у? Хочешь посмотреть на квартиру?
— Я и близко к этому месту не подойду, пока Сахарка не привяжут ремнями к кровати в психушке. И кроме того, это даже не мое гнездышко. Я снимал его у Сахарка. Вся обстановка там его.
— Вот видишь, так гораздо лучше, — заявила матушка, открывая мне дверь. — Я уже приготовила твою спальню. Как только ты позвонила, мы постелили свежие простыни.
— Замечательно, — одобрила я. — Если ты не против, пусть в моей комнате поспит Салли, а я лягу с бабулей Мазур. Это только на денек-другой.
— Салли?
— Он сейчас подойдет. Ему пришлось вытаскивать сумки из машины.
Матушка посмотрел поверх моего плеча и оторопела при виде Салли, ввалившегося в прихожую.
— Йо, чуваки, — поздоровался Салли.
— Что происходит? — прочирикала на заднем плане Бабуля.
— Боже Святый, — подал голос папаша со своего кресла в гостиной.
Я перенесла Рекса в кухню и поставила его клетку на стойку.
— Никто не должен знать, что мы с Салли живем здесь.
Матушка побледнела.
— Не скажу ни единой живой душе. И убью всякого, кто посмеет проболтаться.
Папаша был уже на ногах.
— Во что это он вырядился? — спросил он, указывая на Салли. — Это что, килт? Ты шотландец?
— Черт возьми, нет, — вмешалась Бабуля. — Он не шотландец. Он трансвестит… только он не подвязывает свои бубенчики, поскольку у него от этого появляется сыпь.
Папаша присмотрелся к Салли.
— Так ты, значит, один из свихнувшихся парней, у которых вместо мозгов труха?
Салли выпрямился и, казалось, стал еще выше:
— У вас с этим проблемы?
— Какую машину ты водишь?
«Порше».
Папаша воздел руки верх:
— Нет, вы слышите? «Порше». Даже машина не американская. Вот это и есть, что не так с твоими извращениями. Вы даже не хотите ничего делать, как полагается. С этой страной не происходило ничего плохого, когда все покупали американские машины. А теперь повсюду вокруг эти японские куски говна, и посмотрите, куда мы катимся.
— «Порше» — немецкая машина.
Папаша закатил глаза:
— Немецкая! Разве это сейчас страна? Деревня. Они даже войну не могут выиграть. Вы думаете, они собираются помочь мне получить то, что причитается мне от Пенсионного фонда?
Я подхватила один из мусорных мешков:
— Дай помогу тебе поднять это на лестницу.
Салли последовал за мной.
— Ты уверена, что все в порядке?
Я уже протащила мешок половину пути на второй этаж.
— Ага. Ты понравился моему папе. Точно говорю.
— Нет. Не понравился, — отозвался папаша. — Думаю, он псих. И любой мужик, который выглядит как ходячее несчастье в юбке, обязан как патриот своей страны запереться и сидеть в клозете, там, где никто его не видит.
Я, толкнув, открыла дверь спальни, втащила мешок и дала Салли свежие полотенца.
Салли стоял перед зеркалом, висевшим на обратной стороне двери.
— Думаешь, я выгляжу, как ходячее несчастье в юбке?
Я осмотрела юбку. Мне не хотелось затрагивать его чувства, но он выглядел как мутант с Планеты Обезьян. Наверно, он самый волосатый трансвестит, который когда-либо носил пояс с подвязками.
— Не так уж ужасно, но думаю, ты из тех парней, кому больше идут прямые юбки. Кожа на тебе хорошо сидит.
— Как на Долорес Доминанте.
Больше похоже на Ванду Оборотень.
— Это может еще более здорово выглядеть, — сказала я, — но потребуется многое побрить.
— Пошло оно на хрен, — не одобрил Салли. — Ненавижу бритье.
— Ты мог бы удалить волосы воском.
— Боже, я уже делал это однажды. Черт, это дьявольски больно.
Ему повезло, что он родился не женщиной.
— Что сейчас? — спросил Салли. — Я не могу так рано ложиться спать. Я ведь ночная пташка.
— Поскольку у нас нет машины, то возможности у нас в некотором роде ограничены, но жилище Морелли всего лишь в полумиле отсюда. Можно прогуляться туда и понаблюдать, не происходит ли чего. Поройся в своих тряпках и посмотри, нет ли чего темного.
Пять минут спустя Салли спустился с лестницы в черных джинсах и мятой черной футболке.
— Мы собираемся прогуляться, — сообщила я семейству. — Не устраивайте ночные бдения и не ждите нас. У меня есть ключ.
Ко мне бочком подобралась Бабуля.
— Косячок не требуется? — украдкой спросила она.
— Нет, но за предложение спасибо.
Мы с Салли держали глаза наготове и уши на макушке всю дорогу до района проживания Морелли. Не в пример Луле, которая никогда не признавалась, что боится, мы с Салли совершенно спокойно свыклись с мыслью, что готовы выпрыгнуть из кожи из-за Сахарка.
На углу квартала Морелли мы остановились и осмотрелись. По обе стороны улицы стояли машины. Фургонов не было. Пикап Морелли стоял на месте, из чего я заключила, что он дома. Кругом вытянулись тени, и горели фонари. У меня возникло предположение, что кто-то следит за домом с обратной стороны, но я могу его не различить.
Это был хороший район. Похожий на тот, где жили мои родители. Не такой уж процветающий. Дома в основном были заселены стариками, которые обитали здесь всю сознательную жизнь, или молодыми парами, только начинающими жить. Старики существовали на фиксированные доходы, вырезали из газеты купоны, покупали на распродаже в Кмарте теннисные туфли, делали только самый необходимый ремонт в доме, вознося благодарность, что ипотека выплачена, и они могут оставаться в своих домах и платить только налоги. Они выжидали, когда восторжествует справедливость, и надеялись, что их имущество возрастет в цене, тогда они смогли бы купить дома побольше в центре Гамильтона.
Я повернулась к Салли.
— Так ты думаешь, Сахарок придет сюда искать тебя?
— Если не придет за мной, значит, придет за тобой. У него на хрен крышу снесло.
Мы прошли вглубь квартала и стали наблюдать через улицу за домом Морелли. На крыльце позади нас прошаркали башмаки, и из полумрака показалась фигура. Морелли.
— Гуляем? — спросил он.
Я посмотрела мимо него на мотоцикл, припаркованный в маленьком дворике.
— Это «Дукати»?
— Ага. Сто лет на нем не ездил.
Я подошла ближе. Это был «супербайк 916». Красного цвета. За такой мотоцикл умереть не жалко. Разумный выбор для того, кто следит за кем-то, собравшимся поджечь твой дом. Быстрее и мобильнее, чем машина. Я поняла, что Морелли теперь нравится мне еще больше, когда я узнала, что он владелец «Дука».
— Ты здесь один? — спросила я.
— Пока да. В два подъедет Ройс.
— Догадываюсь, что полиция не смогла поймать Сахарка.
— Мы ищем машину, но до сих пор по нулям.
В конце улицы показался свет фар, и мы все отпрянули к дому. Машина проехала мимо нас и завернула через два квартала. Мы облегченно вернулись на прежние позиции, выйдя из укрытия.
— У Сахарка есть приятели помимо ребят из рок-группы? — спросил Морелли у Салли.
— Куча случайных друзей. Близких немного. Когда я впервые пришел в группу, у Сахарка был любовник.
— К нему Сахарок обратился бы за помощью?
— Вряд ли. Расставание не было счастливым.
— Как насчет группы? У вас есть какое-нибудь расписание?
— В пятницу репетиция. В субботу — концерт в клубе.
Миновала, казалось, тысяча лет. И Сахарок был бы дураком, если бы высунулся. С его стороны было глупостью напасть на Морелли. Копы болезненно воспринимают, когда кто-то кидает зажигательную бомбу в дом парня-полицейского.
— Свяжись с другими членами группы, — предложил Морелли Салли. — Пусть они знают, что ты находишься со Стефани и мной. Спроси, не видели ли они Сахарка.
Я вперила взгляд в Морелли:
— Ты мне позвонишь, ежели что произойдет?
— Конечно.
— У тебя есть мой номер пейджера?
— Знаю наизусть.
Я уже это проходила. Он не позвонит. Не раньше, чем все закончится.
Мы с Салли перешли улицу, вошли в дом Морелли, прошли его на проход и вышли через заднюю дверь. Я постояла секунду во дворе и подумала о Морелли, снова затерявшемся в тени. Улица его выглядела пустынной. От этого у меня побежал мороз по коже. Если Морелли мог спрятаться, то и Сахарок тоже.
Раз в неделю бабуля Мазур посещала салон красоты, где ей мыли голову шампунем и делали укладку. Иногда Долли использовала краску, и Бабуля приобретала волосы цвета анемичного абрикоса, но по большей части она ходила с натуральной сединой цвета стали. Бабуля делала стрижку и перманент, укладывая волосы в аккуратные ряды колбасок, марширующие через ее блестящий розовый череп. Завитки-колбаски чудесным образом оставались опрятными до конца недели, а потом начинали разглаживаться и спутываться вместе.
Я всегда удивлялась, как ухитряется Бабуля совершать сей подвиг. А сейчас я узнала. Бабуля свертывала валиком подушку и подкладывала под шею так, что голова едва касалась кровати. И потом Бабуля спала, как покойник в гробу. Руки сложены на груди, тело вытянуто как доска, рот отрыт. Ни один мускул не дрогнет, а храпела она как пьяный лесоруб.
Я выползла из кровати в шесть утра с затуманенными глазами и ошалевшая от прошедшей ночи. В общей сложности проспала я минут тридцать и то урывками. Я схватила какую-то одежонку и оделась в ванной. Потом сползла по лестнице и стала готовить кофе.
Спустя час наверху послышалось какое-то движение, и я узнала поступь матушки, спускавшейся с лестницы.
— Выглядишь ужасно, — сообщила она. — Ты себя нормально чувствуешь?
— Ты когда-нибудь пыталась спать в одной комнате с Бабулей?
— Она спит, как покойник.
— Ты меня поняла.
Наверху открылись и со стуком хлопнули двери, и Бабуля стала вопить на папашу, чтобы он выметался из ванной.
— Я старая женщина, — орала она. — И не могу ждать весь день. Что ты вообще там делаешь?
Снова захлопали двери, папаша протопал в кухню и занял место за столом, приготовившись позавтракать.
— Собираюсь сегодня утром вывести такси, — сообщил он. — Джонс уехал в Атлантик-Сити, и я пообещал прикрыть его смену.