Еще засветло двинулись волжцы вдоль полотна железной дороги и к наступлению темноты подошли к Иртышу недалеко от моста.
Пересекли Иртыш по еще тонкому, звенящему, потрескивающему льду. Заслон из офицерских полков оказался не таким уж плотным. Стояли морозы, и белые предпочитали отсиживаться в окопах и домах. Там, где не было строений, образовались незащищенные участки. Крестьяне знали об этих разрывах в обороне и провели через них батальон 242-го полка к станции.
Когда вдали показались станционные огни, Вострецов во главе небольшой группы бойцов и командиров двинулся к вокзалу.
Но все это было только началом. Предстояло подтянуть к станции батальон, оставленный в засаде. А пока — воспользоваться полковничьим «авторитетом».
— Связь с частями имеется?
— Да…
— Немедленно передайте командирам частей приказ о сдаче.
Дважды требование повторять не пришлось.
Вострецов не рассчитывал на то, что все воинские части, стоящие у Омска, последуют приказу, хотя, вероятно, найдутся и такие. Но приказ о сдаче неизбежно вызовет замешательство, смятение, панику. А это облегчит задачу 27-й дивизии, когда она подойдет к городу.
Не прошло и получаса, как явился комбат. Приказ Вострецова был выполнен. Батальон волжцев занял станцию — пути оцеплены. Выстрелов не было. Действовали только штыком и прикладом. Да и то в крайнем случае, чтобы раньше времени не заявлять о себе.
— Из вагона никого не выпускать! — распорядился Вострецов.
В сопровождении комбата он вышел на перрон. Вдоль всего эшелона стояли красноармейцы Волжского полка. Они заняли и все помещения вокзала. «Крепко зацепились», — подумал Вострецов, входя в кабинет бывшего военного коменданта. Надо было допросить пленных: до сих пор неизвестно, каковы находящиеся на станции силы врага.
Один за другим сообщали пленные колчаковские офицеры наименования и численность своих частей. В конце концов выяснилось, что на станции находится около десяти тысяч солдат и офицеров противника. Эта цифра была настолько неожиданной, что даже Вострецов на какое-то мгновение растерялся:
— Ведь если они разом вылезут из вагонов, — сказал он комиссару, — пожалуй, нам несдобровать.
— Зачем же разом? — усмехнулся комиссар полка Великосельцев. — Мы их поочередно будем разоружать; эшелон за эшелоном.
Тотчас отрядили группу красноармейцев во главе с комбатом на «разгрузку», Они действовали быстро и ловко. Сначала отделяли офицеров. Потом звучала команда: «Выходи!» Солдат выводили на перрон и затем с одним-двумя провожатыми отправляли в тыл, Никаких попыток к сопротивлению со стороны колчаковских солдат не было. Опостылела им война, изверились в своих командирах…
«Разгрузка» шла полным ходом.
А в столице «Колчаковии» и не подозревали, что происходит на станции. Город жил прежней жизнью. Газеты и приказы, расклеенные на заборах и стенах домов, оповещали жителей, что бояться нечего: ближайшие части красных находятся в 160 километрах от Омска. По-прежнему играла музыка в ресторане «Европа», катили по улицам извозчики, развозя засидевшихся посетителей, в том числе и офицеров.
И кое-кто из них попал в вокзальную комендатуру. Растерянные, потрясенные, они смотрели на все происходящее, не веря собственным глазам.
Как могли здесь оказаться красные? Кто этот человек, спокойно попыхивающий трубкой?
Так и не поняв, что произошло, белогвардейцы сдавали оружие и шагали под конвоем красноармейцев в тыл.
К семи часам утра было отправлено в тыл около семи тысяч солдат Колчака. Да к тому же в руках красных оказались десятки паровозов, около трех тысяч вагонов, эшелоны с интендантским, артиллерийским, инженерным и другим имуществом.
Но постепенно «страшные» слухи о захвате красными железнодорожной станции поползли по городу. Сделали свое дело и полковничьи приказы. Белогвардейское командование было сбито с толку, войска деморализованы слухами о «вездесущих красных». В таком состоянии белогвардейцы уже не могли оказать наступающим советским войскам серьезного сопротивления…
Через несколько дней комиссар Волжского полка, прибыв из штаба бригады, сообщил Степану Сергеевичу «по секрету»:
— Реввоенсовет Восточного фронта представил свыше ста человек к высшей награде — ордену Красного Знамени. И ты — среди них.
АТАКОВАТЬ БУДЕМ МЫ!
Вострецов направился было к линии наскоро вырытых окопов, но забыл кисет и, чуть не столкнувшись с двинувшимся вслед за ним ординарцем, закричал в сердцах:
— Ну, что ты за мной, как тень, вяжешься!
Потом прошелся взад и вперед по небольшой избенке, где расположился командный пункт. Подошел к ординарцу и положил руку на плечо — не вини, дескать, сам понимаешь.
Но ординарец и так понимал состояние командира.
— Вроде затихли, — сказал он, прислушавшись.
— Затихли, — повторил Вострецов, думая о чем-то своем. — Только надолго ли? А вестей с того берега все нет.
Командир полка искал и не находил выхода — в отчаянном положении волжцы.
Только им удалось под яростным огнем белополяков переправиться через Буг. И не только закрепились — вперед продвинулись. А теперь что? Отступают, А это для Вострецова нож острый. Не было еще такого с волжцами, хоть и прошли немалый путь. Словно заново его пережил Вострецов, когда двинулись эшелоны из далекой Сибири на запад.
Мелькали мимо разъезды, станции, города. Для Вострецова это не просто названия — с каждым из этих мест связано что-то свое, памятное, заветное. И место иногда с виду ничем не примечательное, а сердце дрогнет при одном названии. Ну, хотя бы Мариинск — невелик город. А вдвойне памятен. Брали его волжцы. И к тому же здесь их командира принимали в партию.
А станция Тайга? Новониколаевск! Челябинск!
Поезд шел теми краями, где проходили с боями, шли пешим строем, мчались на взмыленных конях. Мимо тех мест, где добывалась победа. Мимо холмов и долин, где, сняв шапки, стояли у могил боевых товарищей.
Всякое было за время переходов в предгорьях Урала, на равнинах Сибири. Но ни разу не отходили волжцы под натиском врага, не отдавали добытое в бою.
Прямо из эшелона двинулись на передовую. В первые же дни подтвердили добрую славу.
«Волжцы, руководимые уральским кузнецом Вострецовым, в свои медвежьи объятия шутя взяли бригаду 2-й польской дивизии. От этих объятий польская бригада чуть было не отдала дух пану богу. Да и где же было уральскому кузнецу приобрести деликатные манеры для панского обхождения» — так напишет впоследствии о первой победе волжцев на Западном фронте начальник 27-й дивизии Витовт Путна.
Но и тогда весть о разгроме врага под Смолевичами разнеслась по всей армии.
А это было только началом. С той поры уже около 400 километров прошли с боями волжцы. Порой даже Вострецов удивлялся: да откуда силы берутся у них? Кажется, нет уже их, по измученным лицам видно, что нет. А идут в бой, не клоня головы, не сетуя на усталость.
И вот отступают!
Впрочем, удивляться нечему: чуть не половина полка выбыла из строя. А враг подтягивает свежие силы.
«Измучены бойцы, — думает Вострецов, шагая вдоль окопов. — Нужна помощь. Необходима. Нужны свежие силы». Но вестей с того берега все нет и нет.
И наконец, долгожданное:
— Связной из штаба дивизии!
Вострецов разорвал пакет, развернул вложенную туда записку. Прочитал, и лицо его потемнело.
Из штаба сообщали, что раньше ночи перегруппировать силы и подготовить их к переправе не удастся. 8 конце донесения приписка, сделанная рукой начдива 27-й: «Степан! Любой ценой сохрани плацдарм».
Вострецов и сам знал, что плацдарм нельзя сдать. Но как удержаться до ночи? Как? Враг обступает волжцев со всех сторон. Только что отгремела девятая атака. Скоро надо ждать следующую.
«Нет, не будем ждать, — решил Вострецов, — атаковать будем мы! И начнем сейчас». Вострецов знал, чувствовал, что наступил тот удобный момент, когда атака может принести успех. Сейчас враг не ждет ее.
Вострецов сам повел бойцов в наступление. Он не обманулся в расчете: атака красных вызвала замешательство белополяков… Они отступили…
Вдруг что-то ударило в грудь. Перехватило дыхание…
В госпитале, едва придя в сознание, Вострецов с немым вопросом посмотрел на ординарца, склонившегося над ним. И, услышав, что волжцы выстояли, одними губами произнес:
— Победа…
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Над бухтой уже давно спустилась ночь, когда на причале Владивостокского порта появился высокий худощавый военный. Он торопливо шагал по дощатому настилу к пароходу, черной громадой возвышавшемуся вдали.
— Стой! Кто идет? — раздался оклик часового.
— Командующий.
— Доложить капитану?
— Я сам… — военный поднялся на борт «Ставрополя» и направился к капитанской каюте, посматривая на мерцавшие над бухтой огни.
— Что случилось, Степан Сергеевич?
— Поспрошать надо кое о чем. А то прочесть — прочитал, да не во всем разобрался, — ответил командующий и положил на стол несколько потрепанных книжек.
Вострецов частенько сетовал: «Не повезло мне с учением. В ту пору, когда надо бы за партой сидеть, не до того было».
Рано кончилось детство у Степана. С семи лет уже нанимался овец пасти. Чуть подрос — стал на кузне работать. А потом — годы странствия из города в город, с завода на завод. Опять не до учения.
Вострецов всячески старался наверстать упущенное, пользуясь для этого каждым свободным часом, любой возможностью. В Волжском полку среди бойцов и командиров оказались и бывшие учителя. В бою они учились у Вострецова — он был для них неоспоримым авторитетом. А командир полка с их помощью занимался математикой, географией, русским языком, поражая своих «наставников» нескрываемой радостью, с которой воспринимал все новое, неизвестное ему. Учился Степан Сергеевич всегда и везде, хотя по-прежнему времени для этого не хватало. Случалось, брался за книги и в госпитале: чего зря времени пропадать.