— С бору по сосенке, — ответил Русяев. — У кого сапоги поцелее взяли, у кого — фуражку помолодцеватее. Да вы сами поглядите!
Главком вышел из избы. Неподалеку от штаба застыла в строю конная сотня. Все кавалеристы побриты, принаряжены. На груди алые банты. На пиках — кумачовые ленты. И знамя у правофлангового полощется на ветру. Ну, словно на первомайскую демонстрацию собрались.
Главнокомандующий обошел строй, придирчиво оглядывая бойцов.
— Вид почти красноармейский, — сказал он, улыбаясь. И снова повторил командиру сотни приказ: соблюдать предельную осторожность, во что бы то ни стало избежать кровопролития, в трудных положениях действовать через парламентера…
И поскакала сотня, алея кумачом. Долго смотрел Блюхер вслед конникам. «Неужто и в самом деле доберутся до своих?» И верилось и не верилось в это…
А на следующий день Блюхер входил в штаб командира 1-й Бирской бригады Павла Деткина.
Комбриг поднялся ему навстречу. Хотел что-то сказать. А потом махнул рукой и сграбастал Блюхера в свои могучие объятия.
— Добрались-таки…
— Четыре месяца ждали мы этого дня, — дрогнувшим голосом ответил Блюхер.
Радостно встречали уральцы своих братьев. 21 сентября в Кунгуре запестрели лозунги и плакаты, зазвучала музыка. «Все на праздник в честь наших красных боевых молодцов, — писала в этот день газета «Часовой революции», — в честь цвета Красной Армии — блюхеровских отрядов».
Со всех концов Советской России в адрес партизан поступали приветственные телеграммы. Об уральских партизанах и их главкоме запрашивала Москва.
«Посылаю Вам сведения о Блюхере, о котором мы с Вами… говорили, — писал В. И. Ленину член Уральского обкома партии А. П. Спунде… — Товарищи утверждают, что буквально во всех случаях его стратегические планы на поверку оказывались абсолютно удачными. Поэтому Уральский областной РКП(б) (и, конечно, Советов тоже)… настаивает на том, чтобы Блюхер с его отрядами был отмечен высшей наградой, какая у нас существует…»
Василий Константинович Блюхер стал первым кавалером первого знака отличия Республики Советов — ордена Красного Знамени.
ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ!
Налетевший ветер качал верхушки деревьев. Шагов уже не было слышно. А Блюхер все еще вслушивался в эту казавшуюся противоестественной, неВероятной после треска винтовочных выстрелов, грома артиллерии тишину.
Несколько минут назад там, за стеной леса, скрылся отряд бойцов. Последним шел командир батальона Горшков. На мгновенье он остановился, словно хотел что-то сказать. Но ничего не сказал. Да и что говорить? Все, что возможно, уже оговорили. Все, что возможно, — учли. Ясно каждому и то, что путь отряду предстоит нелегкий: через лесные дебри, топкое болото, в обход врага. И то, что от успеха отряда зависит и судьба тех, кто уходит, и тех, кто остается…
Недолгим будет это затишье. Там, на Иртыше, высаживаются свежие силы врага. Белые готовят последний, завершающий удар, который должен стать концом красных.
Блюхер шел вдоль линии обороны — окопов, вырытых накануне. Это последний рубеж — отступать некуда.
Бойцы деловито готовились к бою. Может быть, последнему в их жизни. Многие из них ранены. Резервов нет. Девятый день в окружении. Бессонные ночи, бои, переходы. Ни выспаться толком, ни поесть. Запасы продовольствия иссякли. Паек скуден — по две картофелины на день.
«Пожалуй, со времени уральского похода такого не случалось», — подумал Блюхер.
Уже год прошел с тех пор, как армия уральских партизан вышла в расположение советских войск, За это время бывало всякое. Был радостный день, когда Блюхеру вручали орден Красного Знамени. Были и бои и госпиталь. Снова дали о себе знать старые раны, полученные еще на фронтах империалистической войны. Пришлось около месяца пролежать на госпитальной койке. Вернулся в строй, когда с востока страны двинулась многотысячная, прекрасно вооруженная иностранцами и щедро ими оплачиваемая армия адмирала Колчака, объявившего себя «верховным правителем» России.
Под натиском колчаковских войск откатывались плохо вооруженные, слабо обученные части Красной Армии. Надо было срочно создавать новые воинские соединения из рабочих освобожденных районов Урала и Сибири. В эту тревожную пору и родилась 51-я стрелковая дивизия. Блюхер ее формировал, Блюхер и стал ее начальником.
Всю жизнь будет Василий Константинович хранить в своей памяти песню, сложенную в те годы бойцами 51-й;
Мы родились в снегах Сибири,
Под нами песни пел Байкал,
В его свободной дикой шири
Мы получили свой закал.
Вот почему мы так суровы,
Тяжел размеренный наш шаг —
В борьбе за право жизни новой
Упорство наше знает враг.
Да, враг с первых шагов дивизии хорошо узнал ее… Отборные части колчаковцев громила 51-я. Недаром адмирал Колчак обещал выдать 30 тысяч рублей тому, кто доставит Блюхера живым или мертвым. Но щедрые посулы ни к чему не привели — к белым попадали лишь донесения о новых победах славной 51-й дивизии.
Но на этот раз белогвардейцы не сомневались в успехе. «Блюхеровцы обречены», — заявили они. Сам Колчак прибыл в Тобольск, чтобы присутствовать при том, как неуловимый «советский генерал» будет, наконец, разбит и схвачен. Мог ли адмирал после стольких неудач отказать себе в таком удовольствии!
Положение блюхеровцев и в самом деле было отчаянным. «Победа или смерть» — вот единственный выбор.
Блюхер принял до дерзости смелое решение. Красные двинулись на прорыв из вражеского кольца не кратчайшим путем (именно здесь их подстерегали белые), а прямо на Тобольск, в самое пекло, будто за спиной у начдива была армия, а не отряд в две тысячи бойцов.
Это спутало все карты колчаковцев. Они настолько растерялись, что на первых порах не оказали красным почти никакого сопротивления. Захватив несколько деревень, красные подошли к Иртышу. С высокого берега в бинокль Тобольск был хорошо виден. Для захвата города силы блюхеровцев были слишком малы. А помощи ждать неоткуда. Поэтому начдив решил обойти тобольскую группировку колчаковцев и ударить по ней с тыла.
Но тут белые спохватились. Ведь части 51-й дивизии по сравнению с силами врага — всего-навсего горстка бойцов. Против них были направлены новые полки белых. Шаг за шагом отступали блюхеровцы. И наконец, сегодня поутру изрядно поредевший отряд с обозами, артиллерией, ранеными оказался «запертым» здесь, на клочке земли не больше трех квадратных километров. А теперь после бесчисленных атак врага, поддерживаемых тяжелой корабельной артиллерией, он стал еще меньше — крохотный островок среди бушующего моря белогвардейщины.
Блюхер неторопливо обходил этот «островок». В центре плотно, колесо к колесу, стояли подводы. На нескольких из них метались в жару и стонали тяжелораненые. Остальные — все, кто мог держать в руках винтовку, — ушли в окопы.
Отряд, посланный в обход позиций врага, — последняя ставка. Если бойцам не удастся проскользнуть в тыл белых — надежды вырваться из кольца не будет. Пока еще рано ждать вестей от Горшкова. Прошел всего час. И все-таки начдив то и дело посматривал в ту сторону, где петляла между деревьями тропа, по которой ушел отряд.
Над позициями все еще висела томительная тишина. Враг, вероятно, сейчас перегруппировывался, подтягивал новые части. Что ж, пусть копит силы — только бы подольше длилась эта передышка. Тогда, может быть…
Отряд, вероятно, уже добрался до болота, Теперь самый трудный участок — открытая местность. Потом будет полегче. Может быть, и удастся проскочить. Во всяком случае, Горшков сделает все, чтобы выполнить задание. Конечно, если…
«Если» много: если пройдут, если потом выберут удачное место, если враг не разгадает маневр…
И вдруг все — голоса людей, шорох листьев, стоны раненых — потонуло в грохоте разрывов и выстрелов: началось!
Цепи колчаковцев шли одна за другой, падали, сметенные пулеметным огнем, откатывались назад, а на смену им уже шли новые. Колчаковцев поддерживала артиллерия. Несколько снарядов разорвались в центре обороны, разметав повозки.
Замолчал пулемет на левом фланге, с правого прибежал связной: кончаются патроны.
А атаки колчаковцев следуют одна за другой. Между атаками — шквал артиллерийского огня. И снова одна за другой движутся цепи наступающих.
Все меньше и меньше оставалось людей в окопах. А белые увеличивали натиск с каждой минутой. Сколько еще можно продержаться? Час? Полтора?
Отряд, ушедший в обход, видимо, не дошел до места. Значит, остается одно: стоять насмерть.
И вдруг на секунду, может быть, даже на какую-то долю секунды — так бывает даже в самом горячем бою — стихла стрельба. Тишина длилась какое-то мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы услышали бойцы за лесом отдаленное «ура». Послышалось? Нет.
— Наши! — словно вздох облегчения пролетело над позициями красных.
Теперь все решала внезапность. Блюхер выхватил маузер и выскочил из окопа.
— Вперед! В атаку!
Забыв про усталость, ринулись бойцы на растерянных белогвардейцев. Колчаковцы не понимали, что происходит. Им казалось, что на помощь красным подоспели свежие силы и теперь уже не блюхеровцы, а они попали в окружение. А перекрестный огонь косил их ряды…
Кажется, все было сделано для того, чтобы разгромить красных и захватить неуловимого начдива. Тобольская знать уже готовила банкет в честь этого события.
Но и на этот раз Блюхер выскользнул из подстроенной ему ловушки. И не только вывел части 51-й дивизии из окружения, но и спутал все планы белых. Тобольск оказался под обстрелом советской артиллерии. Один из снарядов разорвался на набережной неподалеку от причала, возле которого стоял пароход Колчака. И тогда «победоносный» адмирал втихомолку уехал из Тобольска в места, где он пока еще чувствовал себя в безопасности.
ЧИСТОЕ ПОЛЕ КРЫМА
Блюхер скорее почувствовал, чем увидел, как распахнулась дверь штаба, и обернулся. В дверях, держась за косяк, стоял молодой боец. Даже под слоем пыли, покрывавшей его лицо, было видно, как он бледен.