот стали другими, словно тише и сдавленнее. Казалось, воздух сгустился и подавил звуки, но это было что-то другое. Новый звук заменил старые.
— Никогда еще… — Бухгалтер хотел что-то сказать, но передумал.
Через Межуровень прошел настоящий рокот. Воздух дрожал, пол тоже дрожал, как будто где-то рядом должна была вот-вот распасться какая-то гигантская машина. Структура начала рушиться. Из пассажа доносились крики испуганных людей. Дым сигары в недвижимой сморщенной руке поднимался то вправо, то влево, послушный волнениям воздуха.