И самое печальное, что, излишне «трахая, дерябая и дербалызая», мы порой оскверняем самые торжественные минуты в жизни человека.
Вот взять хотя бы проводы в армию. Кто не наблюдал такую картину: в пять часов утра по пустынным улицами идет целая вереница изрядно «вздрогнувших» родственников. И между ними, еле передвигая ноги, идет новобранец. Солдат… Защитник… Наша сила и опора. Смотришь на него и думаешь: какая же это опора, если она без опоры даже до военкомата дойти не может?
Нет, мы не ханжи. И мы не сторонники сухого закона. Наши заводы выпускают прекрасные вина, а русская водка за границей популярней американских кинозвезд.
Мы за то, чтобы за праздничным столом поднять полные бокалы. Но мы за то, чтобы, скажем, подняв бокал 31 декабря, опустить его хотя бы 1 января.
А то ведь есть любители, которые, подняв бокал 1 января, не опускают его до 31 декабря. С такими любителями надо бороться. И мы боремся. Выходят кинофильмы, вывешиваются плакаты, читаются антиалкогольные лекции. Но агитировать надо ведь не только словом, а и делом.
Я убежден, что зеленый змий не такой уж страшный зверь. Я верю, что очень скоро пьянство будет побеждено. Вот тогда можно будет действительно устроить большой банкет по этому поводу, поднять за это бокалы. Тогда же мы и вспомним, что встречались когда-то и у нас еще пьяницы. Вспомним и с отвращением «вздрогнем»…
Звучит начало оркестровой пьесы.
Жили-были в нотном царстве,
В музыкальном государстве
Инструменты бедные —
Струнные и медные.
Каждый жил сам по себе
В нотной собственной избе.
Жили плохо и недружно,
Умирали от тоски,
В каждом жил инстинкт ненужный
Частно-собственвиче-ский!
Потому-то, оттого-то
Были заперты ворота
На замочки личные,
На ключи скрипичные.
Но у каждого забора
Возникали вечно ссоры…
Начинается соло скрипок.
Пряча грустные улыбки,
Говорили часто скрипки:
— Нас совсем не уважают,
Раздражают, обижают,
А мы такие юные,
Такие тонкострунные.
У нас одна забота —
Выращиваем ноты.
А эти ноты
Ворует кто-то.
У нас украли ноту «ми».
Ее незаконно
Взяли саксофоны.
Заканчивается соло скрипок.
Соло саксофонов.
Саксофоны не смолчали,
Саксофоны заворчали:
— Мы честные, мы гнутые,
А эти факты дутые!
Это все свалил на нас
Старый склочник контрабас!..
Заканчивается соло саксофонов.
Соло контрабаса.
Контрабас тут задрожал,
Контрабас завозражал:
— Что ко мне вы прицепились?
У меня бока ввалились.
Я и так издерган,
Страдает каждый орган…
А кража вашей ноты —
Тромбонная работа.
Заканчивается соло контрабаса.
Соло тромбонов.
Но тромбоны не смолчали
И сердито зарычали:
— Что за кутерьма?
Вы сошли с ума?
Нет, не брали мы
Вашу ноту «ми»!
Скажем по секрету вам:
Мы просто ниже этого.
Право слово, мы невинны, —
Подавиться нам сурдиной!..
Конец соло тромбонов под сурдину.
Соло труб.
Тут, надув сердито губы,
Разговор вмешались трубы:
— Ясно без сомнений,
Мы — вне подозрений.
Мы не брали ноту «ми»,
Нота «ми» — не наш лимит.
Мы — особая графа,
Уж если брать, то только «фа»!
Конец соло труб.
Соло рояля.
Тихо вымолвил рояль:
— Мне, конечно, очень жаль,
Но я не понял соль момента,
Я весьма интеллигентный,
Элегантный, стройны, новый
Я не медный, не щипковый.
Я, держась от вас подале,
Честно жму на все педали…
Нот чужих я брать не стану —
Это дело барабана!
Конец соло рояля.
Сдержанная барабанная дробь.
Барабан — горячий парень,
Гневно тут забарабанил,
Растрещался, растрезвонил,
Но о чем — никто не понял.
Конец соло барабана.
Тут пошла большая драка,
Ноты двинулись в атаку!
В этой потасовке шумной
Медь гремела, рвались струны!!!
В полную силу звучит весь оркестр.
Драка шла бы до сих пор,
Но явился дирижер.
И без долгих разговоров
Он уладил все раздоры.
Он сказал: «Напрасно ропщете,
В нашем деле ноты — общие!
Ноты пригодятся всем,
Их всего ведь только семь!»
И вот с этого момента
Помирились инструменты,
Решили жить все вместе
И создали оркестры.
Но приставлен с этих пор
К ним наставник-дирижер.
Теперь не страшны ссоры,
Теперь не страшны свалки,
Ведь есть у дирижера
На всякий случай палка!..
Оркестр ставит музыкальную точку.
Расскажу я вам сейчас одну сказку. Жила-была Баба-Яга. Всю жизнь она из чужих изб сор выносила и в своей ступе толкла.
Работала, работала, да и ушла на пенсию…
Скучной ей стало дома сидеть, и решила она писать письма. Написала она в один сказочный местком… Дескать, Василиса Прекрасная тайком живет с Кащеем Бессмертным, и это при живом-то муже Иване-царевиче.
Задумался председатель месткома и собрал специальную комиссию. И вошли в эту комиссию тов. Леший, тов. Водяной и тов. Соловей-Разбойник…
Вызвали на комиссию сначала Василису…
Так и так, говорят, поступил сигнал… Налицо бытовое разложение, какие будут соображения?
— Ложь это, — говорит Василиса, — клевета… Не иначе Баба-Яга накляузничала… Она всю жизнь из чужих изб сор выносит и в ступе толчет. Не верьте ей…
— Как же можно ей не верить? — говорит комиссия. — Пожилой человек, пенсионер, инвалид — нога у нее костяная… Зря писать не станет.
И решила комиссия карикатуру в стенной газете поместить: «Василиса Прекрасная к Кощеем Бессмертным в непристойном виде рок-эн-ролл танцуют. А Змей-Горыныч на саксофоне аккомпанирует».
Увидел Иван-царевич карикатуру, расстроился, в местком побежал.
— Откуда, говорит, такие сведения?..
— Как — откуда? — отвечают. — Анонимное письмо получили за подписью Бабы-Яги.
— Так, может, это ложь?
— Как же это может быть ложь, когда уже в стенгазете отреагировали?
Загрустил Иван-царевич, закручинился, напился с горя живой воды и в нетрезвом состоянии жену свою побил, а Змею-Горынычу пробил голову саксофоном.
Василиса Прекрасная от такого позора обратилась в Царевну-Лягушку, а Ивана-царевича отправили за тридевять земель жить-поживать.
Вот какая грустная сказочка.
Вы спросите, почему все так получилось?
А получилось все так не потому, что Иван-царевич был очень наивный, и не потому, что Баба-Яга была очень, хитрой, а потому, что в этом учреждении председателем месткома работал Иванушка-дурачок.
Кстати, недавно в газете прочитал я заметку о кляузнике, который сумел разрушить несколько семей… Прочитал и подумал: вот как иногда сказка становится былью.
Слышите?.. Звучат футбольные позывные… И вы, наверное, думаете, что я сейчас начну разговор о нашей команде, о наших темпераментных болельщиках, о том, как все мы любим футбол… Нет! Все это, конечно, так. Мы действительно очень любим футбол, и именно поэтому хочется говорить о самом печальном, что еще имеет место в нашем футболе, — о грубости.
Как часто мы читаем в газетах: такой-то удален с поля, такой-то дисквалифицирован на три игры, такому-то запрещено выступать вообще… И вроде бы все борются с грубостью.
Вот я прочту вам заметку:
«Вчера на нашем стадионе встречались две команды — „Старт“ и „Финиш“. Игрок команды „Финиш“ Кузякин ударил кулаком игрока команды „Старт“, за что и был удален с поля. После игры команда „Финиш“ на собрании сурово осудила хулиганский поступок своего товарища. Кузякин искренне обещал исправиться».
Так пишут газеты, так читают читатели… Читают и верят. А я не верю. Не верю, потому что знаю, как нередко проходят такие собрания вообще и как проходило именно это собрание…
А проходило оно так…
Собралась команда, и первым выступил председатель — тренер. Он сказал:
— Товарищи! Поступок Кузякина черным пятном ложится на меня, на команду, на Всемирную федерацию футбола и на всю бразильскую систему «1–4–2–4»…
Товарищи! Вы не раз передо мной ставили гамлетовский вопрос: «Бить или не бить?..» И я всегда решительно и категорически заявлял: «Смотря какой счет!» И поэтому возмутительно, что Кузякин ударил своего товарища по спорту, своего друга, своего соперника в тот момент, когда это видел судья!
Затем выступил один из нападающих:
— Ребята! Я не могу об этом без обиды говорить, потому что все видел сам… Кузя страховая Зозю… Зозя держал Мызю… А Мызя зажал Изю… Тогда Кузя гонит пузырь по краю… Со всей мочалы на всю колотуху… А навстречу прет Зозя и свои мослы против его костылей… Ну и понятно, Кузя ему кулаком промеж глаз! Зозя — с копыт, Кузю — с поля…
В общем, ребя, я предлагаю Кузю осудить за то, что он пускает в ход руки, когда можно обойтись и так: ногами — Зозю, корпусом — Мызю, головой — Изю!..