— Ты самая лучшая сестра на свете! — восхищенно сказала я. — Шлёп, я бы точно умерла, если б мне пришлось в работном доме остаться. Там было так ужасно. Сейчас я тебе все расскажу.
Но уже через минуту Шлёпа вовсю дрыхла, посапывая. Я лежала в мягкой пижаме в чистой, уютной постели, все еще до конца не веря, что я дома.
Глава 9
Ворвавшись утром в нашу комнату, Робби, увидев меня, завопил от радости. Он так исступленно обнимал и целовал меня, что чуть не придушил. Когда я рассказала ему, как Шлёпа меня спасла, он и ее попытался сжать в объятиях.
— Вы себя кем возомнили — медведями, что ли? — сказала Шлёпа. — Хватит тискаться! Если полезешь целоваться, Робби, — ты труп, предупреждаю.
Моди тоже вполне себе обрадовалась моему возвращению. Раз сто повторила:
— Рози тут!
К счастью, папа и Элис ее не слышали. Папа так и не узнал, что я пропадала, но тем не менее за завтраком от меня не отлипал.
— Моя Рози-Шмози. — Он взъерошил мне челку и подергал за косички. — Какая же ты чудна́я девица! Иногда целый день на глаза не попадаешься. Вечно куда-нибудь убредешь, и никто тебя найти не может. Вчера я тебя, по-моему, вообще не видел. Ты где была?
— Да я… в книжку с головой зарылась, — промямлила я.
— Тебе бы тоже надо больше читать, Шлёпа, — сказала Элис. — Но раз уж тебе нравятся эти жуткие приключения Дитя Дьявола, Марвел О’Кэй сегодня будет выступать на детском празднике. Хочешь пойти?
— Нет, — помотала головой Шлёпа. — Хочу свои собственные приключения.
Мы на электричке доехали до Лондона, а потом на метро — до парка. Для Робби уже почти приключение. В метро ему по-прежнему было не по себе, и он всю дорогу не отпускал мою руку. После того как мы богатыми и знаменитыми разъезжали по Лондону на розовом лимузине, все это было как-то не того.
Детский праздник тоже оказался сомнительным весельем. Играть не во что, можно только смотреть. Элис повела Моди на кукольный спектакль по детским песенкам, а мы с папой, Шлёпой и Робби пошли в большой шатер слушать Марвела О’Кэя.
— Что-то кажется, он очень страшные книги пишет, — шепотом сказал мне Робби. — Лучше б я с Моди в кукольный театр. Может, спросить у папы?
— Лучше не стоит, — сказала я. — Расслабься, Робс, вряд ли этот Марвел О’Кэй такой уж страшный. Небось будет рассказывать, где берет идеи, сколько времени занимает книжку написать и все в таком духе. — Мне очень хотелось про такое послушать — вдруг и сама когда-нибудь за книгу засяду.
Однако, выйдя на сцену, Марвел О’Кэй озорно ухмыльнулся публике. Когда аплодисменты стихли, он сказал:
— Привет, я Марвел, пишу книжки про Дитя Дьявола. Не бойтесь, я не собираюсь вам тут бубнить про то, где я беру идеи и сколько времени занимает книжку написать. Я лучше расскажу вам пару историй — о-о-очень страшных историй!
Почти все дети в шатре завизжали от восторга. Робби застонал и весь съежился.
— Итак, чего вы боитесь больше всего? — спросил Марвел. — Давайте-давайте — вот ты, девочка в голубой футболке. Чего ты боишься?
— Крыс! — пискнула она.
У Робби вырвался вздох облегчения:
— Крыс я не боюсь, крыс я люблю. Как можно бояться таких милых и интересных зверей! Они же как большие добрые мыши.
Марвел О’Кэй ткнул еще в пару детей.
— Я зубного боюсь, — сказал один.
Марвел закатил глаза.
— А я — выпускных экзаменов! — сказал другой.
— Ну слушайте! — начал Марвел.
Он показал на наш ряд, глядя прямо на Шлёпу.
— А чего ты боишься? — спросил он.
— Ничего! — ответила она, выпятив подбородок.
Тогда он показал на меня.
— Я боюсь, когда по голове бьют и за уши дерут, — вспомнила я инцидент из прошлого.
Папа страшно оскорбился.
— Розалинда! Тебя в жизни никто пальцем не трогал, — зашипел он. — Господи, что люди подумают!
Марвел О’Кэй показал на Робби:
— А чего боишься ты?
— Ну все, мы здесь до ночи проторчим, — закатила глаза Шлёпа.
— Мне метро не очень нравится, — промямлил Робби.
— Так! Уже лучше, — оживился Марвел. — Ладно, пожалуй, для одной о-о-очень страшной истории достаточно.
Он стал придумывать на ходу историю про девочку, которая говорила, что ничего не боится. Шлёпа довольно смеялась. Девочка сдала экзамены в школе, потом ей поставили три большие пломбы, но она даже бровью не повела.
— Мне нравится! — сказала Шлёпа.
— Но вот потом, — понизил голос Марвел О’Кэй. — Потом ей надо было ехать домой — на метро.
Он описал, как девочка вошла в метро и спустилась один за другим по нескольким крутым эскалаторам. Кругом не было ни души — странно, подумала девочка, но не особенно испугалась. Тут по туннелю прогромыхал поезд, а когда шум стих, она услышала странное попискивание. Оно становилось все громче и громче.
— Это точно крысы — я крыс не боюсь, — пробубнил Робби.
— Писк становился все громче, тогда девочка посмотрела на рельсы и увидела огромную черную крысу с большими желтыми зубами и длинным-предлинным скользким розовым хвостом. А потом еще одну и еще одну. Внизу, на путях, эти отвратительные, гадкие твари копошились жирным ковром. Им до меня все равно не добраться, подумала девочка, — и тут одна крыса выпрыгнула прямо на платформу и вцепилась девочке в ногу.
Все дети визжали. Шлёпа вовсю гоготала. Робби цеплялся за меня.
— А вот такую крысу я что-то боюсь, — сказал он.
— Не бойся, Робс. Это же смешная история. Ты смейся вместе со всеми. Это просто байка, — шепнула я.
— А потом девочка услышала странный стон, доносившийся из туннеля, — продолжал Марвел О’Кэй. — Она всмотрелась в темноту — а крысы уже окружили ее и царапали за ноги — и увидела, что по шпалам ковыляет какое-то нелепое существо: вроде человек, только весь заросший крысиной шерстью. За ним волочился длинный блестящий розовый хвост. Увидев девочку, чудовище открыло рот, обнажив острые зубищи, и простонало: «Будьте осторожны при выходе из вагона! Не прислоняйтесь к д-в-е-р-я-м!»
Все прыснули со смеху — кроме Робби.
Зажав уши, он лихорадочно твердил «ля-ля-ля», чтобы заглушить все прочие звуки.
— Все хорошо, Робби. Это шутка такая. Это было не страшное чудище. В метро всегда так говорят, когда садишься в поезд. — Я пыталась разжать его руки, стараясь его успокоить.
Бесполезно. Безлюдная станция, крысы и мутант засели у Робби в голове, и он не мог их оттуда прогнать, как ни пытался.
Надо было ему пойти с Элис на кукольный спектакль. Моди, когда мы с ними встретились, была вся переполошенная и распевала крайне странное попурри из детских стишков.
— Гей, кошка со скрипкой, идут на горку Джек и Джилл, апчхи, апчхи, ставь скорее чай!
— Ты все стихи перепутала, Моди, — сказала Шлёпа. — Не так надо петь. Ну что это за песенка такая!
— Такая! — заявила Моди и запела по новой, только громче.
— Умница, детка, пой сколько влезет, — похвалила ее Элис. — Не слушай Шлёпу. Когда ей было как тебе, она ни одной песенки не знала.
— Зато сейчас она замечательно поет, — сказала я.
Элис с папой посмотрели на меня как на чокнутую.
— Шлёпа петь не умеет, — сказала Элис.
— Эх, слышали бы вы! У нее талант. И она сама песни сочиняет. Очень искренние.
— Умолкни, Роз, — сказала Шлёпа, а сама сжала мою руку.
Потом, когда мы все ели пиццу, она спросила, правда ли я считаю, что она хорошо поет.
— А сама как думаешь? От тебя вон весь стадион тащился, — ответила я.
— Да, но это же псаммиад сделал.
— Знаю — но это было прямо твое . Это ведь ты пела.
— Ну да… а ты, может, правда станешь писательницей. Читаешь ты много, так что наловчишься — и свою накатаешь.
Я залилась краской. Ясно, что, скорее всего, она просто ответила любезностью на любезность, но и это дорогого стоило.
— Одно я знаю точно, — сказала Шлёпа. — У Тарзана шансов ноль.
— Да ладно тебе. Бедный Робби. — Я посмотрела на брата. Он вяло клевал кусок пиццы. Заказали его любимую, пеперони, а у него такой вид был, словно она с крысиными хвостами. — Может, он и станет шеф-поваром. Готовить он любит.
— Зато есть, похоже, не очень, — сказала Шлёпа. — Робби, ты будешь доедать? Если нет, отдай мне.
— Ты и так уже переела, Шлёпа, — заметила Элис.
— Ешь, Робби. Давай кусай как полагается. А то щиплешь, как кисейная барышня, — добавил папа.
Робби откусил большой кусок и стал жевать. Зря. У него стало такое лицо. Я знала, что он представляет, что во рту у него крысиные хвосты. Он позеленел, я схватила его за руку:
— Бежим скорее! — и потащила к туалету.
Чуть-чуть не успели. Я вытерла его как могла, но ему, конечно, надо было переодеться.
— Поедем-ка домой, — сказал папа, но тут все было не так просто.
Увидев указатель метро, Робби стал еще зеленее, и его снова вырвало. Пришлось брать такси до вокзала. Папа заплатил двойной тариф — таксист не хотел нас сажать, боялся, что Робби машину ему обтошнит.
Не очень веселый день получился. Элис с папой причитали, что вывозить нас в город — только зря стараться и время тратить. Они были в кухне, но мы слышали каждое их слово.
У Робби было такое лицо, что у меня сердце защемило. Я пошла на кухню.
— Хватит уже это обсуждать! — сказала я. — Это несправедливо. Робби же не виноват, что его тошнило.
— Розалинда, ничего, что мы с Элис разговариваем? — сухо осведомился папа.
— Чего, пап? Вы так говорите, как будто мы виноваты, а мы ничего плохого не сделали.
— Будь добра, не спорь со мной. Вы вообще что о себе возомнили, барышня? Высказалась — можешь идти.
— Тебе все не так. То ты говоришь, что меня не видно и не слышно, то я слишком много болтаю. Ты, значит, можешь нас критиковать, а мы должны все молча терпеть? — повысила я голос.
— Не смей кричать на отца! Ты с мамой так же себя ведешь?
— Она этому от Шлёпы научилась. Она на нее дурно влияет, — сказала Элис. — И что мне делать с этой девчонкой!