Он сполз вниз, опираясь спиной о ворота, сел на землю и спрятал лицо в ладонях. Глубоко вздохнул и вошел в транс.
Его окружали десятки тысяч галактик, состоящих из светящихся цифр. Он потянулся к ним ко всем и сразу же отпрянул, сжавшись от боли. Это было как удар током. У него не было доступа к ним, он не мог ничего поменять. Каждый единичный профиль открывался, но попытка выбора нескольких одновременно заканчивалась болезненным отказом. Этот фокус получился только раз. А может, перекодировка возможна только в одну сторону?
Он открыл глаза. Десятки людей всматривались в него сверху в ожидании, что он поведет их дальше. И что поведет и их товарищей, которые стояли дальше и не могли его видеть. Всех этих сумасшедших он хотел отослать прочь. Он не был Спасителем мира, он не просил этого. Вся эмпатия слишком разрекламирована. Даже если случайно, по ошибке кого-то, кто управлял этим миром, он испортил их сознание, то он не был автором. Он использовал это несознательно, как ребенок, который испортил сложный механизм палкой, воткнутой в случайное отверстие.
Он забрался на контейнер возле закрытого шлюза. Может, он увидит Марысю среди этого моря голов.
Толпа стихла. Ожидали очередной речи.
А у него в голове было пусто.
Она не хотела идти вместе с толпой. Хотела найти папу, очень хотела. Эта необходимость появилась внезапно и была сильнее, чем ее недоразвитый Зов. Что одиночество тюремной камеры делает с сознанием! За полтора или два цикла, что она сидела в камере, она успела возненавидеть отца — и полюбить его. Раздираемая эмоциями, она билась в стены камеры. А сейчас ей хотелось только идти за ним, быть как можно ближе к нему. Поговорить? Может, прижаться. Что угодно. Она уже не жалела, что остановилась возле него с сумкой, полной оранжевых банок.
Она не могла найти его в толпе. Люди потерялись в этой тишине. Шли куда-то, одурманенные остановкой фабрик. Она была в середине человеческого моря. Возможно, если бы попыталась выбраться из него, то могла бы спрятаться за преградой. Может, получилось бы. Она не хотела, шла вместе с тысячами жителей в неизвестном направлении, и оно было единственно верным. Откуда она это знала?
Они проходили новые и новые шлюзы, пассажи, наконец Умиральню. Сверху на них смотрели старцы, которым наноБ не позволяло умереть, а сами они боялись отнять у себя жизнь.
Их кто-то вел? Наверное, да. Кто-то должен был идти впереди. Люди шептались о Проводнике, который пришел. Может, это была не просто легенда?
Становилось на самом деле тесно. С места, где она стояла, она не могла заметить, что происходит впереди. Наверное, что-то задержало их, а те сзади хотели идти дальше. Она тоже хотела двигаться вперед, быть ближе к цели, чем бы она ни была.
Рядом она заметила какое-то замешательство, что-то происходило. Люди расступались, чтобы кого-то пропустить. Знакомая голова плыла прямо над толпой, как будто возвышалась на трехметровом теле. Вольф — это был он — сидел в паланкине, сконструированном из кресла, дверей и двух труб. Его несли четверо лысых. Еще двое шли впереди и расталкивали людей, которые не успевали отойти по собственной воле.
Марыся тоже отпрянула, хоть и стояла на расстоянии. Она ненавидела этого человека и боялась его. Вольф не обращал ни на кого внимания. Смотрел из-под шляпы перед собой, на кого-то, кого Марыся не могла рассмотреть. Ему было плевать на людей, они были просто массой. Вольфу нужен был только Проводник.
Потому что он существовал. В этом Марыся теперь была уверена, хоть не знала, откуда эта уверенность в ней появилась. Зов толкал ее за ним, как и всех вокруг, с той лишь разницей, что она могла противиться этой силе, отключать ее. Как только паланкин Вольфа исчез над морем голов, люди снова начали напирать в одном возможном направлении. В направлении Проводника.
Харпад с удивлением и облегчением увидел приближающийся паланкин. Это отдаляло необходимость сообщить людям что-то умное. Он уже не боялся Вольфа. Мог разорвать его тысячами рук, если бы только захотел. Он не собирался никому причинять боль и никому мстить. Он хотел только, чтобы все на свете оставили его в покое и просто ушли.
Толпа расступалась перед шествием, как будто аура Вольфа и дальше оказывала на всех вокруг физическое давление. Наверное, так и было. Прошло несколько минут, прежде чем паланкин донесли до контейнера. Сейчас, вне тени кабинета, Вольф выглядел очень старым. Он сгорбился и стал меньше. Пиджак висел на нем, как будто был на два размера больше, чем нужно. Это не ошибка портного, это его хозяин уменьшился. Редукция содержания наноБ в крови означала не только замедленное мышление, но и отсутствие вечного здоровья, которое было всегда и у всех. За все надо платить.
Харпад смотрел на него с чувством, в котором узнал сожаление. Он смотрел на старца, которому осталось недолго. Судьба нашла его, а скорее, он сам ей поддался. В этом мире не было больных людей. Тут можно быть либо здоровым, либо мертвым. До этих пор Вольф только ему одному известным образом обманывал систему, которая сейчас о нем вдруг вспомнила.
— Подойди. — Вольф поднял старческую ладонь. — Я не встану.
Харпад подошел к краю контейнера и наклонился, чтобы их лица были на одном уровне. Вольф не хотел убивать его. Если бы у него был такой план, он бы не пришел сюда лично.
На вытянутой руке старца лежало что-то мелкое. Харпад протянул свою ладонь, а Вольф вложил в нее металлическую безделушку — серебряную подвеску, представляющую собой два креста, соединенных концами.
— Передай ему это.
Тело Вольфа было тенью былой силы, хотя в глазах все еще тлел жар. Харпад сглотнул и кивнул. Вольф едва заметно кивнул на прощанье. Процессия двинулась в обратном направлении. Харпад встал, чтобы проводить его взглядом. Над спинкой кресла виднелась только часть шляпы. Она шаталась в ритм шагов носильщиков. Харпад осознал, что он никогда не видел Вольфа стоя — ни этого из Межуровня, ни того из Варшавы.
Тогда он вернулся к реальности, это было болезненно. Он стоял напротив многотысячной волнующейся толпы, которая ждала его слов. Единственным способом снизить давление было открыть шлюз и пустить людей в середину. Только войдут ли они туда без него? Должны, ведь они не просили привести их Наверх. Он был только проводником. Проводником, который не знает, что сказать.
Неожиданно с его губ сорвались слова.
Проводник говорил. Марыся его не слышала, но до нее доходили его слова, повторяемые толпой. Каждые несколько метров человек с громким голосом слушал слова, которые выкрикивали те, кто стояли ближе к Проводнику, а может, и без этого знали, что говорить. Человек передавал дальше. По предложению, по два, волна информации катилась через толпу. Кто назначил их на эту роль? Откуда они знали, что именно они должны передавать информацию?
Она не слушала, ей было плевать на чужие слова. Она оглядывалась в поисках папы. Безнадежное занятие при таком количестве людей. Неизвестный голос внутри шептал ей, что она должна идти вперед. Это подсказка? Но где же он? Нет, это только бессмысленный Зов. Она не хотела идти за Проводником, хотела найти папу. Хотя ее сопротивление ничего не меняло — она пыталась остановиться, но остальные толкали ее, и она все равно двигалась вперед.
Ей послышался новый звук, пульсирующее урчание. Его подхватили все, пространство вокруг наполнялось урчанием — таким громким, что слова не имели шанса пробиться. Чем дальше, тем больше оно напоминало ей слово, которое Марыся знала из разговоров с папой. Да, оно было знакомо, хоть она и не могла его разобрать.
Громче, еще громче, кричали уже все, и махали в ритм сжатыми кулаками. Она не хотела выделяться. Подняла руку и махала вместе с ними. Вслушивалась, прошло несколько секунд, пока она поняла, что они скандируют. Повторяли одно только слово.
Варшава.
Пробуждение. Он закончил говорить. Снова то же самое. Он стоял на контейнере, в голове крутился последний произнесенный им слог. Что было раньше, он не помнил. Проводник, который не властен над собственным сознанием, был только посредником.
— Вар-ша-ва! Вар-ша-ва! Вар-ша-ва!
Синхронные кулаки в воздухе подчеркивали каждый слог. Харпад чувствовал энергию, исходящую от толпы. Он мог ее использовать, был властен над ней. Он мог. Лучшего момента уже не будет. Нечего ждать. Оставалась только одна вещь, с которой теперь он справится без проблем — открытие шлюза Стыка. Если люди начнут туда заходить, станет свободнее. И он найдет Марысю.
Он соскочил с контейнера, а группа его личной охраны окружила его тесным кругом. Он подошел к контрольной панели.
Что он сделает, если не сможет создать для нее новый профиль? Он должен будет убить кого-то, чтобы Марыся заняла его место? Сможет ли? Он не был уверен. Точно сможет изменить ее личность. Семь лет назад он прикоснулся к панели сканера и заставил систему принять его за кого-то другого.
Он мог все. Мог все.
Он коснулся панели управления и мысленно дал приказ открыть шлюз.
Врата не дрогнули.
Все больше ей мешал нарастающий натиск. Не могла даже глубже вдохнуть. Где-то там впереди было еще хуже. Там натиск дошел до критической точки, и сейчас обратная волна сдерживала медленное движение вперед. Но здесь никто не хотел останавливаться. Марыся закрывалась руками. Это ничего не давало. Она позволила вести себя, человеческие волны толкали ее то вперед, то назад. Она сосредоточилась на том, чтобы в момент наименьшей давки суметь вдохнуть как можно больше воздуха.
Она понятия не имела, как они находили силу все еще скандировать:
— Вар-ша-ва!!! Вар-ша-ва!!! Вар-ша-ва!!!
Она пыталась забраться выше. Не только ей пришла эта идея, но остальные были сильнее. Это был тот момент, когда каждый вокруг становился врагом, потому что само его существование отнимает у тебя пространство.