Добавлю к этому еще одно собственное воспоминание. Именно советник Клинтона по России, Украине и Евразии Марк Медиш в свое время доходчиво объяснил мне подход Вашингтона к постсоветским государствам. «Мы понимаем, что для вас они всегда были, есть и будут ближними, — сказал он. — Но свою задачу видим в том, чтобы при этом они всегда оставались для вас зарубежьем».
Яснее, пожалуй, не скажешь. И в этом смысле, по-моему, с тех пор ничего и не изменилось.
Впрочем, я несколько забежал вперед. Для меня Клинтон был первым американским лидером, которого я мог наблюдать с близкого расстояния. Я приехал в Вашингтон сразу после его переизбрания и присутствовал на его второй инаугурации. Заключительные четыре года его работы проходили у меня на глазах. Я считаю, что он был одним из самых одаренных президентов в новейшей истории США. И уж точно — самым удачливым, поскольку правил сразу после распада СССР и пользовался плодами американской гегемонии: и экономическими, и политическими.
Официально Клинтон находился у власти в 1993–2001 годах. Но для людей, непривычных к американскому политическому календарю, стоит уточнить, что на самом деле правильнее, видимо, считать не от инаугурации до инаугурации, а от выборов до выборов. По сути власть нового президента в США начинается с момента избрания, хотя по форме ему приходится ждать официального вступления в должность в январе следующего после выборов года.
В данном случае в ноябре 1992 года молодой арканзасский губернатор-демократ победил по итогам всеобщего голосования действующего президента страны республиканца Буша-старшего, которому помимо всего прочего серьезно помешал независимый кандидат техасский миллиардер Росс Перо (то есть и в этом Клинтону повезло). Но восемь лет спустя Буш-младший «отомстил за отца», одолев Альберта Гора, который был вице-президентом, то есть «вторым номером» в клинтоновской администрации.
22-я поправка к Конституции США, принятая после смерти Франклина Делано Рузвельта, позволяет главе американской республики занимать свой пост не более двух четырехлетних сроков. Клинтон перед самым окончанием своей восьмилетки публично предлагал уточнить и ослабить это ограничение, дополнив его одним словом — «подряд» (two consecutive terms).
Теоретически это могло дать ему возможность после перерыва вновь баллотироваться в президенты; он был уверен, что выиграл бы. Идея подхвачена не была, но он все же пытался вернуться в Белый дом в качестве супруга Хиллари Клинтон. Та дважды участвовала в президентских гонках, но проиграла сначала однопартийцу Бараку Обаме, а затем республиканцу Трампу.
Она почти открыто предлагала избирателям голосовать в ее лице сразу за двоих, то есть и за нее саму, и за ее супруга. Дескать, в случае возвращения к власти править будем вместе. Но американцев, которые в большинстве своем ее откровенно недолюбливают, это не прельстило.
Думаю, Биллу Клинтону при всей его талантливости и удачливости вряд ли доставляет большое удовольствие оглядываться на годы своего президентства. Помнят его и будут помнить прежде всего из-за позорного служебного романа с юной стажеркой Белого дома Моникой Левински.
Этот скандальный адюльтер едва не стоил Клинтону высшего государственного поста. Он стал всего вторым президентом в истории США (после Эндрю Джексона в 1868 году), подвергшимся импичменту, хотя и удержавшимся все же у власти. Третьим позже стал Трамп. Никсон, как известно, перед лицом неминуемого изгнания из Белого дома из-за Уотергейтского скандала сам ушел в отставку.
Ключевая, на мой взгляд, фраза Клинтона была произнесена по поводу того же скандала с Левински. «Я это сделал по наихудшей возможной причине — просто потому, что мог» (I did something for the worst possible reason — just because I could), — признал он однажды, объясняя причины своего поведения. То есть мог себе это позволить, был уверен в своей безнаказанности.
Лично я ему за эту цитату признателен. По-моему, она хорошо объясняет не только его персональные грешки, но и комплекс вседозволенности в поведении Вашингтона на международной арене.
Кроме того, цитата напоминает, что отсутствие иных возможностей — это благо, которое надо принимать с благодарностью. С желаниями лучше быть осторожными. Бог знает, до чего они бы нас довели, если бы мы могли все их реализовывать.
Американцы шутят, что за каждым успешным мужчиной стоит женщина, а за этой женщиной — его жена. Сколько дам за спиной у Клинтона, я судить не берусь, но жена у него за плечом маячила постоянно.
Хотя и ей скорее всего аукались его грешки. Как уж они там выясняли отношения между собой, это их дело (со слов самого Клинтона известно, что после скандала с Левински они с женой и дочерью больше года проходили курс семейной реабилитации с психотерапевтами), но со стороны их регулярные публичные рассказы «по секрету всему свету» о том, как они в студенчестве познакомились и полюбили друг друга, всегда выглядели насквозь фальшивыми. А Хиллари по всем опросам как раз и вызывала у избирателей наибольшую неприязнь и отторжение своей неискренностью.
В целом как минимум с вашингтонского периода их брак производил впечатление не семейного, а скорее политического союза двух достаточно циничных людей, преследующих общие цели — не только политические, но и финансовые. Но после бесславного завершения второго президентского «забега» Хиллари акции фамильного предприятия обрушились. Билеты на совместные выступления Клинтонов в 2019 году продавались, по язвительному определению делового издания Investor’s Business Daily, «дешевле бургеров» в «Макдоналдсе».
Впору было пожалеть и бывшего президента с повадками плейбоя, вызывавшего у меня ассоциацию с антигероем стихотворения Евгения Евтушенко «Дитя-злодей», и его супругу. Хотя уж ее-то кому бы и жалеть, но не нам. В должности госсекретаря США она, «колеблясь вместе с линией партии», поначалу заверяла Москву в готовности Вашингтона «ехать вместе много миль» в одной машине, заведенной с помощью «перезагрузки» отношений, а затем пришла к откровенной русофобии.
Знающие люди утверждают, что непритворной с ее стороны была антипатия. Зато оптимистичное сравнение с машиной я слышал лично, поскольку оно прозвучало в интервью ТАСС, которое я же и организовывал. Тогда, кстати, мой шеф Михаил Гусман буквально вытряс из Клинтон обещание еще одного разговора на телекамеру в случае избрания ее президентом США. Но ловить ее на слове нам не пришлось.
Работу, заставляющую постоянно учиться, принято сравнивать с жизненными университетами. Но для меня четыре года взаимодействия с администрацией Билла Клинтона были, пожалуй, скорее «начальными классами» — и очень даже полезными — вашингтонской журналистской и политической школы.
Главный ее предмет — это источниковедение в самом широком смысле, включая поиск и прокладку троп к самым ценным информационным источникам в ближайшем окружении президента. Кстати, сразу скажу, что в команде Клинтона для меня «потолком» был выход на его друга Строуба Тэлботта, курировавшего отношения с Россией в должности первого заместителя госсекретаря. Да и то для решения профессиональной задачи пришлось тогда скооперироваться с коллегами-журналистами из малых стран Западной Европы.
Вообще, конечно, освоение бюрократических премудростей давалось нелегко. Например, я с ходу допустил с виду мелкую, но на самом деле значимую оплошность: отдал другому тассовцу, своему другу, приглашение на Рождественский прием для прессы в Белом доме, поскольку приглашение было на два лица, а я прибыл к новому месту службы поначалу без семьи.
Сделал это из лучших побуждений — чтобы друг сходил на праздник с женой, но в итоге сам был вычеркнут из списков и восстановиться в них смог уже только при Буше. И приглашений «на елочку» к президенту мы три года вообще не получали. А это, между прочим, одна из самых зримых и весомых привилегий, распределяемых пресс-службой Белого дома. Точнее в нашем случае ее подразделением в Совете национальной безопасности (СНБ США), поскольку контактами с иностранной прессой ведает именно он.
Впрочем, не исключено, что в лишении нас этой привилегии не было, как говорят американцы, ничего личного, что намек был шире. Позже, когда мне доводилось договариваться для своего начальства об интервью с хозяевами Белого дома, я приватно боролся за корпоративные интересы ТАСС, но публично всегда подчеркивал, что честь оказывается не конкретным журналистам и даже не агентству в целом, а стране.
А при Клинтоне таких интервью не было. И вообще нам исподволь, но достаточно недвусмысленно давали понять, что больше не видят смысла особо с нами церемониться. Так, и постоянный рабочий пропуск в Белый дом — так называемый hard pass — мне тоже оформили уже при Буше, когда и Россия, и российско-американские отношения становились уже несколько иными.
Возможно, я утрирую. Но мне кажется, что и в подобных мелочах проявлялась фундаментальная двусмысленность подхода клинтоновской команды к нашей стране.
Хотя напоказ все выставлялось в лучшем виде. В 1997 году США на правах страны — хозяйки саммита «Большой семерки» в Денвере (штат Колорадо) пригласили туда Россию; группа переформатировалась в «восьмерку». Ранее Россия вступила в МВФ и Всемирный банк и при поддержке Вашингтона стала одним из их крупных заемщиков. Стартовали переговоры о присоединении к ВТО.
В двусторонних отношениях нам также обещали содействие в преобразовании экономики и поддержании на должном уровне безопасности, прежде всего ядерной. Разумеется, под американским контролем. Москва и по сей день старается объяснить Вашингтону, что на самом деле безопасность может быть только общей — единой и неделимой.
Еще на Ванкуверском саммите 1993 года была учреждена межправительственная Российско-американская комиссия по экономическому и технологическому сотрудничеств