И он рассказал ей выдуманную историю о том, как когда-то ему довелось столкнуться с этой троицей. Бразильянка слушала очень внимательно.
— Как интересно! — сказала она, когда он закончил. — Но нет, он просто сказал мне, что ты — очень плохой человек, что тебе нужны только мои деньги, что у тебя плохая… Как это сказать?.. Репутация. Я ужасно разозлилась, правда, особенно, когда он сказал, что ты женат. Я-то ведь знаю, что это неправда, ты ведь не стал бы меня так обманывать. Завтра этот сеньор Гонзалес обещал прийти снова… Пока я не разозлилась, мне он даже казался симпатичным. Хочешь, пообедаем завтра вместе, и я расскажу тебе, что он скажет?
Гарри одолевало жгучее беспокойство. Установить личность человека, который той ночью так бесцеремонно поступил с ним, было совершенно нетрудно, и когда это было сделано, он принял решение держаться как можно дальше от людей, живших в доме со знаком серебряного треугольника на двери. Он был достаточно благоразумен, чтобы понимать, что с ними лучше не ссориться, и искренне надеялся, что им не пришло в голову выяснять все подробности его жизни.
Он сменил тему разговора и, не обращая внимания на присутствие компаньонки своей невесты, превратился в самого страстного, самого нежного любовника. Были задействованы весь его опыт и талант, поскольку игра сулила ему такой выигрыш, о котором он никогда и не мечтал.
Ближайшей его целью были двадцать тысяч фунтов, полученных леди в виде дивидендов. Хоть он и не считал ее глупышкой, в финансовых вопросах она была очаровательно беспомощна. Сам же Гарри Лексфилд, когда разговор заходил о деньгах, чувствовал себя как рыба в воде. О рынке и рыночных отношениях он мог говорить много и со знанием дела. Гарри уже давно изучал эту тему, как всякий вор, считая себя достаточно умным, чтобы заниматься серьезными финансовыми делами. Не единожды он пытался сделаться финансистом, но всякий раз эти попытки заканчивались полным крахом.
Он провел свою пассию и ее молчаливую компаньонку до машины и вернулся в квартиру, где в одиночестве и тишине попытался осмыслить новую и тревожную угрозу, явившуюся ему в виде интереса, проявленного к его персоне тремя благочестивыми.
На следующее утро, по своему обыкновению, он встал поздно и был все еще в пижаме, когда зазвонил телефон.
Голос портье сообщил, что его вызывают по междугородной линии, а междугородные звонки в эти дни означали прекрасную госпожу Веласкес.
— Я встретилась с Гонзалесом, — раздался в трубке ее встревоженный голос. — Он пришел, когда я завтракала, и сказал, что завтра они собираются арестовать тебя за что-то, что ты якобы натворил в Австралии. А еще сегодня он хочет сделать так, чтобы ты не мог получить из банка деньги.
— Заморозить мой счет? — быстро спросил он. — Ты уверена?
— Разумеется, уверена! Они собираются пойти к судье и получить у него какую-то бумагу для этого. Мне приезжать к тебе на обед?
— Конечно… В час, — произнес он и беспокойно взглянул на часы: была половина двенадцатого. — Да, и насчет твоих инвестиций. Думаю, я уже сегодня могу все устроить. Захвати свою чековую книжку.
Он никак не мог дождаться, пока она закончит разговор. В конце концов сам оборвал его довольно бесцеремонно, швырнул трубку и бросился в спальню переодеваться.
Его банк располагался на Флит-стрит, и поездка до него показалась Гарри бесконечной. Всю дорогу его терзала мысль, что Дом правосудия[67] находится слишком уж близко к Флит-стрит и судейский ордер может попасть в банк раньше него.
Он сунул чек под медную решетку над стойкой банковского кассира и затаил дыхание, когда маленький прямоугольный листок передали для проверки бухгалтеру. С величайшим облегчением он вздохнул, когда кассир открыл сейф, достал пачку ассигнаций и стал отсчитывать указанную в чеке сумму.
— На вашем счету, мистер Лексфилд, остается всего несколько фунтов, — сказал кассир.
— Я знаю, — ответил Гарри. — После обеда я собираюсь обналичить у вас еще один чек на крупную сумму.
В ту же секунду он понял, что к тому времени судейский ордер, скорее всего, уже вступит в силу. Что ж, придется поискать другой способ распорядиться чеком госпожи Веласкес.
Облегчение его было таким огромным, что он едва ли мог спокойно говорить. Почти с девятью тысячами фунтов в кармане он поспешил домой и прибыл на Джермин-стрит одновременно с госпожой Веласкес.
— Этот кабальеро оказался таким смешным! — своим обычным отрывистым голосом рассказывала она. — Я чуть не рассмеялась ему в лицо. Представляешь, он сказал, что завтра я тебя уже здесь не найду. Что за нелепость!
— Это шантаж, — спокойно произнес он. — Не беспокойся. Я только что был в Скотленд-Ярде — сообщил об этом Гонзалесе. Давай лучше поговорим о твоих акциях…
Обед еще был не готов, поэтому у них оставалось еще десять минут, чтобы многое обсудить. Она принесла чековую книжку, но чувствовала себя не очень уверенно. «Возможно, — подумал он, — разговор с Гонзалесом действительно разбудил в ней подозрения». Она была не готова инвестировать все свои двадцать тысяч фунтов. Он принес бумаги и балансовые ведомости, которые собирался показать ей еще вчера вечером, и описал — очень убедительно — прочное финансовое положение компании, одной из самых стабильных компаний на рынке, в которую предлагал вложить капиталы.
— Эти акции, — увещевал он, — за ближайшие двадцать четыре часа возрастут в цене самое меньшее на десять процентов. Мне обещали придержать для тебя долю, но я должен выкупить ее сегодня днем. То есть сразу после обеда я рассчитываю получить от тебя открытый чек. Я куплю акции и принесу их тебе.
— Но почему я не могу пойти с тобой? — невинным голосом спросила она.
— Это деликатное дело, — значительно произнес он. — Сэр Джон позволил мне купить эти бумаги в качестве огромного личного одолжения.
К его радости, эти слова ее убедили. Прямо на обеденном столе она выписала чек на двенадцать с половиной тысяч фунтов, и ему едва хватило терпения усидеть на месте до конца трапезы.
Хозяева дома, который стал для него временным пристанищем, обычно не занимались обслуживанием столов, и те несколько минут, которые прошли в ожидании между основными блюдами и десертом, превратились для него в настоящую агонию. Бразильянка опять вернулась к вопросу об инвестициях, ее снова охватило сомнение, и она заговорила о Гонзалесе и его предупреждении.
— Может быть, мне лучше подождать день или два?
— Что ты, девочка моя, об этом не может быть и речи! — воскликнул Гарри. — Я понимаю, тебя напугал этот человек, и я обещаю, он еще об этом пожалеет!
Он собрался встать из-за стола, но она положила руку ему на плечо.
— Прошу тебя, не надо торопиться, — попросила она так искренне, что ему против воли пришлось согласиться. Банк раньше трех не закроется. Если на машине, он еще успеет в Дувр на пятичасовой пароход.
Однако банк находился в Сити, так что все же лучше не ждать до последнего. Он извинился, сказал, что вернется через минуту, вышел из комнаты, кликнул слугу и дал ему несколько несложных и срочных приказаний. Когда он вернулся, его гостья читала балансовую ведомость.
— Ничего не смыслю в цифрах, — сказала она и вдруг подняла голову, услышав, как хлопнула дверь. — Что это?
— Мой слуга… Я дал ему небольшое поручение.
Она нервно усмехнулась.
— Я, как ты выражаешься, вся как на иголках, — сказала она, подвигая Гарри чашку кофе. — Гарри, милый, объясни мне, что значит «без дивидендов».
Он принялся обстоятельно объяснять значение финансового термина (она слушала очень внимательно), как вдруг сдавленно вздохнул, удивленно посмотрел на нее, привстал и снова рухнул на стул, откуда безвольно скатился на пол и замер. Госпожа Веласкес взяла его чашку с недопитым кофе, неторопливо отнесла на кухню и вылила остатки напитка в раковину. Отослав слугу, мистер Гарри Лексфилд значительно упростил ей дело.
Она перевернула бесчувственного мужчину на спину и принялась быстро изучать содержимое его карманов, пока не обнаружила толстый конверт с полученными в банке деньгами.
Раздался стук в дверь, стучали с улицы. Ни секунды не колеблясь, она вышла из квартиры и открыла дверь. На пороге стоял юный гвардеец, тот самый, который познакомил ее с мистером Лексфилдом.
— Все в порядке, слуга ушел, — сказала она. — Вот ваши две сотни, Тони, и огромное спасибо за помощь.
Тони усмехнулся.
— Больше всего он не понравился мне тем, что посчитал меня простофилей. Эти австралийцы…
— Хватит! Берите деньги, — сухо проговорила она.
Вернувшись в столовую, она сняла с Гарри галстук и воротничок, подложила ему под голову подушку и открыла окно. Минут через двадцать он придет в себя. К этому времени его слуга уже вернется.
Она нашла чек, который передала ему, сожгла в пустом камине и, окинув комнату последним взглядом, направилась к выходу.
Рядом с аэропортом ее ждал высокий мужчина. Она увидела, как он подал знак водителю остановиться.
— Я получил вашу записку, — сказал Манфред. — Думаю, удачно поохотились? Я должен вам пятьсот фунтов.
Рассмеявшись, женщина покачала головой. Она все еще была прекрасной коричневой бразильянкой. Краска сойдет с кожи еще не скоро.
— Спасибо, не нужно, мистер Манфред. Я это делала ради интереса, к тому же мне и так хорошо заплатили. Да и загородный дом был не таким уж дорогим… Хотя ладно, — она ловко выхватила из его рук деньги и спрятала в сумочку, бросив взгляд на ожидающий самолет. — Понимаете ли, мистер Манфред, мы ведь с Гарри давно знакомы… Заочно. Через мою сестру, которую я отправила поправлять здоровье в Монте-Карло.
Манфред все понял. Он дождался, пока самолет скроется из виду, и, довольный исходом дела, отправился домой на Керзон-стрит.
В вечерних газетах не было ни слова об ограблении на Джермин-стрит. Оно и не удивительно: у мистера Гарри Лексфилда было чувство гордости.