— Он знал, — сказал Витька.
— Она не знала, — добавил Толька.
Я встал на пороге.
— Настоящие друзья говорят только правду.
— А это правда… — сказал Витька.
— …что у нее левый глаз косит, — добавил Толька.
Но я их уже не слушал. Я бежал к ней. Если у нее косит левый глаз, это же легко проверить.
ЧТО ВЫ ПОЕТЕ, ДЬЯВОЛЫ?
Электричка загудела и выскочила на станцию.
Двери открылись, и, расшвыривая друг друга, в вагон ворвались загорелые ребята с рюкзаками. За ними неслись девчонки с закопченными недрами и кастрюлями.
Они притиснули старушку к самому окну. Кроме нее на лавке уселись еще трое, напротив разместились пятеро и на ведре между лавками двое с гитарами.
Поезд тронулся, и они сразу же завели, перевирая Есенина:
«Что ж вы не пьете, дьяволы?
Или я не сын страны?
Или я за рюмку, водки
Не закладывал штаны?»
Уже на первом куплете выяснилось, что в вагоне три группы туристов, у всех трех есть гитары и все три хотят петь.
Немедленно возникло соревнование, кто кого перекричит. Каждая группа пела свое, и вагон дрожал от мощных усилий. Чувствовалось, что туристы хорошо отдохнули за воскресенье и полны сил.
«Это был не мой чемоданчик,
Это был чужой чемоданчик.
Это был не мой,
Это был чужой,
Это был чужой чемоданчик»
Старушке было плохо. В живот ей уперся гриф гитары, над головой навис здоровенный рюкзак, а в бок ее энергично подталкивали, потому что крайнему туристу достался слишком маленький кусочек лавки.
— Ребятушки, потише! — взмолилась старушка. — Пели бы потихоньку, с чувством…
Но ее никто не слышал. Рядом с ней ревел здоровенный верзила в брезентовой куртке:
«Спекулируй, бабка,
Спекулируй, Любка,
Спекулируй ты, моя
Милая голубка».
Остальные пассажиры молчали и дурели от крика. По опыту они знали, что протестовать бесполезно.
Наконец нашелся один благоразумный турист.
— Давайте петь по очереди, — заорал он. — Сначала мы отпоемся, потом вы, а потом они.
Но его не стали слушать. До города было всего два часа пути, и все боялись, что не напоются.
«Бабушка козлика
Очень любила,
Очень любила,
Бабка козла».
Так они и кричали до конца пути. Последние километры старушка ни на что уже не реагировала, а только изредка вздрагивала.
На платформе в городе туристы собрались в кружок, хором рявкнули «до свиданья» и спокойно пошли по домам. Нормальные, обычные люди…
На вокзале старушку встречали.
— Здравствуйте, мама, — сказал сын.
— «Что ж вы не пьете, дьяволы?» — гаркнула старушка во все горло.
— Что вы, мама? — изумился сын.
— «Или я за рюмку водки не закладывал штаны?..» — лихо пропела старушка.
— Мама, что с вами? — испугался сын. — Вы больны?
— «Очень любила бабка козла», — радостно сообщила старушка.
Ее подхватили под руки и повели к такси. Не успела машина тронуться, как из нее донеслась разудалая, лихая песня:
«Будь туристом, бабка,
Будь туристом, Любка,
Будь туристом ты, моя
Милая голубка».
СЕМЕЙНАЯ ТРАДИЦИЯ
Зазвонил телефон.
— Здравствуйте, — сказал мужской голос, — я Коля из Воронежа.
— Не туда попали, — ответил я и бросил трубку.
Полчаса было тихо. Очевидно, он бегал по улицам в поисках двухкопеечной монеты. Потом позвонил снова.
— Простите, но это опять я… Коля из Воронежа… Не бросайте трубку!..
— Милый вы мой, — сказал я ему с тихим укором, — быть Колей еще ничего не значит. Если бы все Коли из города Воронежа начали мне звонить, то моя частная квартира превратилась бы в междугороднюю телефонную станцию.
— Но я привез вам яблоки! — закричал он в отчаянии.
— Какие яблоки?
— Антоновские…
Я сразу все вспомнил. Каждый год в это время нам присылали антоновские яблоки из города Воронежа. Это была семейная традиция, и даже моя мама не помнила, когда она началась и кто их присылает. Да это и не важно. Важно то, что в воронежской семье существовала точно такая же традиция и там все помнили.
До сегодняшнего дня это было очень удобно. Но сегодня вместе с яблоками приехал Коля.
— Алло, Коля! — закричал я в трубку. — Встретимся на улице у станции метро «Арбатская».
По дороге к метро я вспомнил своего соседа по квартире, который родился в деревне и был единственным представителем этой деревни в городе Москве. Не проходило недели, чтобы у него кто-нибудь не гостил, причем все приезжавшие называли себя его родственниками. Сначала он это проверял, а потом запутался в ветвях генеалогического дерева, смирился и поставил в комнате дежурную раскладушку. Временами на ней лежало до трех родственников.
Не дойдя до метро, я повернул обратно.
Через два часа он опять позвонил.
— Послушайте, Коля, где же вы были? — строго спросил я.
— Стоял у вестибюля…
— Неужели в вашем Воронеже неизвестно, что у станции «Арбатская» два вестибюля?
Коля смутился.
— Я могу занести яблоки к вам домой.
— Что вы, что вы!.. Не хочу вас утруждать.
Больше он ко мне не напрашивался. А я не настаивал.
Да, но как получить яблоки? Если мы с ним встретимся, придется пригласить его в гости.
На другой день мы снова назначили свидание у метро. По моему предложению он был в синем плаще, я — сером пальто. В результате таких, как он, было двести человек, таких, как я, — восемьсот. Он меня не узнал, я его, не искал.
На третий день мы договорились встретиться ночью, когда на улицах никого не будет. На всякий случаи я попросил его держать в руках бутылку кефира.
Я спокойно проспал до утра: я знал, что кефир он не достанет.
Я тянул время, но решение не приходило. А яблоки уже начали портиться.
На шестой день он предложил в отчаянии:
— Я приду босиком.
— Но ведь сейчас холодно!
— Вот и хорошо. Больше никого босиком не будет.
Но я не разрешил. Еще простудится… Все-таки родственник.
Неделю он не подавал признаков жизни и наконец позвонил снова.
— Я хочу с вами попрощаться.
— А яблоки?
— Но я же вам их отдал.
— Когда?
— Вчера. У вас на голове было корыто.
— И я взял?
— Конечно.
В его голосе я почувствовал смех.
— Слушай, ты, Коля из Воронежа! — заорал я. — Если бы я мог с тобой встретиться…
— Можете, — ответил он. — Встретимся в парке в дальней аллее. Вы меня сразу узнаете.
Я его сразу узнал: у него в руках была палка. С тех пор я перестал верить в родственные чувства.
МОЙ РОСТ
Нас было трое. Трое мужчин в одном автобусе. Наш рост — 189, 178 и 163 сантиметра… 163 — это я.
Всего нас было четверо. Четверо пассажиров в одном автобусе. Четвертой была она — 162 сантиметра.
Потом нас стало пятеро. Пятый вошел на остановке. 173 полутрезвых сантиметра. Сел и начал говорить посредственные слова.
— Замолчи! — сказали 189 сантиметров и стукнули кулаком по сиденью.
Стало тихо. До тех пор, пока 189 не сошли с автобуса… Потом стукнули кулаком 178 сантиметров:
— Перестань!
Стало почти тихо. Пока не сошли 178… Подошла очередь 163 сантиметров. Моя очередь.
173 со вкусом ругались. Они чувствовали, что я не смогу стукнуть кулаком. Я никогда в жизни не стучал.
173 нагло смотрели на 162, 162 жалобно глядели на меня, а я внимательно смотрел на улицу…
Неожиданно я вскочил, неожиданно стукнул кулаком по сиденью и неожиданно отлетел в угол автобуса.
И когда я поднялся с полу во весь свой стошестидесятитрехсантиметровый рост, рядом встали 162 сантиметра. 163-1-162=325. Триста двадцать пять против каких-то ста семидесяти трех! Мы выкинули его из автобуса, и я проводил ее домой. На всякий случай…
ЕШЬТЕ НА ЗДОРОВЬЕ
— Девушка, ваш билет.
Над серыми глазами дрогнули ресницы.
— У меня его нет.
— Вы не брали?
— Брала… Но я его съела.
И она высунула кончик языка с остатками билета.
— Зачем съели?
— Он счастливый. Сумма первых трех цифр равна сумме трех последних.
Серые глаза смотрели прямо и доверчиво.
— Что же делать? — Контролер растерялся.
— Не знаю… У меня только одна копейка.
Пассажиры засмеялись.
— Тетенька — сказал остроумный мальчике с портфелем, — съешьте мой билетик.
Она взглянула на его билет и серьезно ответила:
— Твой не буду… Он несчастливый.
— Неужели вы не могли сначала доехать до места, а потом уж съесть билет? — рассердился контролер.
— Могла… Только я не удержалась. Я за ним охочусь второй год.
— Безобразие, — сказала женщина у кассы. — Сегодня съела билет на трамвай, завтра — на автобус, послезавтра — на поезд… С вами надо проводить агитационно-массовую работу.
— Не надо… — Серые глаза спрятались за ресницами.
— Не надо, — подтвердил контролер. — Если она столько его искала, пусть ест. На здоровье. И все сразу успокоились. Если сам контролер сказал «не надо», значит, действительно не надо. И всем стало завидно. Все украдкой сосчитали номера на своих билетах и вздохнули. А один юноша закричал:
— У меня тоже счастливый! Всего на одну единичку не сходится!
— Это не считается, — сказал мальчик с портфелем.
— Считается!.. Когда хочется счастья, все считается!
И он, не прожевав, проглотил билет.
Что мы хотим сказать о Камове?
Он старше нас. Когда мы начали работать над этой книгой, ему тридцать три года. В тот момент, когда вы ее прочитаете, ему может быть сорок семь, девяносто восемь или двести девятнадцать лет.
Все зависит от того, в какое время эта книга попадет к вам в руки и как долго вы будете ее читать.