Глава 10. «Пресс-сарай»: быт и нравы журналистского корпуса при Белом доме
По молодости лет глаза у меня были завидущие, и я нередко ревниво сравнивал чужой фасад со своей изнанкой. Но как-то в Вашингтоне мне пришло в голову, что завидовать надо самому себе.
Я не знаю места более щедрого на профессиональную отдачу для журналиста-международника, чем северо-западная калитка Белого дома на Пенсильвания-авеню. (Ну разве что штаб-квартира ООН при съезде высоких гостей на открытие очередной сессии Генеральной Ассамблеи.) Если возле нее стоять, как я нередко говорил себе и другим, то рано или поздно мимо тебя пройдет почти весь мир. Тем более, что оттуда и до МВФ и Всемирного банка рукой подать.
В Белом доме этот вход — ближайший к рабочему западному крылу и тому подъезду, охраняемому морскими пехотинцами, от которого гостей проводят в Овальный кабинет. Там постоянно дежурит шеренга телекамер, там же рядом располагается и «пресс-сарай», как я его называю, то есть пристройка с залом для брифингов и кабинетами сотрудников пресс-службы президента США.
Многие годы работы в Вашингтоне я был единственным российским журналистом, имевшим постоянный рабочий пропуск в Белый дом, так называемый hard pass. Возможно, дело было в том, что я его получал еще до терактов 9/11, когда режим безопасности в госучреждениях США был, на мой взгляд, довольно беспечным.
Хотя и после этого получить пропуск, пройдя предварительные проверки, было вполне реально. Среди моих знакомых в пресс-пуле Белого дома было немало иностранцев: от англичан и канадцев до немцев, французов и итальянцев; от японцев и китайцев до симпатичной турчанки и пары индийцев.
Правда, некоторые зарубежные СМИ, прежде всего те же японцы, предпочитали отправлять на брифинги своих нанятых на месте сотрудников-американцев. Но в любом случае почти все мы из этой интернациональной журналистской братии все же не были по-настоящему полноправными обитателями «пресс-сарая».
Например, ни у кого, кроме англичан, не было постоянных, закрепленных за ними кресел в небольшом по размеру зале, выстроенном на том месте, где при Франклине Делано Рузвельте, нуждавшемся в водных процедурах, размещался президентский бассейн. Но британские СМИ по понятным языковым и политическим причинам вообще действуют в США практически наравне с местными и, скажем, агентство Reuters (Рейтер) имеет в Белом доме кресло в первом ряду — вместе с американским Associated Press и ведущими местными телекомпаниями.
Помимо привилегий, принадлежность к основной части пресс-пула налагает и определенные обязанности. Прежде всего — по участию в посменных дежурствах, как в самом Белом доме, так и на выезде. Организуются они для того, чтобы любая информация, поступившая от президента или из его окружения, гарантированно дошла до всего журналистского корпуса.
Дежурства, конечно, не круглосуточные: расписание главы государства обычно известно заранее, да и по ходу дела пресс-служба может давать отбой, оповещая журналистов, что до такого-то часа новостей можно не ждать. Но все же участие в ротации — дело довольно обременительное. Особенно если президент, скажем, отправился в выходной день играть в гольф, а пресс-пул томится от безделья где-нибудь неподалеку.
При этом дежурство ответственное. Пересказать своими словами, где президент был и чем занимался, недостаточно. Если он или его гости что-то публично говорили, нужны дословные цитаты, пригодные для использования всеми членами пула. А в нем участвуют самые разные издания: и американские, и международные; и столичные, и провинциальные; и политические, и экономические; и общего профиля, и рассчитанные на конкретную целевую аудиторию, включая, например, ЛГБТ-сообщество, то есть сексуальные меньшинства.
В общем, наверное, понятно, почему я никогда не претендовал на полноправное участие в пресс-пуле. Был, правда, соблазн поддержать коллег-иностранцев в Белом доме, когда те в конце правления Обамы сформировали собственный пул и потребовали доступа на встречи с участием зарубежных гостей. Но я рассудил, что в конечном счете и эта овчинка не стоит выделки: куда мне было нужно, я, как правило, попадал и так, договариваясь с пресс-службой «на разовой основе».
Поэтому же я всерьез не добивался и постоянного кресла в «пресс-сарае». Да, изредка случались аншлаги, когда оно точно пригодилось бы, даже и среди заднескамеечников. Но по большей части, на мой взгляд, было выгоднее побыть сквоттером, то есть занять чужое пустующее кресло в первых рядах. Или даже просто постоять час-другой в непосредственной близости от подиума — пусть на ногах, но зато и на виду, имея больше шансов на то, что твое желание задать вопрос будет замечено.
Закругляя тему, скажу, что однажды при Буше летал с пресс-пулом американским самолетом сопровождения в ходе президентского визита в Россию. Задним числом сильно пожалел: никаких особых удобств и привилегий, включая доступ к ньюсмейкерам, это тогда не дало, а счет потом — чуть ли не через год! — выкатили двойной или тройной по сравнению с расценками коммерческих авиалиний.
В мое время брифинги в Белом доме проводились практически ежедневно, и это, конечно, было важным подспорьем в работе. Всегда можно было попробовать получить из первых уст — от пресс-секретаря или другого помощника президента США — комментарий по текущим событиям, что называется, на злобу дня.
Это, разумеется, было гораздо лучше, чем письменно просить об откликах пресс-отдел Совета национальной безопасности, курировавший иностранную прессу. Правда, ссылка на Белый дом обеспечивалась в любом случае, поскольку СНБ входит в состав аппарата президентской администрации. Но его сотрудники гораздо реже пользовались правом говорить от своего имени, предпочитая анонимность.
Из-за этого нам приходилось так часто ссылаться в своих корреспонденциях на «высокопоставленных представителей» правительства США, что в какой-то момент редакция даже попросила не злоупотреблять этим термином для описания источников. В Белом доме ведь так именовались все подряд, включая юных клерков, зачитывавших по бумажке утвержденные их начальством надиктовки.
Вообще, видимо, стоит пояснить, что право выступать с комментариями регламентируется гораздо жестче, чем многим кажется. Например, темы, связанные с курсом доллара и вообще способные влиять на ситуацию на рынках, в Вашингтоне от своего лица могут освещать лишь руководители Минфина и Федеральной резервной системы, то есть центрального банка США.
Пресс-секретарь Белого дома этих вопросов, как правило, не касается, а переадресует в профильные ведомства. Хотя у него обычно есть помощник, делегированный из тех же ведомств, способный в рабочем порядке и, как правило, анонимно отвечать на текущие запросы журналистов. Вообще аппарат СНБ США и Белого дома в целом в значительной мере формируется из «прикомандированных» специалистов разного профиля.
В том, как в правительстве США поставлена работа с прессой, я довольно подробно разбирался весной 2014 года на примере освещения событий в Украине. Навел справки у полудюжины американских коллег — мэтров вашингтонской политической журналистики. Чтобы говорить откровенно, те просили не называть в печати их фамилии и места работы.
По их словам, на тот момент дело выглядело так: утром и вечером пресс-секретари правительственных министерств и ведомств под общим руководством Белого дома проводили летучки в формате телеконференций, на которых обсуждались события дня и порядок их освещения. По основным темам определялись ключевые тезисы, которых надлежало придерживаться в комментариях. В наиболее важных случаях давались конкретные развернутые формулировки.
Затем эти заготовки доводились до прессы на регулярных брифингах или в ответ на конкретные запросы. С ключевыми изданиями и авторами поддерживались личные контакты по телефону или электронной почте — как упреждающие, для «разъяснения контекста», включая порой и уговоры насчет «правильной» формы подачи, а то и «отсутствия новости» в том или ином повороте событий, так и итоговые, для «разбора полетов».
Кстати, в ходе опроса пресс-корпуса при Белом доме, проведенного той же весной журналом Politico, 77 % репортеров заявили, что им доводилось выслушивать от чиновников претензии по поводу своих материалов, причем у 16 % опрошенных это происходило «часто, очень часто или почти постоянно». На вопрос о том, случалось ли им когда-либо сталкиваться с ложью со стороны сотрудников аппарата Белого дома, половина респондентов ответила утвердительно, а 39 % сказали, что слышали и ругань в свой адрес. «Если для тебя непереносимо, что на тебя в Белом доме кто-то орет, значит, тебе, скорее всего, пора менять профессию», — заметил по этому поводу один из журналистов.
Не думаю, что с тех пор что-то принципиально изменилось. При Трампе, как известно, отношения между властями и прессой США серьезно обострились. А приведенные количественные показатели даже тогда были занижены: Politico ведь опрашивал и иностранных корреспондентов, аккредитованных при Белом доме, включая и меня. А с нами выяснять отношения на повышенных тонах американским чиновникам никогда не имело смысла.
Применительно к событиям в Украине описанный механизм позволял властям США через СМИ выстраивать по ранжиру «участников мирных выступлений протеста», «активистов борьбы за демократию», «сепаратистов», «мятежников», а то и просто «головорезов» (thugs). Первые, разумеется, были только «украинскими», последние — исключительно «пророссийскими».
Правда, особо «тонкой работы» от государственных агитаторов в данном случае и не требовалось. Американская пресса, умеющая быть чрезвычайно въедливой при обсуждении самых заумных или щекотливых вопросов внутренней жизни страны, как только речь заходила об Украине, закрывала глаза даже на очевидные ляпы и нестыковки. Более того, она сама зачастую обходила их в своих вопросах, а темы, предполагающие ответную критику России, наоборот, поднимала в как можно более провокационной форме. В этом проявлялся так называемый патриотический консенсус, о котором я еще расскажу.