Подсчитывая численность и тех и других, Арчибальд подписал приказ о выдаче огнестрельных припасов и оружия в арсеналы местных организаций Комитета.
И совсем по третьей причине не мог спать Корнелиус Крок.
С момента, когда за ним захлопнулась тяжелая дверь камеры, Корнелиус не переставая в бешенстве бегал по камере, кусая свои руки.
— Это он… он… проклятый, — иногда вскрикивал он, вызывая смущение часового, приставленного к камере.
Целую ночь бегал Корнелиус, пока, наконец, под утро не свалился в изнеможении у порога.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯПЬЯНЫЙ АВТОМОБИЛЬ
Глава IДРОЙД ЗАВОДИТ СВЯЗИ
Слухи, распространявшиеся с неимоверной быстротой по городу, как-то замирали, доходя до суровой постройки с четырьмя неуклюжими башнями по углам, с маленькими окнами, забранными решетками, с воротами на запоре и мерно шагающими часовыми у каждой стены и башни. Сюда слухи не доходили. Это было царство другого мира, другой эпохи. Здесь все было так же, как сотни лет назад.
Чудовищной толщины стены разделяли камеры друг от друга, а в них заржавленные решетки, скрипучие двери и нары.
Как и всегда, около тюремного замка ютились жалкие лавчонки, и только одна харчевня с прибитым окороком вместо вывески держалась весело и гордо.
Виллиам Дройд, сидевший за кружкой пива, вызывал целый ряд предположений у завсегдатаев харчевни. Несмотря на то, что он одел самый скромный костюм, он выделялся блестящей золотой мухой среди маленьких черных мушек в застиранных костюмах. Его цилиндр, стоявший на столике, вызывал ненависть и любопытство.
Харчевня служила местом сбора всех окрестных жителей, искателей приключений, считавших за лучшее постоянно вертеться около мундиров тюремных солдат, торчавших в харчевне.
Даже мундиры гармонировали со всей обстановкой, и без них само существование харчевни казалось бы немыслимым.
Дройд попал сюда, загнанный идеей добиться интервью с Корнелиусом Кроком. И в ожидании счастливого случая пил пиво и лениво набрасывал строчки своего интервью с Корнелиусом. В конце концов ведь не важно, добился ли он свидания или нет, говорил ли он с ним или нет, важен сам фельетон, важно хлесткое название, а важнее всего звон долларов, которые он мысленно пересчитывал у себя в кармане.
— А сержанта Гранро все еще нет?
— Еще не приходил.
— Ну, так дайте мне стаканчик рома, веселей будет ждать, — громко и уверенно раздалось над головой Дройда.
Дройд поднял голову и увидел великолепный пробор, прекрасно выбритое лицо с выразительно-насмешливыми глазами. Этот человек показался Дройду верхом благородства и изящества. Но это было только на мгновение, пока Дройд не увидал чрезвычайно потертый пиджак, видавший лучшие дни.
«Как можно ошибиться! — подумал Дройд. — Никогда нельзя верить первому впечатлению».
Незнакомец выпил, с удовольствием крякнул и опустился за соседний столик.
— Еще кружку, — попросил Дройд.
— Слушаюсь, ваше сиятельство, — стоял лакей и не уходил, перебирая конец грязной салфетки. Но, не дождавшись со стороны Дройда расспросов, он произнес в пространство:
— А он очень странный человек, очень.
— Вы о ком?
— Да о нем, об этом господине. Вы посмотрите, ваше сиятельство, на него: он анархист. Анархист самой чистой воды. А знаете, кем он был? Был князем, имел дворцы, а теперь едва имеет несколько шиллингов на ром и виски. Ей-богу, нельзя поверить этому, ваше сиятельство. А главное, он такой анархист, что никаких властей не признает.
Дройд прищурился на этого князя, самоуверенно позировавшего за столом.
— Он, значит, из русских князей?
— Ну, что вы! Совсем невозможная мысль. Русские все большевики, а он — наследник испанского престола.
— Как, разве это Альфонс XIV?
— Тише, ваше сиятельство, он не любит прошлого, которого стыдится, он здесь просто мистер Хозе.
У Дройда пронеслась великолепная мысль, что он снова натолкнулся на идею блестящей статьи, и мысленно он видел ее напечатанной на первой странице «Дэйли мэйл» под заголовком: «Князь из харчевни».
— А, вот и ты, дружище, — завопил мистер Хозе, приветственно подымая руку к вошедшему в харчевню дородному сержанту в заплатанных галифе, с лицом, багровым от дружеских попоек.
— А, здравствуй, Хозе. А я, брат, — и сержант лихо закрутил в колечки усы, — повстречался с одной красавицей. Боже мой, что за плечи, что за выправка, стройна, как дуло винчестера…
— Брось свои огнестрельные выражения.
И Хозе щелкнул кружкой по кружке сержанта.
Дройд знаком подозвал лакея, тот услужливо подбежал и, не дожидаясь вопроса, доложил:
— Сержант Гранро, начальник охраны замка.
— Какого замка?
— Как — какого? Вот этого, — и грязным пальцем указал через окно на серую суровую тушу тюрьмы.
Дройд оживился, сразу же решил войти в контакт с ним и приказал лакею подать им бутылку рома.
— Ну, теперь она моя. Понимаешь? Ну, кто может устоять против меня? Никто, право, никто. Я на нее посмотрел так, а потом — сударыня, мадонна, ангел, назначьте мне рандеву.
Окружающие посетители весело захохотали.
— Браво, сержант.
— За ваше здоровье.
— Ну, и что же? — спросил Хозе, ожидая, когда сержант отопьет несколько глотков ответного тоста.
— Она придет сюда.
Хозе захохотал.
— Ну и врешь, Гранро. Чтобы она да зашла в эту дыру!..
Сержант молодцевато расправил грудь, вздернул голову вверх и, оглядев столики, с удовольствием не сказал, а возвестил:
— Да, надо сознаться, здесь дыра, да и очень грязная, очень грязная, говорю я, но все-таки она придет сюда.
Хозе и соседние столики залились хохотом. Они давились хохотом каждый раз, когда взглядывали на багровое лицо сержанта, сплошь покрытое прыщами самой разнообразной формы и величины. Но смех затих и грохот хохота замер, когда, хлопнув дверью, в харчевню вошла женщина.
Сделалось тихо, даже сержант был в оцепенении, видя, что его хвастливые слова исполнились. Все завсегдатаи удивленно уставились на сержанта, с ожиданием следя во все глаза за каждым его движением.
Женщина нерешительно сделала несколько шагов вглубь харчевни.
Дройд, вообще большой любитель женщин, быстро встал и, поклонившись ей, галантно произнес:
— Сударыня, прошу за мой столик.
— Благодарю вас.
И женщина, преследуемая гневными взглядами сержанта, села за столик Дройда.
— Ну? — улыбаясь, прошептал Хозе.
Но сержант оцепенел, он сидел, не сводя глаз с женщины, и только одни пальцы с заплывшими ногтями напряженно сгибались и разгибались.
— Ты проучи этого цилиндроида, — прошептал Хозе, — чтоб он забыл дорогу сюда, в единственно честное место во всем городе. Спроси его документы, и если…
— Я его сейчас распатр-р-роню, — наконец выговорил сержант, грузно поднимаясь с места.
Но как раз в этот момент лакей на столик перед ним поставил бутылку рома и два стакана.
— Это ты требовал? — вопросительно обернулся к Хозе сержант. — Ты смотри, без меня не пей.
— Я не требовал.
Перегнувшись через стол, лакей, обязательно показывая глазами на Дройда, доложил:
— Это они… Подай, говорит, этим симпатичным людям лучшего рома.
— Ах, так. А что ты, каналья, подал? Что? Это, по-твоему, лучший? — загорячился сержант.
— Виноват, это по ошибке, я сейчас.
И лакей, схватив бутылку, скрылся с нею в буфет.
Несколько глотков старого рома удивительно подействовали на сержанта, и в его взглядах, бросаемых на Дройда, не было и тени прежней злобы.
Через минуту они были за столиком Дройда. Дройд пил с ними, чокаясь с женщиной, говорил любезности сержанту и совсем подкупил его, обещав написать о его подвигах целую статью.
Он был весел, он предвкушал сенсацию от своего интервью с Корнелиусом Кроком.
Глава IIПЬЯНЫЙ АВТОМОБИЛЬ
Сержант пил, как бочка, и перед ним Хозе, привыкший здорово пить, казался трезвенником. Дройд делал только вид, что пьет, но зато энергично заказывал напитки.
Как и всегда, вино привело Хозе в грустное настроение, и он вспомнил сцену ухода Аннабель. Сжалось сердце, и он почти почувствовал физическую боль от тоски по невозвратным дням.
«Пить, пить и пить, чтобы свалиться камнем, чтобы ничего не чувствовать, чтобы ничего не представлять, никаких картин, чтобы потушить ревность, чтобы не видать рук, быть может, обнимающих сейчас Аннабель», — скрипнул зубами Хозе и залпом выпил стаканчик рома.
— Гуляй, душа! — заревел сержант. — Пусть знают нас, Хозе, пусть. Сержант Гранро пьет. Ну и что же? Кто имеет против? — Сержант обвел всех пьяным взглядом. — Никто. Кто за?.. Все…
— И воздержавшихся нет, — добавила женщина.
— Пьем — и баста. Пей, Хозе, пей!
Стакан коктейля обжег горло, и по всему телу разлился огонь, ударил в мозг, и Хозе, стукнув кулаком по столу, испугав Дройда, вскочил.
Скрипят брамсели, реи, шканцы,
А капитан поет и пьет,
Команда пляшет. Смерть реве
Под звуки бешеного танца…
Вот-вот корабль ко дну пойдет,
Вот-вот корабль вода зальет…[3]
В голосе Хозе гремел вызов всему, не чувствовалось внутренней приниженности, с лица спала невозмутимая маска конченного человека, и каждая черточка его лица переживала песню.
Даже сержант Гранро перестал пить и в такт ритмически раскачивался, тяжело уставившись на батарею бутылок.
Все в харчевне притихло.
Только на Дройда не подействовала песня: его душа была наглухо заперта в сейфе.
Что ему слова песни-вызова, проникнутые соленым ветром, что ритм, в котором чувствовались вздымающиеся волны бури?
Рослые матросы, сидевшие группой, спаянные океанскими штормами, задумались; их пальцы сжимались в кулаки, и они видели за словами ничего не значащей песни море голов, море рук, по которому, раскачиваемый волнами человеческих жизней, плыл корабль. Не их корабль, нет, корабль, бросивший якорь, корабль, оскорбляющий море разгулом, предсмертной пляской, перед концом, которого не отвратить, но который, быть может, можно еще задержать…