Как бы то ни было, однажды знойным вашингтонским летним днем (американская столица находится примерно на широте Ашхабада) Томас устало плелась от «пресс-сарая» к калитке Белого дома. К ней привязался с вопросами какой-то заезжий ортодоксальный иудей с видеокамерой. Она была не в духе и навешала ему словесных оплеух: в частности, сказала, что израильтянам лучше «убраться к черту из Палестины» и разъехаться обратно по странам, из которых они туда собрались.
Видеозапись попала в Интернет, и буквально в тот же день началась травля. Отметились и Гиббс, и первый пресс-секретарь Буша Ари Флайшер, и Ассоциация корреспондентов при Белом доме, которую Томас в свое время возглавляла. Несколько осуждающих слов сказал и сам Обама, хотя прежде всегда выказывал легендарной журналистке свое почтение и лично поздравлял с днем рождения, который у них был в один день.
В итоге Томас отовсюду уволили, лишили почетных званий и постов, а заодно и спонсорских рекламных контрактов. Позже она сказала по этому поводу в одном из редких интервью: «Меня угораздило схватиться за контактный рельс. В нашей стране невозможно раскритиковать Израиль и уцелеть».
Впрочем, от своих взглядов она и тогда не открестилась. А через три года умерла.
Пока Томас работала в Белом доме, я, конечно, старался у нее учиться. Говорили и о табу, хотя ничего особенно проницательного на этот счет она мне не сказала. Разве что не оспаривала моих собственных гипотез и наблюдений, тоже не шибко оригинальных.
Например, о том, что в Америке считается позволительным публично ругать генералов, но не рядовых солдат. Или что после терактов 09/11 под запретом оказалась тема личной смелости боевиков, угнавших гражданские самолеты и превративших их в снаряды, начиненные живыми людьми. Это, кстати, правда: одного из журналистов, который об этом написал, в США под горячую руку даже уволили.
А однажды я спросил Томас, какими были самые резкие слова в адрес действующего хозяина Белого дома, которые ей доводилось слышать на своем веку. Она ответила мгновенно, без малейших колебаний (видимо, и до меня многие интересовались): «Господин президент, вы лжете!»
Вспоминая теперь об этом, я вижу, как меняются времена. При Трампе такое же обвинение (правда, все-таки заглазное) стало по существу обыденным. Ведущие либеральные газеты страны буквально соревнуются в отслеживании того, как часто глава государства, по их оценкам, грешит против истины.
Я, когда писал про Трампа, уже указывал, что он, по-моему, не столько врет, сколько привирает для красного словца. У нас в России это черта очень знакомая и узнаваемая — и в литературе, и в жизни. Для Америки она сравнительно непривычна, и относятся к ней там гораздо более нетерпимо.
Но обличая других, не грех почаще оглядываться и на себя. Качественные издания, включая ту же New York Times, в своем «крестовом походе за правду» против президента-республиканца сами все чаще позволяют себе нарушать профессиональные нормы и тем подрывают и свою собственную репутацию, и доверие к СМИ в целом. Я уже упоминал об ошибках в освещении темы Ирака, но были подтасовки и по России, и по Украине, а среди внутренних сюжетов — например, по выдвижению консервативного юриста Бретта Кавано на должность члена Верховного суда США.
После одной из недостоверных публикаций как раз на последнюю тему разразился такой скандал, что Трамп писал: «„Седую старушку“ (*Это традиционное прозвище New York Times: из верности традициям газета одной из последних в США перешла с черно-белой на цветную печать) сломили: лишили достоинства и разрушили репутацию. При нынешнем руководстве ей своего величия не восстановить».
И добавил, перефразируя древний лозунг роялистов: «New York Times умерла, да здравствует New York Times!»
Я с таким лозунгом совершенно согласен. Исследовано и доказано, что в Интернете ложь распространяется гораздо быстрее правды. В этих условиях качественная журналистика, фильтрующая информационные потоки, важна в наши дни, как никогда прежде. И если в Америке гибнет один из эталонов профессионального мастерства, то колокол звонит по всей журналистике.
Почти столь же важным и безусловным принципом нашей работы, как правдивость, принципиальный отказ от подтасовок и передергивания фактов, я считаю учет интересов источника информации. При малейшей возможности стараюсь создавать ситуацию обоюдной выгоды — и для себя, и для ньюсмейкера. Или, как любил говорить Обама, позицию win-win, то есть выигрыша обеих сторон.
В некоторых случаях принцип этот заложен, что называется, в правилах игры. Если ты, скажем, обращаешься в Белый дом с просьбой об интервью с его хозяином, то твой собственный искомый выигрыш всем заведомо ясен. А вот почему именно твоей заявке должно быть отдано предпочтение, потрудись доказать.
Нам это нередко удавалось. В рамках программы М. С. Гусмана «Формула власти» мы встречались и с президентами, и с другими ключевыми ньюсмейкерами — от министров и высших военачальников до вашингтонского мэра.
Это дало неоценимый навык: умение писать эти самые заявки. Поскольку до тассовских командировок я за границу не ездил и английский учил со словарем, теперь мне греет душу воспоминание о том, как госдеповский чиновник, читая мое письмо, обмолвился: дескать, мало кто из американцев на родном языке так напишет.
Встречи с главами государств и правительств — разумеется, крайний случай, но в принципе сказанное относится и к другим запросам об интервью или комментариях для печати. Причем несговорчивыми вполне могут оказываться не только политические лидеры или всемирные знаменитости, но и вполне заурядные чиновники. И тогда им тоже приходится объяснять, почему в том или ином конкретном случае им выгодно поступить вопреки ведомственным ограничениям или личным предубеждениям против журналистов.
Например, в 2013 году после операции по обезвреживанию в Бостоне братьев-террористов Джохара и Тамерлана Царнаевых в Рунете появилась конспирологическая «утка» о том, будто американские участники этой операции сами стали гибнуть, и двое из них выпали из вертолета на учениях. Конечно, это требовало перепроверки.
Я написал в ФБР и не просто запросил отклик, а объяснил, что слухи, распространившиеся в России, бросают тень на их службу. Видимо, они со мной согласились, поскольку вскоре представитель ведомства прислала краткое заявление: дескать, обычно мы «не комментируем участие конкретных людей в тактических операциях», но в данном случае «в интересах прояснения истины» сообщаем, что среди спецназовцев, причастных к аресту Джохара Царнаева в Бостоне, погибших не было. Заметка — я считаю, в общих интересах — увидела свет.
В целом, на мой взгляд, универсальное золотое правило человеческого общежития — поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, — вполне применимо и к нашей работе. Для себя я его ужал до еще более простой формулы: можешь помочь хорошему человеку — помоги.
Поделись информацией или контактами, напиши о детском утреннике или скучном брифинге, подскажи правильное решение или убереги от ошибки. Не жалей на это сил и времени. Все вернется сторицей, даже если ты этого и не ждешь.
К примеру, темой российских приемных детей в США я начал заниматься много лет назад — задолго до того, как она выдвинулась на первый план в отношениях между Москвой и Вашингтоном. Познакомился и подружился со множеством замечательных людей, деятельно заботившихся о наших ребятишках, — от Наташи Оуэн на Гавайях до Филлис Мэтти-Джонсон в Нью-Джерси и Дианы Блэк в Техасе. Помогал им, чем мог, — естественно, не ради каких-то выгод, а просто по-человечески. Но ведь и профит профессиональный тоже был налицо: именно от них или с их помощью я не раз узнавал детские истории, гремевшие потом на всю Россию.
Кстати, попутно упомяну о еще одном важном уроке. В некоторых случаях нужно уметь наступить на горло собственной песне.
Возможно, кто-то из читателей помнит историю сестер и брата Климовых, усыновленных американцами, оказавшихся в Техасе и переживших там немало невзгод. Начиналась она с письма одной из сестер в адрес российского консульства. У меня была копия этого письма (сразу скажу, чтобы не подставлять людей понапрасну: получил я его не от дипломатов).
По своей взрывной силе текст был убойный. Но я все же решил его не печатать. Потому что написала его девочка-подросток, почти ребенок. Написала толково, но с некоторыми очень смелыми откровениями. И ради ее интересов — а дело в тот момент слушалось в суде — я ему хода не дал.
Я уже упоминал, что репортеру в своих же собственных интересах выгодно делиться плодами своих трудов с ньюсмейкерами и их пресс-секретарями. Теперь уточню: особенно если плоды эти горькие, критические.
За океаном это было для меня в порядке вещей. Мы же всегда старались писать об Америке с российской точки зрения; это неизменно предполагает сравнение, а очень часто и открытую либо подразумеваемую полемику.
Там это тоже все понимали и в целом воспринимали нормально — конечно, при условии соблюдения профессиональных норм. Но все же периодически приходилось слышать: дескать, чужие порядки ругать легко — попробовал бы свои, домашние.
В принципе это совершенно верное замечание, хотя и в США критика своих и чужих дозируется по-разному. В последние годы антироссийская риторика дошла там до того, что любые позитивные или даже просто нейтральные отзывы о нашей стране по сути оказались если и не под прямым запретом, то под сильным подозрением: уж не пропаганда ли это часом в пользу Москвы? И это уже тоже перебор, вредящий, на мой взгляд, самой Америке.
Что касается внутренней российской политики, нам в Вашингтоне приходилось освещать ее в основном «по касательной» — через американские отклики на нее или выступления российских гостей.