Свою жену он больше не видел, а вот со Слейном встречался довольно часто. Рейнольдс, или Грейн, как я буду называть его, сбрил усы и изменил внешность, поэтому Слейн не узнавал его. Для Грейна стало навязчивой идеей следить повсюду за своим врагом, узнавать, где он бывает, изучать его привычки. Среди прочего он узнал и о привычке Слейна, которая в конечном итоге привела его к смерти. Грейн выяснил, что Слейн по средам обедает в клубе «Реал» на Пэлл-Мэлл и в эти дни уходит оттуда в половине двенадцатого.
Впрочем, он никак не использовал эти сведения и не собирался этого делать до дня убийства. Он ехал куда-то в северо-западный район города по своим делам, когда на его глазах автобус сбил женщину. Он сам чуть не переехал распростертое на дороге тело. Остановившись, он выскочил из машины и, когда стал поднимать ее и взглянул на изможденное лицо, к своему ужасу узнал в ней жену. Он положил ее в свою машину и помчался полным ходом в ближайшую больницу. В приемной, где они дожидались хирурга, женщина в полубреду из последних сил поведала ему историю своего падения… Умерла она еще до того, как ее положили на операционный стол. Как определил хирург, перед смертью она не мучилась.
Все это было мне известно до того, как я приехал в больницу и узнал, что кто-то решил, что она должна быть погребена в Тетли, и распорядился провести торжественную церемонию перезахоронения. Мне все стало понятно, как только я увидел чемодан Грейна. Из больницы он вышел, обезумев от ярости. Был проливной дождь. Он сел в машину и поехал на Пэлл-Мэлл. Там ему повезло, потому что, как только он подъехал к клубу, оттуда вышел Слейн, которому нужно было на такси возвращаться домой.
Под предлогом, что у него лопнула шина, Грейн остановился на Малл, взломал замок одной из калиток, ведущих в парк, и, дождавшись, пока рядом никого не будет, затащил пьяного пассажира в сад и усадил на скамейку… Слейн мигом протрезвел, когда понял, кто перед ним стоит. Грейн клянется, что оставлял ему шанс остаться в живых, но Слейн наставил на него пистолет, и ему пришлось убить его, защищая собственную жизнь. Я не знаю, правда это или нет.
После того, что произошло в парке, он не потерял самообладания. Никем не замеченный, он сел в свою машину, подъехал к Альберт-пэлэс-мэншнс, дождался, пока лифт поднимется вверх, и зашел в здание. У Слейна он взял связку ключей и по дороге выбрал, какой из них может открыть дверь его номера. Вначале он собирался обыскать его апартаменты и найти все, что могло указывать на связь этого человека с его женой. Он даже успел открыть дверь, но вдруг услышал, как портье наверху пожелал кому-то спокойной ночи, зашел в лифт и поехал вниз. Пришлось ему дверь захлопнуть и спешно спуститься на первый этаж, где он и столкнулся с портье, выходящим из лифта.
— В полицию мы этого сообщать не будем, правда? — серьезно произнес Манфред.
Сидевший на противоположном конце стола Пуаккар разразился громким хохотом.
— История до того скла́дная, что полиция все равно в нее не поверит, — отдышавшись, сказал он.
Глава 6Чек с пометкой
Человек, ворвавшийся в маленький дом на Керзон-стрит, был взбешен, его испепеляло желание выплеснуть накипевшую обиду на своего бывшего работодателя. Его настроение усугублялось и личной неприязнью, которую он питал к мистеру Дженсу, дворецкому.
— Мистер Сторн взял меня вторым лакеем, и поначалу это казалось мне хорошим местом, хотя я и не сошелся с остальными слугами. Но скажите, если человек случайно обронил какое-то одно слово на арабском и его за это вышвыривают на улицу, это справедливо? Скажите, справедливо?
— На арабском? — удивился Леон Гонзалес. — Вы говорите по-арабски?
Тенли, так звали уволенного лакея, ухмыльнулся.
— Знаю десяток слов: я служил в Египте после войны, ну и нахватался там. Я натирал в зале серебряный поднос и случайно сказал по-арабски: «Хорошо». И тут же услышал за спиной у себя голос мистера Сторна: «Убирайтесь вон!» Не успел я опомниться, как мне выплатили месячное жалование и выставили на улицу.
Гонзалес кивнул.
— Очень интересная история, — сказал он. — Но что привело вас к нам?
Сколько раз он задавал этот вопрос самым разным людям, которые приходили в дом под знаком треугольника со своими невзгодами!
— А то, что тут загадка имеется, — туманно ответил посетитель. Возможно, он уже немного успокоился и теперь чувствовал себя несколько неуютно. — Почему меня уволили за арабское слово? Что означает эта картинка в личном кабинете Сторна?.. Там изображено повешение.
Сидевший в кресле Леон удивленно выпрямился.
— Повешение? Любопытно!
— Это фотография. Вообще-то ее не видно, потому что она в потайной нише стоит, но однажды я вошел в его кабинет, когда он, видать, нишу эту забыл закрыть… Там изображены трое повешенных на чем-то вроде виселицы, и вокруг — целая толпа турок на них смотрит. Довольно необычно джентльмену такую фотографию в доме держать.
Леон какое-то время молчал.
— Я не знаю, чем вы могли его обидеть. И это в самом деле довольно странно. Но могу ли я помочь вам?
Выходило, что нет. Тенли, смущаясь и робея, ушел, а Леон рассказал о случившемся своим партнерам.
— Все, что я узнал о Сторне, это то, что он ужасно скуп, живет в доме на Парк-лейн с очень небольшим штатом слуг и платит им сущие гроши. Родом из Армении и свои деньги заработал на нефтяных месторождениях, которыми завладел при весьма сомнительных обстоятельствах. Что же касается трех повешенных, это, конечно же, отвратительно, но ведь бывает и хуже. В домах богачей я видел такие фотографии, от которых у вас, дорогой Пуаккар, волосы встали бы дыбом. Во всяком случае, в нездоровом интересе миллионера к турецким казням нет ничего сверхъестественного.
— Ну да, конечно, — сказал Манфред, — если бы я был армянином, у меня весь дом был бы увешан ими!
На том и закончилось дело о подозрительном миллионере, недоплачивающем своим слугам.
В начале апреля на глаза Леону попалась газетная заметка о том, что мистер Сторн отправился в Египет на короткий отдых.
С какой стороны ни посмотри, Фердинанд Сторн был человеком, с которым хочется свести знакомство. Он был очень богат; длинный прямой нос, смуглая кожа, темные глаза и волосы делали его привлекательным внешне; с теми людьми, с которыми он встречался в домашней обстановке (а таких было совсем немного), он мог с одинаковой легкостью обсуждать как искусство, так и финансы. Насколько было известно, врагов он не имел. Жил Сторн в Берсон-хаус на Парк-лейн; этот небольшой симпатичный особнячок он купил у его бывшего владельца, лорда Берсона, за сто пятьдесят тысяч фунтов. Большую часть времени он проводил либо там, либо в Фелфрай-парк, своем прекрасном загородном поместье в Суссексе. Конторы «Персидско-Восточного Нефтяного треста», возглавляемого Сторном, располагались в великолепном здании на Мургейт-стрит, где его обычно и можно было найти между десятью часами утра и тремя часами дня.
Этот трест, несмотря на свое название, был полностью подчинен одному человеку и занимался также банковскими делами. Большая часть акций принадлежала Сторну. Поговаривали, что он зарабатывал около четверти миллиона в год. Был холостяком, почти не имел друзей.
Спустя примерно месяц с того дня, когда Леон прочитал эту новость, большой автомобиль остановился у входа в «Дом с треугольником». Из него вышел плотный невысокий преуспевающего вида мужчина и позвонил в дверь. Леон видел этого человека впервые. Посетитель долго не решался заговорить о цели своего визита, запинался и мямлил, пока наконец Леон, теряя терпение, не спросил его напрямую, кто он, и что ему нужно.
— Хорошо, я скажу, мистер Гонзалес, — произнес толстяк. — Я — главный управляющий «Персидско-Восточного Нефтяного…»
— Компании Сторна? — воскликнул Леон с пробуждающимся интересом.
— Компании Сторна. Мне, наверное, нужно было обратиться в полицию со своими подозрениями, но один мой знакомый питает такое безграничное доверие к вам лично и к тому агентству, которое он называет «Трое благочестивых», что я решил сперва повидаться с вами.
— Дело касается мистера Сторна? — поинтересовался Леон.
Джентльмен, оказавшийся мистером Хьюбертом Греем, управляющим директором треста, кивнул.
— Видите ли, мистер Гонзалес, я оказался в весьма щекотливом положении. Мистер Сторн — человек очень непростой в обращении, и я лишусь работы, если выставлю его в дурном свете.
— Он ведь сейчас за границей, не так ли? — спросил Леон.
— За границей, — вздохнув, подтвердил посетитель. — И, надо сказать, страну он покинул совершенно неожиданно. Вернее, неожиданно для своих сотрудников. На тот день было назначено важное заседание членов правления, требующее его присутствия, но утром я получил от него письмо, в котором говорилось, что ему необходимо уехать в Египет по делу, касающемуся его чести. Он просил меня не связываться с ним и даже скрывать, что он покинул Лондон, но, к сожалению, один из моих клерков по глупости проговорился какому-то наведавшемуся к нам репортеру о том, что мистер Сторн уехал.
Через неделю после отъезда из гостиницы в Риме он прислал нам письмо, в которое был вложен чек на восемьдесят три тысячи фунтов с указанием оплатить его, когда к нам зайдет некий джентльмен, что и произошло на следующий день.
— Это был англичанин?
Мистер Грей покачал головой.
— Нет, какой-то иностранец. Очень темный. Мы выплатили ему указанные деньги. Через несколько дней от мистера Сторна пришло еще одно письмо, из «Отеля де Русси» в Риме. В письме говорилось, что еще один чек был направлен мистеру Краману, и его тоже надо обналичить. На этот раз чек был на сто семь тысяч фунтов и несколько шиллингов. Он дал нам определенные инструкции относительно того, как следует выплачивать деньги, и попросил телеграфировать ему в гостиницу в Александрии, как только чек будет обналичен. Все указания я выполнил в точности. Уже на следующий день мы получили письмо из «Медитеранео отеля» в Неаполе (я предоставлю вам копии всех этих писем) с указанием обналичить третий чек, но уже другому человеку, мистеру Реццио, который должен был зайти в контору. Этот чек был на сто двенадцать тысяч фунтов и практически исчерпал личный счет мистера Сторна, хотя, разумеется, в банке у него имеется достаточный резерв. Можно добавить, что мистер Стор