И вот он здесь, на латвийской земле…
Фабрициусу и верится и не верится, что где-то уже совсем неподалеку течет спокойная, поросшая камышами Вента и шумят вековые деревья, под которыми он бегал босоногим мальчишкой.
Но комиссар понимал: хоть и прорвали укрепления врага — он еще не разгромлен, у него еще есть резервы, еще предстоят упорные бои.
И, словно подтверждая мысль комиссара, вдали показалась темная точка. С каждой минутой она увеличивалась, росла, и вскоре уже был отчетливо виден ползущий по заснеженному полотну бронепоезд.
Комиссар поднял бинокль. Да, как и следовало ожидать, за бронепоездом развернутой цепью двигались немцы.
Фабрициус с тревогой оглядел неглубокие окопы, отрытые красноармейцами в снегу, — только что заняли эти позиции и не успели еще как следует закрепиться.
А бронепоезд подходил все ближе и ближе…
Грохнул залп — бронепоезд ударил сразу из всех бортовых орудий. Белые, сверкающие на солнце фонтаны снега взлетели вверх и рассыпались серебряной пылью. Залп, к счастью, был неточным. Но сейчас немцы пристреляются, и тогда…
И снова вздрогнул воздух. Но на этот раз залп прогремел из рощи — это стреляла батарея. Первый же снаряд сорвал дверь у одного из бронированных вагонов. Второй повредил бортовое орудие.
Бронепоезд остановился, отошел назад и обрушил всю свою огневую мощь на рощу.
Прошло несколько минут — бойцы ждали ответных залпов, но роща молчала. Значит, немцам удалось уничтожить батарею. Сейчас бронепоезд снова перенесет огонь на окопы, затем пойдет в атаку пехота…
И вдруг бойцы увидели человека, бегущего по снежной целине к роще. С бронепоезда тоже увидели его и послали длинную пулеметную очередь. Человек упал, полежал секунду на снегу и снова короткими перебежками, от ложбинки к ложбинке, от сугроба к сугробу, двинулся к роще. Теперь по бегущему человеку били уже два пулемета. Даже издали было видно, как пули вспарывают снег то впереди, то позади бегущего. Иногда казалось, что пулеметная очередь накрыла его, но человек снова вставал и снова бежал, все приближаясь и приближаясь к роще.
И вот он скрылся за деревьями.
С бронепоезда начали бить по окопам латышских стрелков, и в эту секунду роща ожила — ударило орудие. Стреляла лишь одна пушка. Но почти каждый снаряд попадал в цель.
И бронепоезд, не выдержав прицельного огня, стал отходить…
Когда дым рассеялся, раненый командир батареи приподнялся и увидел возле орудия высокого широкоплечего бойца.
— Спасибо тебе, — сказал командир батареи. — Вовремя подоспел.
Боец склонился над ним.
— Сейчас пришлю санитаров.
— Спасибо, — повторил раненый. — А ты хороший наводчик. Как фамилия-то, скажи, доложу Фабрициусу.
— Не надо докладывать: он знает, — ответил комиссар, думая о том, что надо торопиться, надо использовать отход бронепоезда и поднять людей в атаку…
Через день, измученный, но счастливый, вошел Фабрициус в штаб бригады. Минуту сидел задумавшись, потом взял карандаш…
«Москва. Председателю Совета Народных Комиссаров товарищу В. И. Ленину, — писал Ян Фрицевич своим четким красивым почерком. — Сегодня, 3 января, наши доблестные латышские стрелки принесли в подарок пролетариату Латвии — Ригу. Да здравствует отныне и навсегда Красная Рига!..»
ЧЕРНАЯ БУРКА
Когда Фабрициус прибыл в штаб 501-го Рогожского полка, он уже знал, что бывший командир полка удрал к мятежникам, многие красноармейцы боятся предстоящей операции, страшатся идти по льду к мятежной крепости.
Фабрициусу приходилось видеть, как у людей сдавали нервы, как изменяла решимость в трудную минуту. Но с таким отчаянным положением, пожалуй, еще не встречался. Ведь перед полком стоит нелегкая задача. Да что там — отчаянной трудности…
В ясную погоду крепость хорошо видна. Кажется, вот она — рукой подать. Всего десять километров до Кронштадта. Но эти десять километров надо пройти по открытому ледяному полю с витиеватыми зигзагами трещин, с озерцами талой воды, чернеющими на снегу, как кляксы на листе бумаги. И все это открытое пространство простреливается крепостной артиллерией, орудиями дредноутов, захваченных мятежниками. А у крепости наступающих встретит огонь пулеметов, винтовок. Но медлить нельзя. Приближающаяся весна грозит взломать лед. Тогда к крепости подойдут иностранные корабли.
До наступления остались одни сутки.
Так что же — списать рогожцев? И это сейчас, когда каждый боец на счету? Нет, так поступить — слабодушие.
С чего же начать?
Прежде всего надо рассеять панические слухи.
Фабрициус созывает командиров, потом сам направляется в расположение батальонов, рот. Надо успеть провести хоть одно-два тренировочных занятия с бойцами.
Оказалось, что ни в одном из подразделений нет необходимых приспособлений. А для того чтобы раздобыть их, нужно время. Только утром удалось получить перекидные мостки, маскировочные халаты, индивидуальные пакеты.
Но главное все-таки — настроение, боевой дух полка. Вот о чем тревожился больше всего Фабрициус, когда днем, перед занятиями рогожцы собрались на митинг. Командир долго всматривался в лица красноармейцев, словно хотел разгадать их мысли. Однако едва начал говорить — успокоился: почувствовал— слушают внимательно. Видно, не прошло бесследно даже то немногое, что успел за эти часы.
По рядам пробежал шумок, и какой-то красноармеец пробрался вперед.
— Мы что? Мы не против, — начал он. — Только вот, говорят, у кронштадтского берега лед отошел, вода там…
— Кто это «говорит»? Откуда такие сведения? — спокойно спросил командир. И это спокойствие поставило красноармейца в тупик. Он переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать…
— Вот видите: вы где-то что-то слышали. А по данным разведки лед доходит до самой крепости. Никакой воды. Ну, а уж если тонуть, то, видно, мне придется. Я пойду первым.
— Как же! Пойдешь! — донесся из рядов чей-то ядовитый голос. — А у самого и маскхалата нету!
— Маскхалат — не главное. Главное — победить. И прошу запомнить: в бою уговаривать не буду!
В четыре часа утра был дан сигнал к наступлению. Шеренги бойцов выстроились на берегу. Прозвучала команда «вперед»! Шеренги не сдвинулись с места.
Тогда, круто повернувшись, Фабрициус шагнул на лед. Он шел, не оглядываясь, но все его внимание было приковано к тому, что происходит там, за спиной.
И радостно забилось сердце, когда услышал позади твердый шаг полка.
В безмолвии преодолевали бойцы трещины, настилая через них мостки, осторожно перетаскивали пулеметы, установленные на лыжах.
Командир торопил бойцов: пользуясь темнотой, надо успеть подойти возможно ближе к крепости.
Вдруг в туманной мгле, слева, разорвался снаряд. Затем другой. Третий. Над заливом поднялась стена воды и крошева льда.
— Ложись! — скомандовал Фабрициус. — Ложись! Передать по цепи: выход один — только вперед! Отставшие погибнут.
«Только не дать погаснуть наступательному порыву, не дать страху овладеть людьми!» — подумал Фабрициус.
И, поднявшись во весь свой могучий рост, он снова устремился вперед.
Опять грохотали вражеские орудия. Но теперь снаряды рвались где-то позади наступавших.
Внезапно вспыхнул огненный глаз прожектора. Потом еще один. Еще. Острые лучи, переплетаясь и расходясь, шарили по ледяному полю, но бойцы не дрогнули, шли за своим командиром.
Еще усилие — и полк ступит на кронштадтскую землю. Впереди уже виднеются темная полоска пристани, длинные приземистые здания пакгаузов…
Фабрициус первым поднялся на пристань и тотчас залег за чугунный столб у парапета. Из дома, стоявшего напротив, били вражеские пулеметы.
Что делать? Огонь пулеметов не даст рогожцам подняться со льда залива на берег.
С четырьмя бывалыми солдатами Фабрициус пополз к пакгаузу. Он уже давно заметил, что из складских помещений то и дело погромыхивала «шестидюймовка». Обдирая колени, добрались до угла здания. Так и есть — вот орудие!
Первая же пуля унесла одного из мятежников. Остальные удрали. Пушка оказалась в руках наступавших. Через несколько минут с пулеметами было покончено…
Рогожский полк, считавшийся небоеспособным, полк, который уже готовы были «списать», одним из первых ступил на кронштадтскую землю, оставив позади ледяное поле залива. Фабрициус сумел внушить бойцам уверенность в победе, заразить своим мужеством.
Еще перед началом штурма шепот удивления пробежал по строю, когда бойцы увидели Фабрициуса не в белом маскировочном халате, а в черной бурке: ведь бурка что мишень, будет видна врагам.
— Враги меня заметят, — согласился Фабрициус. — Но зато и вы будете меня все время видеть!
Бойцы и в самом деле ни на минуту не теряли командира из виду: шли за развевающейся на ветру черной буркой.
УРАЛЬСКИЙ КУЗНЕЦ
Как можно меньше крови и жертв и больше успехов. Но если где потребуется пожертвовать собой на благо Советской республики, то мы должны без колебаний это сделать.
ОШИБКА СОЛДАТА
Степан вытащил свой старый солдатский мешок, начал было складывать немудреные пожитки и вдруг, отбросив их в сторону, зашагал по избе.
«Что же это я делать собрался! — корил себя Степан. — С чего мне из дому бежать? Мало ли кто чем грозил — и не такое слыхали. Только-только жизнь стала налаживаться — и вдруг отступиться! Напрасно надеются. Другое время теперь — не вернется старое».
Степан опустился на лавку, вытащил кисет, задымил крепким табаком-самосадом.
Пошатнувшееся было убеждение, что все пойдет ладно, — пусть трудно порой приходится, а старым порядкам конец! — снова вернулось к нему. Да иначе, казалось, и быть не могло. Революция волной прокатилась по стране. Степан сам участвовал в октябрьских событиях на рижском фронте. Революционные дни застали его в окопах. А потом Декрет о мире. «Вот, — думалось Степану, — и наступила новая жизнь».