Ребус
Однажды, пребывая в мрачном, задумчивом настроении, скорее констатируя, нежели порицая парадоксы нашего времени, кто-то из журналистов «Мегафона» заметил:
«Даже „Четверо благочестивых“ стали уважаемым учреждением. Каких-то пятнадцать лет назад мы называли их „преступной группой“, за их поимку предлагалось вознаграждение… А сегодня достаточно свернуть на Керзон-стрит, чтобы увидеть серебряный треугольник, укрепленный на двери здания, в котором располагается их контора… Те, на кого раньше охотились, кого поносили, превратились в самое закрытое детективное агентство, куда нет доступа посторонним… Нам остается лишь надеяться, что их некогда весьма радикальные методы со временем были значительно пересмотрены».
Порой опасно наблюдать за наблюдателем.
— Что же так напугало мистера Льюиса Лезерсона? — спросил Манфред за завтраком, разбивая ложечкой яйцо. Свежий красновато-коричневый загар на его мужественном, чисто выбритом лице объяснялся тем, что совсем недавно он вернулся из солнечной снежной Швейцарии.
Напротив него сидел Леон Гонзалес, поглощенный «Таймс», а место в конце стола занимал широколицый и вечно угрюмый Раймон Пуаккар. Его качества и страсть к овощеводству здесь описывать смысла не имеет, поскольку до меня это уже неоднократно делали другие.
Он поднял глаза на Гонзалеса.
— Это тот джентльмен, который вот уже месяц наблюдает за нашим домом? — уточнил он.
Губы Леона дрогнули в усмешке, когда он аккуратно сложил газету.
— Да, тот самый джентльмен… Я сегодня утром с ним встречаюсь, — сказал он. — Между прочим, ищеек отозвали… Это были люди из детективного агентства Оттиса.
— Если он наблюдает за нами, значит, у него нечиста совесть, — значительно заметил Пуаккар. — Интересно будет узнать что к чему.
Мистер Льюис Лезерсон жил на Лоуэр-баркли-стрит, в огромном и очень дорогом доме. Лакей, открывший дверь Леону, был облачен в костюм, весьма уместный для исторических фильмов, но совершенно не вписывающийся в общую картину на вполне современной Лоуэр-баркли-стрит: темно-красная ливрея, бриджи до колен… Леон, преисполнившись благоговения, окинул слугу восхищенным взглядом.
— Мистер Лезерсон примет вас в библиотеке, — произнес слуга.
«Кажется, — подумал Леон, — он прекрасно понимает, до чего великолепно выглядит».
Дом был поистине роскошен: шикарная мебель, богатое убранство. Ступив на широкую лестницу, Леон заметил наверху красивую женщину, которая скользнула по площадке, бросив на него мимолетный взгляд и оставив после себя легкий шлейф аромата экзотических духов.
Комната, куда его провели, обилием дорогих безделушек и вычурностью обстановки вполне могла бы сойти за спальню.
Мистер Лезерсон встал из-за огромного ампирного письменного стола и протянул гостю ухоженную белую руку. Худощавый, лысоватый, с лицом, покрытым морщинами, он чем-то напоминал ученого.
— Мистер Гонзалес? — голос у него оказался высокий и не особенно приятный. — Не хотите ли присесть? Я получил ваш запрос… Очевидно, произошла какая-то ошибка.
Сам он опустился на то же место, с которого поднялся. Если напряжение он мог попытаться выдать за деловитость, то нервозность скрыть ему не удалось.
— Вас я, разумеется, знаю… Но с чего бы мне посылать своих людей следить за вашим домом? Зачем мне это?
Гонзалес не сводил с него пристального взгляда.
— Я пришел для того, чтобы это узнать, — произнес он. — Мне наверняка известно, что это именно вы следите за нами. Нам известно также агентство, в которое вы для этого обратились, знаем, сколько вы за это заплатили, какие инструкции дали. Единственный вопрос: зачем?
Мистер Лезерсон поёрзал на месте и неловко улыбнулся.
— Что ж… Наверное, и в самом деле было бы неразумно отрицать, что я нанял сыщиков. Видите ли, дело в том, что «Четверо благочестивых» — солидная организация… и… м-м… Я — богатый человек…
Не зная, как продолжить, он замолчал.
Разговор закончился так же нескладно: взаимными обещаниями с обеих сторон. Леон Гонзалес вернулся на Керзон-стрит в глубокой задумчивости.
— Он боится того, что к нам кто-то обратится, и нанял людей, чтобы те предотвратили это. Но кто этот «кто-то»?
Случилось так, что следующий день принес ответ на этот вопрос.
Был тоскливый апрельский вечер, серый и промозглый. Полицейский, стоящий на углу «Клариджез»[44], с подозрением поглядывал на женщину, которая медленно шла по Керзон-стрит, выискивая номера домов. Женщине было лет тридцать, поношенное, пропитавшееся влагой пальто скрывало худую фигуру. Лицо у нее было бледное, изможденное. «Когда-то была симпатичной, — подумал Леон Гонзалес, наблюдавший за ней из-за тюлевой занавески, закрывавшей все окно. — Трудяга. В мыслях одно: как сводить концы с концами».
У него было время хорошенько рассмотреть ее: она надолго остановилась на тротуаре, беспомощно глядя по сторонам.
«Так-так, одежда довольно жалкая… И это когда даже самые бедные могут позволить себе какой-нибудь шарфик или пару перчаток».
Манфред оторвался от легкого обеда и подошел к товарищу.
— Надо полагать, провинциалка, — задумчиво произнес Леон. — Явно заблудилась, похоже, впервые в Уэст-Энде[45]… Она идет к нам!
Женщина повернулась, посмотрела на номер их двери, и через секунду послышался звонок.
— Я ошибся… Она не заблудилась, просто набиралась мужества позвонить. И провалиться мне на этом месте, если она не béte noire[46] Лезерсона!
В коридоре раздались тяжелые шаги Пуаккара… С ролью дворецкого он справлялся лучше остальных. Через какое-то время он вошел и прикрыл за собой дверь.
— Вы удивитесь, — своим обычным серьезным тоном произнес он. Сообщать о чем-то неожиданном и загадочном многозначительным тоном было в духе Пуаккара.
— Насчет леди? Я отказываюсь удивляться! — воскликнул Леон. — Она просто что-то потеряла… Мужа, часы, что-нибудь. У нее вид «потерявшей»… Она излучает какую-то беспомощность. Эти симптомы ни с чем невозможно спутать!
— Пригласите ее, — сказал Манфред, и Пуаккар вышел.
Через мгновение в комнату вошла Маргарет Стэмфорд.
Так ее звали. Она приехала из Эджвера. Была вдовой. И задолго до того, как она закончила свой рассказ, предсказанное Пуаккаром удивление охватило слушателей, поскольку эта женщина в одежде, которой погнушалась бы и уборщица, разговаривала мягко и грамотно. Она явно была прекрасно образованна и говорила о вещах, которые могут быть знакомы только людям, привыкшим к жизни в полном достатке.
Она была вдовой человека, который — как они догадались — при жизни не относился к образцовым мужьям. Он был более чем богат, имел земли в Йоркшире и Сомерсете и страстно любил псовую охоту. На охоте он и погиб.
— У моего мужа было необычное воспитание, — рассказала она. — Родители его умерли, когда он был маленьким ребенком, и заботу о нем взял на себя его дядя. Это был уже не молодой человек, пьющий, грубый, ненавидел всякое вторжение в свою личную жизнь. Марк почти не видел посторонних людей, пока примерно за год до смерти дядя не привел в дом некоего молодого человека, чуть старше самого Марка, который должен был стать ему домашним учителем… Марк был совершенно не образован. Когда дядя умер, Марку исполнился двадцать один год, но он и после этого оставил своего воспитателя в качестве компаньона и секретаря.
— Это был мистер Льюис Лезерсон? — прямо спросил Леон, и женщина изумленно ахнула:
— Как вы узнали? Да, это его имя… Хоть мы и не были особенно счастливы с мужем, — продолжила она, — для меня его смерть стала настоящим ударом. Но почти такое же потрясение испытала я, когда было оглашено его завещание. Оказалось, что он отписал половину своего состояния Лезерсону, а половину — мне при условии, что деньги эти перейдут ко мне через пять лет после его смерти, если я не выйду замуж и буду безвыездно жить в доме в Харлоу. До тех пор мистеру Лезерсону предоставлялось право распоряжаться моей собственностью от моего имени. До сегодняшнего утра я жила в Харлоу.
— Мистер Лезерсон, конечно же, женат? — спросил Леон, всматриваясь в женщину яркими глазами.
— Да… Вы с ним знакомы?
Леон покачал головой.
— Я только знаю, что он женат и в жене своей души не чает.
Это ее изумило.
— Да, он женился перед самым убийством Марка. На очень красивой венгерке… Он сам наполовину венгр и действительно обожает ее. Я слышала, что она экстравагантна… Сама я видела ее лишь однажды.
— Что произошло в Харлоу? — этот вопрос задал до сих пор молчавший, но очень внимательно слушавший Пуаккар.
Губы женщины затрепетали.
— Это был настоящий кошмар, — ее голос дрогнул. — Этот дом — прекрасное тихое местечко… Но в действительности он находится не в самом Харлоу, а в нескольких милях от него и в стороне от дороги… Мои письма вскрывались, каждую ночь меня запирали в спальне. Это делала одна из двух женщин, присланных мистером Лезерсоном присматривать за мной. День и ночь во дворе дежурили мужчины.
— Он предполагал, что вы не совсем здоровы душевно? — спросил Манфред.
Она вздрогнула.
— Но вы же сами так не считаете? — быстро спросила она и, дождавшись, когда он покачал головой, добавила: — Слава Богу! Да, именно так мне и говорили. Мне не разрешалось читать газет, хотя мне привозили любые книги, которые я хотела. Однажды мне в руки случайно попал обрывок газеты, там была статья о том, как вы, джентльмены, раскрыли дело о махинации с банковскими счетами. Там же был и короткий рассказ о вашем прошлом. Я сохранила его, потому что в конце был указан ваш адрес. Побег из Харлоу казался невозможным: у меня не было денег, я даже не могла выйти со двора незамеченной. Но к нам два раза в неделю приходила одна женщина заниматься разной работой по дому, по-моему, она из деревни, мы подружились, и вчера она принесла мне эту одежду. Сегодня утром я переоделась, выбралась через окно своей спальни и прошла мимо охранников. А теперь о самом странном.