Среди последних всегда было много отечественных оппозиционеров, привечаемых в США. У меня они никогда симпатий не вызывали, мне скорее близка позиция американцев, считающих, что за границей свою страну хаять негоже. Но профессионально мне задним числом дорог и отзыв Гарри Каспарова, который как-то печатно признал, что я «в очень корректной форме» осветил его выступление в Вашингтоне с резкой критикой российской власти.
Правда, вопрос, который я ему тогда задал — «почему взгляды оппозиции не пользуются популярностью у российского народа?», — ему не понравился. С его точки зрения, подход был позаимствован «из традиционного арсенала кремлевской пропаганды».
А мне действительно хотелось знать, что он думает по этому поводу. И как раз его ответ — потому, мол, в частности, что лично ему в России заказана дорога на телеэкраны, — представляется мне неубедительным. То ли себя человек обманывает, то ли других.
Признаться, меня очень долго удивляло и раздражало всеобщее стремление (оно свойственно не только России) по любому поводу и без всякого повода оглядываться и ссылаться на США. Потом я понял, что у него есть рациональная основа: в сегодняшнем мире Америка все еще остается законодателем мод — и не только бытовых, культурных и социальных, но и экономических и даже политических. Дующие оттуда ветры — либеральные или консервативные — рано или поздно доносятся и до чужих берегов. А людям, конечно, повсюду хочется знать, какая у них в обозримой перспективе будет «погода».
Вместе с тем, признавая это, следует помнить и о том, что сами американцы терпеть не могут жить по чужой указке. Они боготворят свободу и независимость, всю свою историю воспринимают как борьбу за то, чтобы обходиться исключительно своим умом, действовать без оглядки на какие бы то ни было посторонние моральные, религиозные, политические авторитеты. И это тоже пример, достойный подражания.
Правда, урок этот следует воспринимать с некоторыми очевидными оговорками, чтобы полезная самостоятельность не превращалась во вредную самонадеянность, как сплошь и рядом случается с теми же американцами.
На мой взгляд, главное лекарство от этого опасного недуга — способность и желание постоянно учиться, подвергать сомнению не только чужой, но и свой собственный опыт. Готовность к этому я считаю одним из важнейших качеств настоящего журналиста. И очень благодарен профессии за то, что она не только помогает, но и просто-таки заставляет все время учиться меня самого.
К сожалению, лучше всего люди учатся, как известно, на собственных ошибках. Я за свою жизнь написал десятки тысяч текстов. Даже лучшие из них достаточно быстро выветриваются из памяти. А вот упущенные возможности саднят и спустя десятилетия.
Я, например, ездил из Нью-Йорка в Принстон к Нине Николаевне Берберовой еще в конце 1980-х годов — до того, как имя ее вернулось на страницы советской печати. Мог ускорить это возвращение, но не написал тогда по совершенно нелепой причине: из-за отсутствия фотографий. Просто постеснялся попросить уже очень немолодую женщину дать мне возможность снять ее для журнала. А она принимала нас с женой очень тепло, сама — за рулем — возила обедать в любимый ресторанчик (мол, «если бы вы водили более полувека, как я, то понимали бы, что это совершенно не проблема»).
Нам показалось — рада была, что мы нарушили ее тогдашнее одиночество. Рассказывала о других гостях, включая Евгения Евтушенко. Тот, по ее словам, привез ей в подарок большой крест, а войдя в дом, прежде всего стал искать глазами красный угол с иконами. Не найдя, спросил у хозяйки, а она ему невозмутимо ответила, что в доме ее родителей в Санкт-Петербурге до революции «у кухарки были иконы, родители не запрещали».
Жалею задним числом и о том, что и в Нью-Йорке, и в первые годы в Вашингтоне небрежно относился к телефонным контактам, записывал номера на обрывках бумаги и терял их. Теперь-то я убежден, что нынешний мой рабочий список телефонов, занимающий в распечатке более ста страниц, — важнейший итог заокеанских командировок.
Хватился сейчас при подготовке книги и фотографий, которые тоже никогда не собирал и не берег. Забавная деталь: многим людям, в кои-то веки раз оказывавшимся в Белом доме, советовал сфотографироваться на память на трибуне, с которой вещают пресс-секретари, а порой и президенты, благо это не возбраняется. Сам же за двадцать с лишним лет так и не удосужился.
В целом вопреки советам классика настоятельно призываю коллег прилежно вести личные архивы. Это для поэта самоповторы губительны, а для журналиста грамотно написанный текст — заготовка на долгие времена. Так что стараюсь хранить ключевые свои публикации. Отдельно записываю не только вопросы, но и удачные фразы и мысли, способные, на мой взгляд, пригодиться в работе.
Между прочим, узнав об этой моей привычке, один из сослуживцев в свое время насмешливо переспросил: «Чьи мысли? Чужие? Ну, хорошо хоть не свои». Помню, меня это поразило: до какой же степени нужно не верить в себя, чтобы так презрительно относиться к плодам собственных раздумий? Ведь и вся сокровищница человеческой мысли в конечном счете имеет для каждого из нас смысл лишь постольку, поскольку мы, во-первых, знакомы с ее содержанием, а во-вторых, способны прилагать его к собственной жизни и работе.
Да и вообще, по-моему, наш век с предельной наглядностью свидетельствует о том, что ничего ценнее ярких, искренних, незаемных мыслей и чувств у нас нет. Возможность собирать, обрабатывать и распространять любую информацию сейчас практически безгранична. Но это лишь подчеркивает убожество львиной доли того контента, который выставляется на всеобщее обозрение, чрезвычайную редкость настоящего креатива. Так что если уж в безбрежном океане эрзаца отыскивается нечто способное вызвать отклик в уме и сердце, то, конечно, это нужно бережно сохранять.
В Библии об этом сказано: «Ищите, и обрящете». В справедливости этих слов я убедился в свое время на Афоне: приехал туда из Вашингтона по существу туристом, а уезжал благодарным паломником. По-новому взглянувшим на мир и на самого себя.
Между прочим, там в Ватопедском монастыре хранится чудотворная икона «Парамифия» («Отрада» или «Утешение»). На ней изображена Богоматерь с Младенцем, отводящая Его руку от своих уст. По преданию изначально образ был другим. Изменился он сам собой, когда на монастырь собирались напасть пираты, и Богородица хотела предупредить насельников об опасности. Сын пытался замкнуть ей уста, поскольку монахи жили грешно и заслуживали наказания, но она отвела божественный запрет и спасла обитель.
Мне это показалось высшим символом свободы слова, неподвластной абсолютно ничьим ограничениям, не говоря уже о какой-нибудь цензуре. И с тех пор я всегда ношу с собой такую иконку.
10.1. Автор c Джен Псаки в зале для пресс-брифингов Госдепартамента
10.2. Сессия руководящих органов МВФ и Всемирного банка, пресс-конференция Кристин Лагард, 2013 г. Автор в первом ряду
10.3. Срочные новости от МВФ: после пресс-конференции. Автор передает информацию из штаб-квартиры МВФ
10.4. Пресс-секретарь Обамы Джей Карни в период «перезагрузки» принимает в Белом доме группу российских журналистов. Момент «Спутника»
10.5 IMG_1626.JPG Перед пресс-конференцией: американские телеведущие готовятся к выходу президента в Белом доме. Театр абсурда
10.6. Журналистский пост у рабочего входа в Белый дом. Вахта от «Пресс-сарая»
Глава 11. Пропаганда: споры о свободе и не только
11.1 Мальчик для битья
В феврале 2014 года меня пригласили на шоу Дианы Рим на Общественном радио США (NPR) для обсуждения Олимпиады в Сочи. Я согласился, хотя и понимал, что мало мне не покажется.
Это вообще норма: я не помню случаев, когда бы меня звали в американский телерадиоэфир в иной роли кроме как мальчика для битья. Казалось бы: какой тогда смысл ходить? Тем более, что за это никогда не платили (позже мне объяснили, что в России и многих других местах такое же амплуа обычно платное).
Но смысл был. Друзья-дипломаты, советам которых я доверял, давным-давно меня убедили, что все равно есть резон пойти и хоть что-то противопоставить местному «консенсусу», что бы ни служило тому в данный момент поводом для нападок на нашу страну, — будь то события в Чечне, состояние экономики или вот спорт.
Помню, например, как еще в самые первые постсоветские годы в популярной воскресной телепрограмме «Группа Маклофлина» однажды развернулась вроде бы сочувственная, а по сути издевательская дискуссия о том, что новой России нечем платить даже своим офицерам-ракетчикам, из-за чего те чуть ли не голодают. Я подал по сути только одну реплику: мол, если это и так, то это проблема не только самой России, но и тех стран, на которые ракеты могут быть нацелены. Но после этого заводилы троллинга осеклись, зрители, звонившие в студию, меня поддержали, и тон разговора изменился.
Кстати, обратите внимание: ни по Чечне и вообще территориальной целостности России, ни по ее экономическим проблемам, ни по российской военной мощи пропагандистских ток-шоу за океаном давно уже никто не устраивает. Темы отпали за ненадобностью, точнее, сменились новыми, поскольку пропагандистская мельница мелет без остановок.
Впрочем, вернемся к Диане Рим. Она была дамой в высшей степени респектабельной и даже влиятельной, считалась звездой NPR, и к ней на ее столичное DR Show (произносилось название, естественно, как Dear, то есть дорогая) хаживали интересные гости при чинах, должностях и званиях. Так что и профессиональный смысл «других посмотреть и себя показать» в ее престижной программе был налицо.
В общем, я в очередной раз собрался на экзекуцию. В предбаннике, который во всех студиях и вообще во всем американском шоу-бизнесе одинаково зовется Green Room (зеленая комната), меня уже ждали предполагаемые оппоненты: пара американских журналистов, имевших опыт работы в Москве. Одной из них была Сюзан Глассер — дама существенно более молодая, чем хозяйка, но тоже уже начальствующая, и вообще, по классическому гоголевскому определению, «приятная во всех отношениях».
Попутно выяснилась пикантная деталь. Темой дискуссии оказалась не «Олимпиада в Сочи», как мне сказали по телефону, а «коррупция на Олимпиаде в Сочи» (как говорится, почувствуйте разницу). Об этом сразу и заговорили, причем быстро стало понятно, что американцы черпали цифры и доводы из одного-единственного источника — российской оппозиционной брошюры, которую они принесли с собой.
Когда до меня дошла очередь, я сказал, что если бы даже все рассуждения о разбазаривании «миллиардных сумм» основывались на доказанных фактах, а не на домыслах из этой самой брошюры, то и тогда, на мой взгляд, лучше даже такой ценой строить спорткомплексы, дороги, отели и вообще развивать инфраструктуру целого региона, чем «сжигать» несравненно большие средства в войнах в Ираке и Афганистане, как это делали на моих глазах вашингтонские администрации — сначала Джорджа Буша-младшего, а потом и Барака Обамы.
Во время ближайшей рекламной паузы Рим сделала мне внушение. «Не надо говорить о наших войнах, — укоризненно вымолвила она. — Это к делу не относится». А чуть позже уже в эфире Глассер обвинила меня в том, что я, уклоняясь от темы, использовал «типичный прием советской пропаганды».
Поначалу я, конечно, внутренне вскипел и на обратном пути в свой офис продолжал заочный спор с обеими дамами по принципу «чья бы корова мычала». Придумывал, как надо было их срезать напоминаниями о том, что это они вели себя по отношению ко мне некорректно: подменили тему, пытались заткнуть рот, навешивали ярлыки.
Но тут же понял, что на самом деле им надо было сказать большое спасибо. Они подарили мне конкретный и наглядный пример того, как работает не советская, а американская пропаганда. И я этим примером с тех пор постоянно пользуюсь.
Да и сам урок поведения в подобных ситуациях тоже пригодился. Позже я не раз сознательно обострял такого рода разговоры, вынуждая собеседников раскрывать карты.
Как раз в начале того же поворотного для отношений России с США и Западом 2014 года у американского агитпропа появился новый начальник. На пост заместителя госсекретаря США по публичной дипломатии заступил Ричард Стенгел, бывший главный редактор журнала Time. Вскоре он решил провести ознакомительную встречу с руководителями ведущих иностранных СМИ, аккредитованных в Вашингтоне. От России пригласили меня.
Объясняя нам тогда свой подход к делу, Стенгел приводил слова покойного американского сенатора Дэниела Патрика Мойнихэна: «Каждый имеет право на собственные мнения, но не на собственные факты». Он подчеркивал, что цитата нравится не только ему самому, но и его начальнику — тогдашнему госсекретарю США Джону Керри.
Крылатая фраза эта считается за океаном аксиомой, но сентенция на самом деле сомнительная, на что я и указал. Проблема как раз в том, что в сложных ситуациях, которых в мировой политике всегда хоть отбавляй, каждая сторона подбирает себе фактические достоверные или хотя бы неложные аргументы, подтверждающие ее позицию, а чужие просто игнорирует. И это еще в лучшем случае, поскольку в худшем факты подтасовываются.
Меня вообще жизнь давно научила, что люди живут верой, а не фактами. Что факты подбираются по вере, а не наоборот. Мне это казалось одним из моих американских открытий, пока я однажды не наткнулся на изречение знаменитого французского дипломата XVIII–XIX веков Шарля Мориса де Талейрана: «В политике важнее не то, в чем правда, а то, во что люди верят». Вот уж воистину: все новое — только хорошо забытое старое.
А наш спор со Стенгелом после первой встречи продолжался и очно, и заочно. Однажды уже в другом месте, но в том же контексте я попросил его прокомментировать бесспорные факты, которые на тот момент были свежими новостями: что власть законно избранного президента Виктора Януковича на Украине была свергнута стихией майдана без соблюдения конституционных норм и что США собирались (тогда это были еще планы) бомбить Сирию без согласия правительства этой суверенной страны.
Ответа по существу я, разумеется, не дождался. Стенгел просто сказал, что мои факты — «фикция, которую можно оспорить». А вот США в своих обвинениях против России оперируют, по его словам, «абсолютно неопровержимыми фактами».
Опять-таки и ему я был задним числом очень признателен за его слова. Цитату о том, будто у США «факты», а у России «фикция», я с тех пор использовал бесчисленное множество раз. Каюсь, отчасти я его на нее спровоцировал формулировкой своего вопроса.
Спор вообще был для меня не нов, поскольку до Стенгела я встречал в Вашингтоне и всех до единого его предшественников на посту замгоссекретаря по публичной дипломатии. Учреждена эта должность была в 1999 году при реорганизации американского агитпропа, включавшей упразднение Информационного агентства США (USIA). Функции этого ведомства были распределены между Госдепом и новообразованным Советом по вещанию, позже переименованным в Агентство США по глобальным СМИ.
Причины реформы секрета не составляли: после распада СССР американцы возомнили, что впредь будут единолично править миром и убеждать других в своей правоте им просто не придется. Поэтому на внешнеполитической пропаганде решили сэкономить. Хотя их многие предупреждали, что это серьезная ошибка.
Да они, по-моему, и сами в этом быстро убедились. И с тех пор постоянно ломали голову над тем, за что Америку в мире не любят и почему она постоянно проигрывает свои войны — не только информационные, но и обычные.
Хотя тоже мне, бином Ньютона. Поражения связаны с тем, что войны ведутся по приказу, а не по убеждению и не поддерживаются народом в самих США. Это не мои догадки, это оценки американских специалистов и прессы. Например, военный стратег Харлан Улман, соавтор доктрины «быстрого доминирования», более известной как Shock & Awe, то есть «шок и трепет», применявшейся вооруженными силами США в 2003 году в Ираке, писал об этом в книге «Анатомия провала: почему Америка проигрывает каждую войну, которую начинает». Есть и немало других подобных публикаций.
А в мире американцев терпеть не могут прежде всего за высокомерие и пренебрежение к другим. За попытки везде и всюду устанавливать свои порядки, в том числе и силой оружия. Штыками гнать чужие народы к «свободе, демократии и процветанию» на единый американский манер.
Но признавать, что их проблемы порождаются их же собственной политикой, власти в США не хотят. И вместо того, чтобы сменить музыку, пересаживают с места на место исполнителей — как в басне дедушки Крылова про «Квартет».
За 20 пореформенных лет во главе вашингтонского агитпропа на моих глазах сменилась чертова дюжина начальников. Были среди них профессиональные медиаменеджеры, рекламщики и пиарщики, были дипломаты и журналисты. Но доказать, будто Америку недолюбливают просто за то, что она «на стороне добра», не удавалось никому.
А другие объяснения, как я много раз убеждался, госчиновникам не положены. Ну разве что за исключением упоминаемого вполголоса тезиса о том, что в мире «не любят сильных», известного с античных времен. Как там было у Фукидида: сильные ведут себя, как хотят, а слабые мирятся с тем, к чему их принуждают…
Стенгел вот придумал свести все к дезинформации и после ухода с госслужбы издал книжку на эту тему: «Информационные войны. Как мы проиграли глобальную битву против дезинформации и что нам с этим делать».
Объяснение, конечно, удобное: дескать, если Америку и побеждают, то только обманом. Но все же, на мой взгляд, поверхностное и неубедительное. Хотя бы потому, что в роли злодеев-супостатов, от которых автор отбивался из своего информационного окопа, в книге выведены не только Россия и экстремисты-джихадисты, но и… Дональд Трамп, избранный, несмотря на противодействие традиционного вашингтонского истеблишмента, президентом США.
Вдумайтесь, это же уму непостижимо: выводить главу собственного государства в качестве одного из главных дезинформаторов. По сути утверждать, будто тот сознательно и целенаправленно оболванивает своих сограждан. А американцы, за исключением автора и его единомышленников, это якобы покорно сносят. По-моему, это как минимум неуважение к собственному народу и демократии как таковой.
Это меня огорчило: я, честно говоря, рассчитывал, что Стенгел найдет какие-то новые интересные и весомые доводы в нашем с ним заочном споре. Но в итоге его опус помимо алармистского названия (это, кстати, еще и коммерческий прием, призванный привлекать аудиторию) запомнился мне прежде всего рассказом о том, как в Белом доме вынашивался замысел создания американского аналога российского международного информационного телеканала RT. Придумано уже было и название новой структуры — Freedom News Network («Информационная сеть свободы»), но проект не нашел поддержки у Обамы.
Опять-таки, задним числом даже немного жаль, что затея тогда сорвалась. Во-первых, американцы готовы были угрохать на нее весь бюджет своего международного вещания — около 750 млн долларов в год. При этом им пришлось бы либо дублировать то, что уже делают их собственные частные телеканалы, либо конкурировать с ними. Во-вторых, аббревиатура названия новой сети — FNN — точно совпала бы с тем определением, которое Трамп позже дал распространителям «фейковых новостей».
А из книжки Стенгела заодно выяснилось, что тот в качестве руководителя Time участвовал в 2007 году в той встрече с Путиным, когда американцы умудрились… перепутать год рождения президента России. Хотя сами же избрали его тогда в своем журнале «человеком года» и под этим предлогом выпросили у него интервью.
Вот выдержка из стенограммы, опубликованной на сайте Кремля:
«Хочу начать с первого вопроса. Вы родились в 1946 году, я — в 1948 году. Мы принадлежим к одному и тому же поколению…
В. Путин: Если позволите, я немножко поправлю вас по некоторым датам. Я вряд ли мог бы родиться в 1946 году, потому что отец у меня после войны был тяжело ранен, мама пережила блокаду в Ленинграде, и после того как они потеряли двух детей и здоровье, вряд ли у них могла бы сразу родиться мысль завести еще одного ребенка. И именно поэтому, я думаю, я родился несколько позднее — в 1952 году…»
Интервью брали несколько человек. Имена их в стенограммах не указаны — ни в американском журнале, ни на кремлевском сайте. Вопрос задавал скорее всего не Стенгел: у него тоже другой год рождения.
Но все же по любым профессиональным меркам подобная ошибка — это epic fail, грандиозный провал. Даже в «полном тексте» интервью Time тогда этот кусок не напечатал.
В книге же Стенгел, как мне показалось, упомянул этот эпизод просто для того, чтобы еще раз похвастаться личной «многочасовой встречей» с Путиным и привлечь тем самым дополнительное внимание к своим воспоминаниям.
11.2. Про Путина
Тема личного отношения американцев к Путину довольно любопытна. Принято считать, что как минимум с крымской весны 2014 года президента России в США демонизируют. Как раз тогда Киссинджер опубликовал свое известное предупреждение о том, что для Запада такая демонизация — «это не политика, а алиби за ее отсутствие».
Но к нападкам всегда примешивалось и опасливое уважение, если не восхищение. Осенью 2015 года на фоне успехов российской контртеррористической кампании в Сирии влиятельный вашингтонский журналист и писатель Фарид Закария даже написал комментарий для газеты Washington Post и телекомпании CNN, который так и назвал: «Перестаньте восхищаться Путиным!»
Следом и экс-посол США в Москве Майкл Макфол поддал жару текстом «Миф о стратегическом гении Путина», напечатанным в New York Times. Понятно, что такого рода «опровержения» только привлекали внимание к тому, что авторы пытались отрицать. А об отношении Кремля к подобным наездам можно судить по тому факту, что летом 2016 года того же Закарию пригласили вести пленарное заседание Петербургского международного экономического форума с участием президента России.
Я застал в Белом доме тех же американских лидеров, с которыми Путину приходилось иметь дело, — от Клинтона до Трампа. Правда, как раз эти двое последних для общей картины, пожалуй, не показательны.
При Клинтоне к российскому президенту, сменившему Бориса Ельцина, в США только присматривались: дескать, достойная ли замена? Задним числом понятно, какой смысл вкладывался в эту оценку: насколько управляем новый хозяин Кремля? Ответ оказался для Вашингтона неутешительным.
При Трампе ситуация по сути дела перевернулась. Ныне уже российский лидер — ветеран мировой политики, а американский — неофит, сталкивающийся к тому же с большими проблемами у себя дома. Оба публично выказывают друг другу подчеркнутое уважение, за что Трампу нередко достается от домашних критиков на орехи. Но он продолжает гнуть свою линию.
Буша-младшего и Обаму, на мой взгляд, Путин переигрывал по всем статьям. Хотя никогда публично не демонстрировал своего превосходства, а наоборот, вел себя абсолютно корректно. Но все же контраст с Ельциным, которого Клинтон в свое время позволял себе снисходительно похлопывать по плечу, был разительным.
В Америке, между прочим, один из неофициальных титулов президента страны — «лидер свободного мира». Так прямо и говорят, и пишут еще с советских времен. И сами хозяева Белого дома тоже себя так воспринимают.
Вот и представьте себе: каково им было смотреть на российского коллегу снизу вверх? Тем более, что им постоянно кололи этим глаза в самой Америке.
Помните Сару Пейлин? Мелькала одно время на политической сцене такая глазастая дама-республиканка, экс-губернатор Аляски; еще говорила, будто ей чуть ли не с порога собственного дома видны российские берега. В 2008 году баллотировалась в вице-президенты США.
Так вот она после той же крымской весны в России в одном из интервью сказала: «Люди смотрят на Путина, как на человека, который борется с медведями и бурит нефтяные скважины. Они смотрят на нашего президента, как на человека, который носит мамины джинсы».
Это Обаму так подначивали по поводу старомодных вкусов в одежде. Ну и в целом, конечно, подтекст понятен: один — настоящий мужик, другой — рохля, маменькин сынок.
Я уверен, что слушать и читать подобное было обидно не только самому президенту США. Отчасти отсюда и та самая оголтелая демонизация России и Путина. Она же началась сразу после того, как в Вашингтоне решили, что хватит с Москвой говорить «по-хорошему», можно опять «по-плохому». Чаша терпения переполнилась — вот и бросили притворяться.
Ну а виноват кто? Да Путин, конечно.
Как я уже упоминал, для меня все политики — «люди-тексты», а у Путина тексты несравненно содержательнее и интереснее, чем у его американских коллег. Это признают и все мои знакомые американцы, которые судят не понаслышке. Я специально и давно этим интересуюсь. Один из бывших послов США в Москве мне сказал, что читает стенограммы президента России от корки до корки, поскольку Путин «раскрывает порой гораздо больше, чем можно было бы ожидать».
Что касается американских лидеров, с ними «ситуация понятная, — продолжал дипломат. — Цена откровенности у нас куда выше. Наценка на риск чрезвычайно высока».
Однажды в либеральном сетевом журнале Salon мне попалась любопытная идея. Писатель и журналист Патрик Смит предлагал сравнить одно из программных выступлений Путина того же 2014 года с западными аналогами анонимно, строго по содержанию.
Сам он ставил это выступление в один ряд с речами Уинстона Черчилля и утверждал, что в нем «звучал авторитет» мировой истории.
А американские тексты, на его взгляд, и рядом не стояли. «Речь Путина на столько порядков более осмысленна и достоверна, чем все, что мы слышали из Вашингтона за невесть сколько времени, что надо или смеяться, или наоборот», — горько язвил комментатор.
Правда, если в отношении к Путину за океаном порой чувствуется привкус зависти, то и сам он после разоблачения шпионских программ спецслужб США диссидентом Эдвардом Сноуденом однажды иронически обмолвился, что «завидует» американскому коллеге, «потому что он (Обама) может это сделать, и ему за это ничего не будет». Имелась в виду, как я понимаю, даже не прослушка всего мира как таковая, а то, что она безнаказанно сошла с рук Вашингтону.
Прокомментировать мне эту фразу тогдашний пресс-секретарь Белого дома Джей Карни отказался, а на дополнительный вопрос, завидует ли сам Обама способности Путина прямо и открыто высказывать свое отношение к любому острому вопросу, ответил: «Думаю, наш президент считает примечательным в нашей стране как раз то, что любой человек может говорить все, что хочет, о нашем правительстве. И мирно протестовать без всяких кар и последствий — например, по поводу коррупции в правительстве».
Намек был ясен, но речь шла все же не об этом. Из американских СМИ было известно, что в кругу близких помощников Обама не раз сетовал, что не может позволить себе говорить все, что думает по многим политически щекотливым вопросам.
В ответ на напоминание об этом бывший журналист Карни сказал: «Не стоит верить всему, что пишут в прессе. Как вы сами много раз наблюдали, наш президент, когда он общается с прессой, отвечает на вопросы репортеров, совершенно свободно говорит о своих политических взглядах, выражает свое мнение по вопросам как сегодняшнего дня, так и будущего. И ему это очень нравится».
Я нарочно полностью привел здесь ответы пресс-секретаря. Публичные высказывания самого Обамы, как правило, отдавали точно такой же казенщиной. Живое слово на его пресс-конференциях было такой редкостью, что журналисты за ним буквально охотились и ценили куда выше пространных лекций на любые политические темы. То есть один из главных недостатков политкорректного публичного дискурса в США заключался в том, что он был просто-напросто неимоверно скучен. И уже одно это позволяло и позволяет Трампу задиристо его громить.
Хотя справедливости ради расскажу, как однажды получил в разговоре на эту тему неожиданный и интересный отпор: дескать, не мне с моей сединой об этом судить. Когда я в одной вашингтонской компании упомянул о занудстве американской пропаганды, бойкая молодая особа смерила меня снисходительным взглядом и изрекла: «А она не вам адресована. У пропаганды, как и у любой рекламы, есть своя целевая аудитория. И сейчас главный ее сегмент — так называемое поколение тысячелетия (millenials). Люди в возрасте 20−30 лет с небольшим. А на остальных нет смысла воздействовать».
Что ж, как говорится, уела…
Все в том же памятном 2014 году Путин публично вызвал американцев на спор. Выступая на заседании Валдайского клуба в Сочи, он выдвинул тезис о лояльности по отношению к США как главном системообразующем принципе западного мира и предложил опровергнуть его слова любому, кто с ними не согласен.
Тогда никто не отозвался, кроме гостьи-американки, сказавшей, что не узнает в предложенном им описании свою страну. Меня это заинтересовало, и я даже специально поспрошал в Вашингтоне знакомых — и действующих чиновников, и отставников.
Убедился в том, что знал и прежде: самих выступлений иностранных лидеров там никто, кроме профильных экспертов, не слушает и не читает. Судят о них понаслышке: в лучшем случае со слов этих самых узких специалистов, в худшем — просто по изложению в прессе.
А что касается споров, тот же бывший посол США в Москве мне тогда сказал: «Мы с вами не спорим, потому что для вас это важнее, чем для нас. Россия хочет неких особых отношений с нами, а нам достаточно нормальных, обычных, как с любой другой страной. Для нашей самооценки вы нам не нужны».
Тогда я его поблагодарил за откровенность и теперь могу это только повторить. Но проблема в том, что с тех самых пор Америка и Запад в целом, по-моему, только и делали, что спорили, прямо или косвенно, с российским лидером. По самым разным поводам — от событий в Украине и навязших в зубах домыслов о «российском вмешательстве» в зарубежные политические процессы до проблем международной безопасности и контроля над вооружениями, от подходов к Сирии, Ирану и другим горячим точкам до отвлеченных рассуждений о будущем глобального либерализма.
В итоге, по-моему, уже, скорее, Путину надоели пустопорожние прения. И он стал вежливо и корректно, но недвусмысленно их пресекать. А на доводы тех, кто спорит вопреки фактам, то есть считает чужие факты фикцией, стал отвечать не словом, а делом.
Как это делается, мне лично подсказал в свое время военный комментатор телеканала Fox News отставной армейский разведчик Ральф Питерс. «Это не у Путина бред сумасшедшего, — сказал он тогда в эфире. — Это наш президент и его администрация бредят… Путин же создает факты на местах (facts on the ground)».
С тех пор последняя фраза стала в англоязычной блогосфере одним из популярных интернет-мемов, воспринимаемым зачастую как аксиома. И действительно: разве может быть лучший критерий в вопросе о том, чья политика основана на фактах, нежели способность эти самые факты создавать и менять? Вот Россия их и создает: и у себя дома, и в отношениях с другими странами, включая таких стратегических союзников, как Индия и Китай.
А на чужое бахвальство прямой ответ известен. Путин дал его на одной из встреч с Байденом, когда тот был вице-президентом США. Игорь Шувалов позже рассказал об этом американским членам дискуссионного клуба «Валдай», а один из них — профессор Род-Айлендского университета Николай Петро — передал его слова журналистам.
Байден в той беседе заметил, что Россия просто слишком слаба, чтобы претендовать на глобальное лидерство. А в ответ ему предложили задуматься над тем, что это, может быть, и верно, но Россия достаточно сильна, чтобы определить, кто будет завтрашним лидером.
И от этого геополитического факта Америке тоже никуда не уйти. Я частенько вспоминаю эту цитату Путина, пусть и в чужом пересказе, поскольку жизнь дает для этого все новые поводы. Байден вот претендует теперь на возвращение в Белый дом уже в качестве президента США. И в предвыборной борьбе с Трампом пытается перещеголять его «ястребиным» отношением и к России, и к Китаю…
11.3. Про Трампа и Fake News
Весной 2005 года, при администрации Буша-младшего, руководство агитпропа США предприняло одну из самых интересных инициатив на моей профессиональной памяти. Оно всерьез попыталось показать, как бороться с ложными слухами и домыслами. Иностранным журналистам, созванным по этому поводу на брифинг, объявили о создании в составе Госдепартамента США рабочей группы по борьбе с дезинформацией во главе с неким Тоддом Левенталем, а заодно и профильного интернет-сайта.
Повод для этого начинания был понятен. После чудовищных терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне расплодилось великое множество различных конспирологических теорий. Например, о том, будто Пентагон был поражен не самолетом, а ракетой. Или о том, будто в тот день 4 тысячи евреев не вышли на работу во Всемирный торговый центр и избежали смерти, поскольку якобы были заранее предупреждены о готовившемся нападении. Ну и т. д. и т. п.
Левенталь и приглашенный для пущей убедительности руководитель неправительственной программы «За блестящую журналистику» Данте Чинни доказывали нам, что все это неправда, и обещали, что правительство вскоре выпустит доклад на эту тему (он появился через год, но прошел практически незамеченным). Однако репортеры заваливали их встречными вопросами — от злободневных (в частности, о том, почему в Ираке так и не нашли запасов оружия массового уничтожения, на которые США ссылались в 2003 году при вторжении в эту страну) до «вечных» (например, о том, будто граждане США и других западных государств усыновляют детей в слаборазвитых странах, чтобы использовать их органы для пересадки богатым заказчикам).
Все это отчасти напоминало булгаковский «сеанс черной магии» без ее разоблачения. Конечно, голов вашингтонским конферансье-контрпропагандистам никто не отрывал, но они и без того стушевались.
Первый брифинг оказался и последним. Хотя я, например, специально интересовался в Госдепе, когда ждать продолжения.
Удивляться этому не приходится. Попытка была предпринята с явно негодными средствами. Доказать, как у нас говорят, «что ты не верблюд» (американцы это называют prove a negative), в принципе невозможно.
Во всяком случае, это считают аксиомой не только опытные журналисты или профессиональные пресс-секретари, с ходу отметающие такого рода вопросы, но и юристы (поэтому и существует презумпция невиновности; обвиняемый не обязан доказывать, что он чего-то не совершал), и ученые (я однажды ходил на академический брифинг по поводу разоблачения людей, приписывающих себе несуществующие научные заслуги).
Да и политики тоже. Я спрашивал главу МИД РФ Сергея Лаврова, как опровергать напраслину, которая возводится на Россию в разных областях в последние годы. Он признался, что не видит иного выхода, кроме как оперировать фактами со своей стороны и требовать предъявления доказательных фактов от партнеров по диалогу.
Но ведь для этого как минимум требуется обоюдное признание фактов как таковых. А я уже выше рассказывал, как в Вашингтоне относятся к «фактам» и «фикциям».
Поэтому я, как ни странно, считаю, что надо не от фактов идти к согласию, а от согласия к фактам. Сначала признать, что у каждого своя правда, а потом уже искать основу для компромисса. По-моему, в любых отношениях — от семейных до международных — только так и можно договориться.
В американском контексте я вспоминаю историю с Левенталем как попытку бороться с fake news, то есть «лженовостями», еще до того, как это понятие вошло в нашу жизнь. То есть, попросту говоря, до Трампа и его главного информационно-пропагандистского оружия — соцсети Twitter.
Кстати, одна из моих американских коллег, бывший шеф бюро AP при Белом доме Дженнифер Ловен, в свое время уверенно предсказывала, что попытка Трампа общаться с народом «через голову» СМИ обречена на провал. Дескать, люди воспримут это как проявление нечестности, стремление обойти «профессиональные фильтры» для информационных потоков. И, соответственно, с возмущением отвергнут подобный подход.
Когда я это слушал на конференции в Национальном клубе печати США, мне это казалось убедительным; потому и осело в памяти. Но Ловен-то давно не у дел, растит цветы в своем палисаднике. А Трамп все еще на коне и лихо воюет с традиционными СМИ США, именуя их «врагами народа».
При этом он с гордостью утверждает, будто сам и придумал для этих СМИ и их деятельности определение fake, то есть «подтасованный, сфабрикованный, поддельный», а по контексту — и «нечестный, лживый». «Для СМИ на самом деле подходящее слово, один из лучших терминов, которые я придумал, — это „фейк“», — сказал он на заре своего правления в интервью дружественному телеканалу.
Президента США в ответ подняли на смех. На самом деле слово, пришедшее в английский язык, скорее всего, из немецкого, а в общеупотребимую лексику — из воровского жаргона, известно по меньшей мере с конца XVIII века. Если же говорить не про этимологию названия, а про суть, так о том, что пресса «проституирована фальшью» и в ней «ничему нельзя верить», еще в 1807 году писал один из «отцов-основателей» США, главный автор американской Декларации независимости и третий президент страны Томас Джефферсон.
В более недавнем прошлом известен, в частности, вопиющий случай, когда полностью вымышленным оказалось «журналистское расследование», удостоенное в 1981 году самой престижной в США профессиональной награды — Пулитцеровской премии. Премию пришлось вернуть, вокруг лауреата, некой Джанет Кук, и газеты Washington Post, напечатавшей ее душераздирающее сочинение о жизни восьмилетнего наркомана, долго не утихал скандал. Многие специалисты считают, что современная эпоха «лженовостей» за океаном началась именно с той «истории Джимми», а отнюдь не с обвинений президента Трампа в «сговоре» с Россией.
Хотя, если нынешний хозяин Белого дома и погорячился по поводу своего вклада в языкознание, то к популяризации термина, созданию модного тренда он, безусловно, причастен. Именно с его легкой руки словосочетание fake news ворвалось в общественное сознание и политический лексикон в США, а оттуда разлетелось и по всему миру. В Америке некоторые лексикографы признали его «словом года» за 2017 год, в России и других странах оно уже используется без перевода.
В принципе оно, конечно, созвучно современной эпохе, которую на Западе нередко именуют временем «послеправды» (post-truth). Смысл названия — в том, что истина как таковая якобы теряет прежнее значение. В частности из-за мутных потоков лжи, домыслов и заблуждений в безбрежном океане интернета.
Мне это напоминает песню Высоцкого о том, как трудно «голой правде» тягаться с «хитрой ложью», скачущей «на длинных и тонких ногах» краденых лошадей. А американские ученые не так давно доказали, что в социальных сетях ложь и в самом деле разлетается гораздо быстрее и легче правды.
Группа специалистов из Массачусетского технологического института (MIT) провела крупнейшее в своем роде исследование: изучила распространение слухов в сети Twitter с момента ее создания в 2006 году по 2017 год. Непосредственным поводом для работы были теракты 2013 года в Бостоне, устроенные братьями Царнаевыми и породившие массу слухов и домыслов — как ложных, так и со временем подтвердившихся. Владельцы Twitter предоставили MIT доступ к корпоративным базам данных.
Исследователи убедились, что «правде требовалось примерно вшестеро больше времени, чем лжи, чтобы добраться до 1500 человек, и в 20 раз больше — для достижения 10-уровневой глубины каскада», то есть цепочки сообщений в сети. Самыми «заразными», или на профессиональном жаргоне «виральными» (от слова «вирус»), оказались политические лженовости. Распространялись фальшивки в основном людьми, а не «ботами», то есть роботами. В целом у лжи было «на 70 % больше шансов на ретвит, чем у правды».
Интересно, что ученые не проводили различия между «хорошими» и «плохими» новостями. Между тем у журналистов считается аксиомой, что «плохие» — страшные и неприятные — известия почти всегда вызывают больший интерес, чем хорошие и добрые. Я даже спросил об этом руководителя проекта Суруша Вусуги и он подтвердил, что это учитывалось в работе.
«Вы правы, — написал он. — Людям нравится делиться негативными, то есть „плохими“, новостями больше, чем позитивными, то есть „хорошими“. Это подтверждено исследованиями в сфере теории коммуникаций. А лженовости, как правило, более негативны, поэтому и делятся ими с большей вероятностью».
При всей своей научной объективности исследователи из MIT сделали на основании полученных результатов вполне определенный политический вывод. «Дефиниция того, что истинно и что ложно, стала обычной политической стратегией и подменила собой дебаты, основанные на взаимно согласованном наборе фактов», — указали они.
По-моему, это ровно то самое, что я всегда утверждал в спорах с коллегами-пропагандистами в США. У каждого своя правда и каждый по-своему отличает ее от лжи. Читайте исследования MIT, дамы и господа.
11.4. Про пропаганду
Однажды в самом начале президентства Обамы меня пригласили в вашингтонский Музей новостей на встречу с группой старшеклассников из бывшего СССР. Ребят усадили перед электронной картой мира и принялись убеждать, что их страны, раскрашенные для наглядности в неприятные и зловещие темно-коричневые тона, — несвободные или в лучшем случае полусвободные. Большинство детей подавленно молчали, некоторые пытались горячо, но неумело возражать.
Когда пришла моя очередь говорить, я объяснил им, что это был урок пропаганды. Что ради нее, собственно, и возведен в самом центре Вашингтона у подножия Капитолийского холма музейный комплекс стоимостью под полмиллиарда долларов. Что люди, бессовестно пытавшиеся уговорить их не любить родину, служат в организации, именующей себя «Форумом свободы», и подобными лекциями отрабатывают свою зарплату. Что о чужой свободе они пекутся в основном тогда, когда это зачем-нибудь нужно самой Америке, хотя об этом — и, кстати, не только об этом — там не принято говорить вслух…
Разумеется, больше меня на подобные посиделки не звали. Зато сам я еще несколько месяцев пытался выяснить у «ответственных должностных лиц», включая тогдашнего юрисконсульта Госдепа, не противоречит ли увиденное законам самих США по части воздействия на чужих детей. Отстал только после того, как понял, что ничего вразумительного, кроме стандартных разглагольствований о «свободе мнений» и плюрализме, все равно не добьюсь.
Само слово «пропаганда» американцы не любят и даже считают для себя оскорбительным. Наверное, потому что оно ассоциируется у них с неправдой, а сами они искренне верят в свою пропаганду — пусть и под другими названиями. Дома она почти неотличима в глазах большинства от патриотизма. Вовне, в том числе и в общении с иностранными гостями, включая тех же детей, ее обычно именуют «публичной дипломатией».
Кстати, Стенгел, курировавший в Госдепе эту самую «публичную дипломатию», позже признавал, что слово «пропаганда» его не смущает и что его самого на госслужбе «кое-кто называл главным пропагандистом» США. Но все же сам он, по его словам, предпочитал именовать себя «шефом маркетинга Америки как бренда». Что ж, тоже логично: если в стране все подчинено законам рынка, то почему пропаганда должна быть исключением?
Американцы откровенно гордятся тем, что они американцы. Тем, кого это раздражает, можно напомнить слова Федора Достоевского о том, что «не стыдиться своего лица, даже где бы то ни было, есть именно самый главный и существенный пункт собственного достоинства». Сказаны эти слова были в назидание соотечественникам, которым бывает свойственен «дрянной стыдишка за себя», за свое «данное Богом русскому человеку лицо».
Главная задача любой госпропаганды — доказать, что своя система работает. В идеале — что она наилучшая, если вообще не единственно возможная для нормального человеческого существования. В этом убеждают прежде всего свой собственный, но по возможности и чужие народы.
Я всегда считал и считаю, что в целом американская пропаганда сильнее советской, да и российской, и со своей задачей справляется хорошо. Что для населения США вера в существующий строй, в свой образ жизни по сути и есть главная «национальная идея». Что фактически там достигнуто то, к чему стремилось советское Политбюро: народ не только знает, но и разделяет идеологические установки правящих элит.
Но в последние годы и эти установки, и их восприятие заметно меняются. Сбылись и другие мечты Политбюро: престиж и влияние Америки в мире сильно пошатнулись — прежде всего из-за того, что страна глубоко расколота изнутри. Спор между либералами и консерваторами о том, что такое «американская мечта» и как ее правильно воплощать в жизнь, настолько обострился, что его часто сравнивают с идеологической и информационной «гражданской войной».
Сама «мечта» так потускнела, что среди молодежи в США усиливаются сомнения в преимуществах либеральной демократии и свободного рыночного капитализма, растут интерес и симпатии к системным альтернативам, включая социалистическую модель развития. Зримым воплощением идейно-политического кризиса стали фигура и стиль правления действующего президента страны Трампа, а в предвыборной гонке 2020 года — идеологическая платформа социал-демократа Берни Сандерса, доходившего в своей риторике до призывов к «революционному» свержению «олигархической» власти крупного капитала в США.
В самом упрощенном, схематичном виде главный спор в Америке идет сейчас между либеральными глобалистами и консервативными националистами-традиционалистами. У нью-йоркских биржевиков или голливудских продюсеров одни мечты, а у пенсильванских шахтеров и металлургов, айовских фермеров и шоферов-дальнобойщиков из какой-нибудь Северной Дакоты — совсем другие. Первые считают, что деньги можно делать «из воздуха», зарабатывая на финансовых, военных и иных технологиях и услугах по всему миру. Для вторых важно, чтобы рабочие места с достойной зарплатой сохранялись в самой Америке.
Соответственно, первые — за то, чтобы США оставались мировым жандармом и поддерживали «порядок, основанный на правилах», включая свободу движения капиталов и товаров по всей планете. Вторые убеждены, что заниматься надо прежде всего домашними заботами — от ветшающей инфраструктуры до неуклонно дорожающих образования и медицинского обслуживания. А в чужие дела по возможности не соваться, в том числе и с военной силой.
У спора есть партийное измерение. Демократы и особенно социал-демократы считаются сторонниками большого правительства, играющего активную роль в экономической и социальной жизни страны. Республиканцы и либертарианцы уповают на частную инициативу.
В моральном отношении либералы ориентируются на «ценности и идеалы», в том числе и «всеобщие». Консерваторы считают более надежной ставку на прагматизм и индивидуализм, то есть на интересы, в том числе и корыстные.
Все это наглядно проявлялось еще на выборах 2016 года. Демократы во главе с Обамой и Клинтон изображали Америку землей обетованной, а ее народ — уникальной нацией, показывающей пример и внушающей зависть всем остальным. Они презрительно насмехались над Трампом и другими националистами, утверждавшими, что ничего уникального в Америке нет, что свою родину так же любят, ценят и превозносят и другие народы.
Естественно, эти самые другие народны солидарны в этом споре скорее с Трампом и его единомышленниками. Я, например, считаю, что под лозунгами либерального глобализма Америка по сути грабит остальной мир, выкачивая из него к себе чужие мозги и деньги.
Собственно, она этого особо и не скрывает, а наоборот, даже гордится этим. Однажды на День независимости США я ездил на церемонию натурализации новых американских граждан и своими ушами слышал, как гражданство было названо «самым ценным товаром» (commodity), имеющимся в распоряжении властей США.
Дал тогда это определение, причем совершенно серьезно, один из богатейших людей и крупнейших меценатов американской столицы Дэвид Рубенстайн. Выступая с главной приветственной речью, он напомнил, что «страну построили иммигранты», и в подтверждение привел длинный список известных имен.
Среди тех, кого он назвал, были предприниматели-шотландцы Александр Белл и Эндрю Карнеги; бывшие госсекретари США Генри Киссинджер и Мадлен Олбрайт; музыканты Владимир Горовиц и Исаак Стерн (оба последних были родом с Украины), а также Ирвинг Берлин (уроженец Тюмени Израиль Бейлин) и Джон Леннон, Глория Эстефан и Йо-Йо Ма; спортсмены Мартина Навратилова и Хаким Оладжьювон; писатели Сол Беллоу и Эли Визель; архитекторы И. М. Пей и Фрэнк Гери; бизнесмены — сооснователи компаний Intel и Google Энди Гроув (уроженец Будапешта Андраш Гроф) и москвич по рождению Сергей Брин; всемирно известные ученые Энрико Ферми и Альберт Эйнштейн.
Ссылался Рубенстайн и на собственный пример. По его словам, в начале прошлого века его дед в десятилетнем возрасте приехал в США с Украины «после того, как там начались еврейские погромы». Отец был скромным почтовым служащим, не имел высшего образования. Зато он дал его сыну, а тот со временем был приглашен на работу в Белый дом в качестве советника президента Джимми Картера, а позже стал одним из основателей инвестиционной компании Carlyle Group, управляющей теперь активами на сотни миллиардов долларов.
Понятно, что Америка может быть довольна притоком чужих мозгов и талантов. Она в явном выигрыше. Но вот остальным надо, видимо, отчетливо понимать, за чей счет достигается этот выигрыш.
На мой взгляд, разное отношение к пропаганде сильно мешает американцам и россиянам понимать друг друга. Первые не только сами верят в свою пропаганду, но и считают, что другие думают и поступают так же. Известно, что в свое время Рональд Рейган, познакомившись с советским послом в Вашингтоне Анатолием Добрыниным, искренне недоумевал, как такой умный и обаятельный человек может быть убежденным коммунистом. При мне сотрудники аппарата Белого дома радостно удивлялись, что бывавшие там с визитами российские «силовики» не всегда заводили риторические споры — скажем, по поводу угроз со стороны НАТО.
С другой стороны, люди, имеющие за плечами советский опыт, не склонны доверять ничьей пропаганде — ни своей, ни тем более чужой. Вера американцев в идеологические клише их только раздражает, кажется им притворной, то есть лживой. Помню, высокопоставленный дипломат одной из стран СНГ в сердцах сказал об американцах: «Ладно бы они только с трибун вещали, как на партсобрании. Так ведь они и между собой так же разговаривают».
Получается парадокс. В принципе все — за честность. Но при этом одни верят в свою и чужую искренность, а другие — нет. И откуда же при этом взяться взаимопониманию и доверию? Американцы, правда, возразят: если у вас «одни слова для кухонь, другие — для улиц», то это ваша проблема. И будут совершенно правы. На самом деле вера в свой строй жизненно необходима любому народу.
В одном из классических конфуцианских текстов Учитель говорит, что в стране должно быть достаточно еды и оружия, а народ должен доверять власти. На вопрос о том, чем можно в крайнем случае пожертвовать, он называет сначала оружие, а потом и еду и добавляет: «Но без доверия народа государство не сможет устоять».
По словам историков, прежде всего поэтому — а не из-за каких-то материальных причин — рухнули и Российская империя, и Советский Союз. Что до американцев, то они, конечно, заблуждаются, воображая, будто весь мир только и мечтает быть такими же, как они. Но кто осмелится бросить в них за это камень?
Впрочем, от рассуждений о теории информационной и пропагандистской работы пора, пожалуй, перейти к практике. Приведу для наглядности только одну тему — «наши дети в Америке». В годы моей работы за океаном она была, пожалуй, самой болезненной для российского общественного сознания: ничто не вызывало дома такого бурного отклика, как известия о том, что с «нашими детьми», оказавшимися волею судеб в США, что-то неладно.
11.5. Наши дети в Америке
В марте 2010 года мне в Вашингтон позвонила знакомая американка Филлис Мэтти-Джонсон. «Слушай, Андрей, тут такое дело, — сказала она. — Здесь у нас в нашем поселке ребенок умер. Говорят — приемный. И чуть ли не из России».
Сердце у меня екнуло. Переспросив у «бабушки Филлис», как я ее про себя называю, имя и фамилию ребенка, я наскоро покопался в Интернете и принялся звонить в наше консульство. Мне сразу подтвердили, что Натаниэл Крейвер из Кэррол-Тауншип в штате Пенсильвания числится на консульском учете. Что настоящее имя его — Ваня Скоробогатов и что в 2003 году он был усыновлен американцами Майклом и Наннет Крейверами в Челябинске вместе с сестрой-близнецом.
Погиб Ваня на самом деле еще в августе 2009-го, следствие в отношении приемных родителей велось уже несколько месяцев и освещалось в местной печати. В публикациях просто не было упоминаний о российском гражданстве ребенка, поскольку для поселковых американских властей этот факт существенного значения не имел, а местные репортеры в детали, по всей видимости, не вдавались. Но сам факт смерти семилетнего мальчика сомнений не вызывал, о чем я и сообщил дипломатам.
Затем, отправив в Москву первые срочные сообщения, сам поехал в консульство посмотреть документы и обсудить ситуацию. Коллеги-дипломаты, тоже сразу переключившиеся на авральный режим работы, в благодарность за предупреждение поделились тем, чем сами располагали, включая фотографию Вани и Даши Скоробогатовых в большой подарочной коробке с лентами. Это, конечно, сразу многократно усилило эффект от трагического известия: одно дело слышать или читать о смерти маленького человечка и совсем другое — видеть его воочию: нарядным, улыбающимся, ждущим от жизни и взрослых только добра.
Впрочем, дополнительных «катализаторов» на самом деле не требовалось. В Москве и по всей России сразу грянул гром возмущения. Дело Вани Скоробогатова, которого, как позже выяснилось на следствии и суде, приемные родители уморили голодом и побоями, стало одной из последних капель, переполнивших чашу терпения российских властей.
В этом и других подобных случаях американцы не только не обеспечивали безопасность наших приемышей, но даже не ставили российскую сторону в известность, когда с теми что-то случалось. А счет происшествиям, в том числе и со смертельным исходом, шел на десятки. В итоге в 2012 году парламент РФ принял так называемый «закон Димы Яковлева» (по имени одного из погибших малышей), запрещающий усыновление наших детей гражданами США.
У меня, кстати, сохранилась служебная телеграмма по поводу того же нашумевшего дела, которую я в декабре 2008 года послал в Американскую редакцию ТАСС в Москве. Она, правда, немного хвастливая, но зато дает ясное представление о том, чем и как мы занимались на своей журналистской вахте. Названный в ней человек — мой товарищ, который был корреспондентом нашего отделения:
«Хочу привлечь внимание к отличной работе Андрея Суржанского по делу о погибшем Диме Яковлеве.
В понедельник мы первыми — без конкурентов — открыли судебный процесс. Подсказала местная знакомая американка. Во вторник с этой нашей подачи у зала суда, куда ездил Андрей, выстроилась батарея наших телекамер. Но Андрей все равно добыл больше информации, чем у других, потому что законтачил на месте с криминальным репортером из „Вашпоста“, который в вирджинском суде свой человек.
С подсказки этого же репортера Андрей в среду опять поехал в суд, хотя официально все говорили, что до пятницы никаких новостей не ожидается. НИКОГО из наших, включая посольских, там в этот день больше не было. Между тем судья вышел и объявил свой чудовищный по смыслу приговор, и Андрей тут же из коридора (при том, что формально в суд даже нельзя проносить мобильники) отдиктовался.
Посольство, куда мы сразу обратились за откликами, было не в курсе и вынуждено было просить нас поделиться информацией, что мы, естественно, и сделали, поскольку у нас она уже была на лентах. Для нас здесь это тоже важные „очки“ в нашу пользу.
Прошу доложить эту записку начальству и отметить работу Суржанского. Всем большой предпраздничный привет».
В моей собственной профессиональной практике случай с Ваней Скоробогатовым был не первым и не последним. Для меня самым поразительным в нем было невероятное совпадение. Тревогу подняла «бабушка Филлис», которая сама воспитывала на тот момент двух приемных братьев-близнецов из России — Женю и Володю Тулимовых, усыновленных ею после того, как еще один их брат, Виктор, в 2000 году погиб при точно таких же обстоятельствах, что и Ваня, но совсем в другом месте, в штате Нью-Джерси.
Загубили Виктора сын и невестка Филлис, взявшие на воспитание из России сразу трех детей, хотя у них было и четверо собственных. Кажется, они находились под влиянием своей церковной общины. За убийство мальчишки их осудили на 10 лет тюрьмы, но реально отсидели они лишь четыре, поскольку приговор дважды пересматривался, и они вовремя заключили удачную для себя сделку со следствием.
Филлис на суде стояла за правду и свидетельствовала против кровных родных. Когда убийцы оказались за решеткой и их собственных детей приютила та же община, близнецы, которых в Америке звали Джеймс и Джезайя, остались фактически брошенными. И тогда она забрала их к себе, из приемной бабушки стала им матерью и принялась растить на свою скромную пенсию и социальное пособие.
Познакомились мы с ними со всеми, когда она привозила детей в российское посольство на елку. Потом и они приезжали к нам с женой в гости в Вашингтон, и мы ездили к ним в Пенсильванию, куда они перебрались из родного штата, чтобы быть подальше от страшных воспоминаний и недоброй людской молвы.
Еще позже Филлис возила их на родину, в город Свободный на российском Дальнем Востоке. С билетами тогда по моей просьбе помог «Аэрофлот». Ребята встречались с родной матерью, братьями и сестрой. В Москве их приглашали на телевидение, да и вообще поездка широко освещалась в российской печати.
А потом близнецы выросли, пособие на их воспитание платить перестали. Учеба у них изначально не задавалась, да и денег на нее не было, хотя Филлис и пыталась помочь им приобрести какую-нибудь рабочую специальность. Был момент, когда те же телевизионщики опять поманили в Москву, но посулов своих не выполнили.
В общем, насколько я знаю, повзрослевшие братья (в декабре 2019 года им исполнилось 24) в Америке пока еще маются, ищут свое призвание в жизни. И даже имена у них теперь разные. Один остался Джеймсом Джонсоном, другой называет себя не иначе, как Владимир Лутц-Тулимов.
Постаревшая Филлис написала книжку про пережитое и назвала ее «Голос Виктора». Но ни в Америке, ни в России история издателей не заинтересовала. Тому уж и я свидетель: сам ходил в Москве и спрашивал в нескольких местах. Чем еще можно было помочь, не придумал, хотя и не отпускает ощущение, что сделал не все, что мог.
Для меня «бабушка Филлис» — настоящая американская героиня. В тяжелейшей жизненной ситуации она сделала свой выбор по совести, больше от него не отступала и помощи ниоткуда не ждала и не просила. Достойно несла свой нелегкий крест.
И она, кстати, не одна такая. Среди моих знакомых есть американки (почему-то в основном именно женщины), вызывающие у меня благодарное уважение и даже восхищение.
Благодаря Бараку Обаме, устроившему в 2011 году саммит АТЭС на Гавайях, я знаю, что рай на земле существует и находится именно там.
А до тех пор этот американский штат ассоциировался у меня с одним человеком — русской американкой Наташей Оуэн. Эта женщина, по собственной воле превратившая необременительный статус почетного консула России на Гавайях в тяжкий крест неустанной подвижнической заботы о больных детях, служит для меня олицетворением лучших качеств обоих наших народов: русской душевности, отзывчивости к чужой беде и американской деловитости, привычки полагаться на собственные силы, умения собирать вокруг себя единомышленников для решения общих задач.
Познакомились мы с Наташей в 1999 году, под Рождество. История, которую я от нее услышал, была поистине святочной. Трехлетнему Алемжану Шелтику из поселка Моряк-Рыболов Тернейского района на севере Приморья была жизненно необходима операция. Малыш, страдавший детским церебральным параличом, находился в критическом состоянии, и спасти его могло лишь срочное шунтирование сосудов головного мозга. Для операции, однако, не было главного — самого шунта, то есть особого протеза, способного заменить пораженный сосуд.
На помощь пришли американские военные медики, которые вместе с российским почетным консулом привезли тогда во Владивосток в качестве гуманитарной помощи оборудование и припасы из расформированного госпиталя ВВС США. 21 декабря — на следующий день после возвращения из России — хирург из Техаса майор Дэвид Смит позвонил Наташе Оуэн в Гонолулу и сообщил, что нашел нужный шунт.
Выяснилось, однако, что в канун Рождества по западному календарю прекращалось авиационное сообщение между тихоокеанским побережьем Америки и российским Дальним Востоком. Тем не менее благодаря совместным стараниям коллег Смита в Техасе и Пентагоне, представителей «Аэрофлота» в Сан-Франциско (штат Калифорния) и Сиэтле (штат Вашингтон) необычный груз был в ночь с 25 на 26 декабря доставлен во Владивосток последним в том году рейсом российской авиакомпании из Сиэтла. Днем ребенка прооперировали. Состояние его было обнадеживающим, хотя дальнейшей судьбы его я не знаю.
Позже мне доводилось встречаться с российскими и американскими участниками проекта, который с энтузиазмом «раскручивала» тогда моя знакомая. Замысел был во многом уникальным, поскольку предполагал гуманитарное сотрудничество военного Тихоокеанского командования США и гражданских властей Приморья. У него имелись сторонники, причем весьма влиятельные (как мне рассказывал тогдашний главный хирург ВВС США трехзвездный генерал Пол Карлтон, об американо-российской программе «Надежда», частью которой была эта инициатива, докладывали даже лично президенту Биллу Клинтону), но были и убежденные противники, остававшиеся по сути на позициях холодной войны.
После смены власти в Вашингтоне программа была свернута, но к тому времени в ее рамках было проделано уже немало. В частности, помимо отправки в Приморье и Магадан оборудования и медицинской техники, там был проведен медико-экологический мониторинг в школах и детских садах Владивостока.
А Оуэн, которая до этого несколько лет поддерживала школу-интернат для больных детей в Екатериновке и собрала с помощью российских дипломатов деньги на создание физиотерапевтического центра в Уссурийске, загорелась новой, еще более смелой идеей. По опыту общения с калифорнийскими медиками она знала, как много значит в борьбе с детскими раковыми заболеваниями не только само лечение, но и реабилитация: профессиональная медицинская, социальная и морально-психологическая поддержка маленьких пациентов, их родных и близких. Во многом благодаря такой заботе, как мне тогда объясняли специалисты, в США излечиваются примерно три четверти детей, заболевающих раком.
И вот теперь в курортном поселке Седанка под Владивостоком работает реабилитационный центр для детей с онкогематологическими заболеваниями. Наташа вложила в этот проект всю душу, собрала около 2 млн долларов (она всегда особо отмечает предпринимателя из Сатки в Челябинской области Сергея Коростелева, давшего первые 200 тысяч), заручилась поддержкой патриарха Алексия и министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова (собственно, дипломаты помогали «всем МИДом»). Позже, по ее словам, тогдашний председатель Госдумы РФ Геннадий Селезнев и главный детский гематолог страны академик Александр Румянцев помогли провести через парламент решение о создании профильной службы при Минздраве и сети реабилитационных центров для больных детей по всей стране.
В принципе это могло бы служить тем самым «хеппи-эндом», который по канонам жанра полагается иметь всем святочным рассказам. Но, к сожалению, в случае с Наташей концовку испортила та же администрация Обамы. В январе 2016 года она решила закрыть пять из шести российских почетных консульств в США (одно оставили, потому что у американцев имеется в России одно собственное).
Такого не бывало даже в годы холодной войны, поскольку почетные консулы вообще не занимаются политикой, а помогают решать сугубо насущные вопросы наподобие поисков шунта для больного ребенка или оказания содействия соотечественникам, оказавшимся в сложной ситуации в чужой стране. В целом их главная функция — помогать налаживать контакты между людьми.
Власти США всегда утверждали, что ценят такие гражданские контакты так же высоко, как политические, экономические и иные связи. Но вот взяли и порушили работу почетных консульств по сути дела из чистой мстительности — в угоду сиюминутной политической конъюнктуре. Обаме было обидно, что «перезагрузка» отношений с Россией, которую он рассчитывал сделать одним из «коронных бриллиантов» своего политического наследия, в итоге вышла ему боком.
Наташа мне позже сказала по поводу закрытия консульств: «Они, наверное, рассчитывали на то, что люди, которые будут страдать от этого, станут ненавидеть Россию. Но получилось не так, а ровно наоборот».
В 2014 году Россия приостановила свое участие в американской образовательной программе для старшеклассников Future Leaders Exchange (FLEX, «Обмен будущими лидерами»). Тогда об этом говорили приглушенно, но задним числом можно пояснить, что случилось: один из юных участников программы вовремя не вернулся домой. А когда его стали искать, выяснилось, что он попал под влияние однополой «супружеской пары» и решил остаться в США, поскольку новые знакомые обещали ему свою опеку и помощь в учебе.
Российские дипломаты, которые пытались помочь родителям нашего недоросля и добивались от США выполнения условий программы (американцы всегда сами же настаивали на том, чтобы одним из таких условий было обязательное возвращение участников домой), в ответ слышали, что, мол, никто не имеет права вмешиваться в чужую личную жизнь. К тому же, если я правильно помню, доброхоты-опекуны юнца сразу обратились за его «защитой» в суд, а американской Фемиде исполнительная власть — не указ, даже если бы та и хотела вмешаться.
В России эти пикантные подробности были подавляющему большинству неизвестны, и многие доброхоты возмущались: вот, мол, собственные бюрократы не пускают наших детей в Америку. Ни насовсем, ни даже погостить. И даже за чужой счет, что почему-то вызывало особое раздражение.
Меня это, по правде говоря, сильно удивляло. Я много об этом думал, и вот к чему пришел.
Лозунг «Давайте отдадим наших детей в чужие руки, им так будет лучше» в моей голове не укладывается. По-моему, нормальные люди так рассуждать не могут. Даже крайний случай — «У нас ребенок умрет, а там его могут вылечить» — в принципе не составляет исключения. Да, в безвыходных ситуациях, очевидно, надо жертвовать всем ради жизни и здоровья ребенка. Но при этом ясно сознавать, что правильный подход — отправить на лечение туда, где оно есть, оплатить его из любых источников, включая государственные, а затем вернуть свое чадо домой. Так, как сделали бы любые нормальные родители. А просто сбыть с рук, с глаз долой, из сердца вон — это позор.
Кстати, как я уже отмечал, американцам в подобной ситуации и в голову не пришло бы рассчитывать на каких-нибудь заморских благодетелей. Они и на своего собственного «дядю Сэма» в этом смысле не особо оглядываются. Главная опора в подобных случаях — родные и близкие, церковь, а также профильные общественные организации, прежде всего объединения людей, сталкивающихся с той же проблемой, включая тяжелые и редкие болезни. Здесь это называется «переплетением корней травы», и эти «сетевые технологии» существуют в Америке чуть ли не со времен ее основания, а при нынешнем уровне компьютеризации охватывают буквально любую нишу. И реально помогают реальным людям.
В самом начале своей работы в Америке я безоговорочно выступал за международные усыновления и с восторгом писал о подлинных чудесах любви и великодушия — наподобие случая, когда американский ветеран-инвалид Рональд Гринфилд, вернувшийся на одной ноге из Вьетнама, в буквальном и переносном смысле поставил на ноги двух мальчишек из Подольского детдома. Я сам видел, как те уже подростками чуть ли не чечетку отбивали на своих протезах на приеме в нашем посольстве.
Но, к сожалению, со временем мне открылась и изнанка детской «американской мечты». Я писал, наверное, обо всех местных ЧП с приемными детьми из России за два десятка лет. Был лично знаком и с некоторыми из наших ребят, и с теми, кто реально пытался помочь им в США — от «бабушки Филлис» до соцработницы из Техаса Дианы Блэк, опекавшей брата и сестер Климовых (она, кстати, тоже написала про этот свой опыт книгу и тоже пока не смогла ее издать). При этом с не меньшим уважением относился и к российским дипломатам в США, особенно юристам, делавшим все возможное для защиты интересов наших юных соотечественников.
В целом, как мне теперь ясно, усыновления в США — это бизнес. Конечно, очень специфический, но и весьма прибыльный. И дети в нем, как ни кощунственно это звучит, — своего рода «живой товар», предмет «купли-продажи», в том числе на профильных электронных «биржах».
В 2013 году британское агентство «Рейтер» опубликовало итоги своего журналистского расследования на эту тему. Публикация так и была озаглавлена: «Детская биржа. Взгляд изнутри на американский подпольный рынок приемных детей».
Российские дети всегда пользовались на этом «рынке» повышенным «спросом», как белые и сравнительно «недорогие» (хотя стоимость усыновления все равно исчислялась в среднем десятками тысяч долларов). В том числе и поэтому их в США было много — по некоторым оценкам, более 60 тысяч человек.
Все они как минимум до совершеннолетия оставались российскими гражданами. Именно поэтому наши дипломаты в меру своих сил и возможностей пеклись об их судьбе. И так было всегда — не только при нынешнем обострении отношений, но и в самые что ни на есть благополучные «перезагрузочные» годы. Не случайно именно тогда по настоянию Москвы было заключено профильное межправительственное соглашение.
Другое дело, что американцы всегда признавали законность этого российского интереса только на словах. Для них с момента получения иммиграционного статуса в США ребенок становился американским, а какое там у него еще гражданство, по большому счету никого не интересовало.
В теории это вроде бы не так уж и важно: как-никак, Америка считает себя образцом правового государства. На практике, однако, права и интересы детей удручающе часто нарушались, а защищать их если и удавалось, то с большим трудом и, несмотря на все договорные обязательства, при практически полном «невмешательстве» со стороны федеральных властей США.
Именно такая ситуация наблюдалась и в истории с подростком-«невозвращенцем», приведшей к приостановке программы FLEX. Мера была, конечно, крайняя, но вынужденная. Недовольных «запретом» я бы спросил: «А вы отпустите своего ребенка в гости, если он может и не вернуться оттуда домой? Если его там без спросу решат „приютить“, якобы для его же блага? И даже если сам недоросль будет с этим согласен?»
Таких программ я тоже перевидал достаточно. Первое, что в них бросается в глаза, — это несоответствие названия «обмен» сугубо одностороннему содержанию. Та же FLEX работала только на прием в США «будущих лидеров» в возрасте 15–17 лет из постсоветских государств, за исключением стран Прибалтики, Беларуси и Узбекистана. Выше я уже рассказывал, как однажды попал на сеанс «промывания мозгов» таким несовершеннолетним гостям в вашингтонском Музее новостей.
Собственных же школяров американцы направляли за рубеж по другим программам. Не припоминаю случаев, когда бы юных американцев за рубежом чем-то всерьез обижала принимающая сторона. Во всяком случае, в прессе упоминания о подобном никогда не встречал.
Средства федерального бюджета США на FLEX и другие подобные проекты тратятся, конечно, осмысленно. Доказывая их необходимость, специалисты по «публичной дипломатии» неизменно подчеркивают, что это один из самых эффективных способов укрепления международного престижа США, интереса и симпатий к американскому образу жизни. Летом 2020 года Виктория Нуланд вообще предлагала открыть всем российским подросткам определенного возраста безвизовый доступ в США.
Хронический глобальный дефицит симпатий в Вашингтоне сознают и воспринимают достаточно болезненно; деньги на агитпроп выделяют исправно. А тот оголтело превозносит «права и свободы личности», как чуть ли не единственную «универсальную ценность».
При этом, кстати, невольно складывается впечатление, что эти самые права и свободы — не только боготворимая американцами святыня (это действительно так, пропаганда работает прежде всего в собственной стране), но и вполне прозаический инструмент государственной внешней политики США. Своего рода «американский пылесос», собирающий со всего мира чужие мозги и деньги за счет притягательной силы «идеалов». А не приноси они подобной осязаемой выгоды, ни в какой политический принцип Вашингтон бы их и не возводил.
Я уже упоминал, как в 2011 году ставил на брифинге в Белом доме вопрос об оборотной стороне американской свободы. Какой скандал вспыхнул из-за этого в вашингтонской прессе, как меня обвиняли не только в «покушении на святыни», но и чуть ли не в «разжигании новой холодной войны». Как позже тезис об оборотной стороне свободы публично оспаривал даже сам президент США Барак Обама.
Теперь же меня преследует еще более крамольная мысль. По-моему, своеволие, эгоизм, личная корысть — не оборотная, а самая что ни на есть лицевая сторона американской свободы. Потому что именно они создают главную «тягу» в том самом «пылесосе». Никто ведь не манит — и не едет — в Америку поработать на благо общества. Наоборот, подразумевается, а то и открыто говорится, что думать исключительно о собственной выгоде, делать для собственного преуспевания «все, что не запрещено законом» — правильно и даже почетно.
Получается, что и сама свобода так поступать нужна для поддержания тяги в «пылесосе». А хваленая «власть закона» в США в таком случае не более чем защитный механизм, выработанный обществом из-за того, что без него дикая вольница одержимых личным успехом людей, к тому же имеющих почти неограниченный доступ к оружию, просто опасна.
Конечно, свобода — дар Божий человеку — безусловная ценность. Но она по определению предполагает и личный выбор, то есть ответственность за то, как этот дар используется. То есть известный тезис — «свобода лучше, чем несвобода», — как минимум требует уточнения: свобода от чего и во имя чего?
При всем том хороших людей повсюду, включая и США, несравненно больше, чем плохих. Американцы действительно устроили свою жизнь многим на зависть. И извиняться за это, а тем более уступать кому бы то ни было свое привилегированное положение совершенно не собираются. Наоборот, всеми силами стараются его сохранить и укрепить, в том числе и за счет приезжих.
А у тех — свой интерес. Вот конкретный пример: коллега-москвичка при мне несколько раз привозила ребенка с тяжелым заболеванием на обследования и лечение в Национальный институт здравоохранения США близ Вашингтона. За счет американцев, с проживанием в чудесной гостинице прямо при медцентре. И то, что приглашали ее хозяева в собственных научных интересах, ей было безразлично. Она мечтала о чуде, верила в него — и оно в ее жизни сбывалось.
11.1. Аккредитации на американо-российский саммит в Кроуфорде, 14 ноября 2001
11.2. Крым наш. Брифинг в Белом доме 21 марта 2014 года. На трибуне пресс-секретарь Джей Карни. По бокам помощники президента Сюзан Райс и Бен Родс
11.3. Олимпийцев США принимают в Белом доме после их возвращения из Сочи. Апрель 2014
11.4. Общее фото подгруппы по СМИ президентской комиссии по сотрудничеству России и США после заседания в Вашингтоне, 2012
11.5. Автор с М. С. Гусманом на заседании подгруппы по СМИ президентской комиссии по сотрудничеству России и США в Санкт-Петербурге, 2013
Наши дети в Америке:
11.6. Ваня и Даша Скоробогатовы
11.7. Мои американские героини. Наташа Оуэн с мужем Тоби
11.8. Мои американские героини. Филлис Джонсон
11.9. Автор с Дианой Блэк и Алексеем Климовым в посольстве РФ в Вашингтоне. Июнь 2014