Все написанное в этом так называемом “дневнике” — сплошной, жуткий наговор на себя, сплошная неправда. В Саратове вместе в нами были эвакуированные все семьи заместителей наркома авиационной промышленности, которые жили вместе с нами летом на даче под Саратовом, а сейчас находятся в Москве.
Дементьева Е.П. и сын ее Геннадий
Воронина З.С. и дочь Валентина
Кузнецова Т. Д. и сыновья Юрий и Игорь.
В даче, где помещалась моя семья, жила домработница Солодовникова, Рахиль Григорьевна Гуревич, хорошо знающая Володю с 6-тилетнего возраста, Раиса Евсеевна Картушева с дочерью Рузанной, мои и мужа родственники. Все они могут подтвердить следствию, что Володя в Энгельсе ни разу не был и всех гадостей, указанных в этом “дневнике”, не делал. В Саратове в театре ни разу не был. Он не только не ночевал дома, как там написано, но никуда с территории дачи не уходил, за исключением трех случаев. Два раза уезжал в г. Саратов с моими родственниками, и один раз Володя и Юра пошли в г. Саратов днем, без разрешения, за что им обоим были сделаны большие внушения. Эти же свидетели расскажут данному следствию, о том, что в этом “дневнике” совсем не написано, чем в действительности Володя жил в Саратове. Настроение его было глубоко патриотическим, он проявлял исключительный интерес к положению на фронтах, следил за сводками, писал отцу, что сейчас мальчикам его возраста нельзя ничего не делать, что надо чем-то помогать фронту. Спрашивал у отца, может быть, сейчас правильно было бы вместо средних школ иметь только ремесленные училища и пойти работать на завод. Получив ответ отца, что основное для него сейчас отлично учиться, усиленно готовился к началу учебного года в Саратове и, начав его там, окончил в Куйбышеве отличником, получив похвальную грамоту. В Саратове Володя поставил перед нами вопрос о необходимости тщательно проверить сторожа территории, поскольку тот вел политически вредные разговоры. Об этом я передала директору завода т. Левину, сославшись на Володю.
То немногое, что написано Володей о его жизни в Куйбышеве, тоже неправда и наговор на себя. Описанного в нем какого-то утонченного знакомства с девочкой Наташей через записки, посылаемые ей от имени мальчика Романова не было, как и не было знакомства с этой девочкой до весны вообще. Еще в декабре 1942 г. в Куйбышеве у Володи не было товарищей, и его нельзя было после школы без большого труда отправить гулять из дома. Володя очень много занимался, т. к. в Куйбышеве учебный год начался на месяц раньше, чем в Саратове, увлекался языками, изучая в школе немецкий язык, самостоятельно по самоучителю начал изучать английский язык. Прилагаемые к этому заявлению копии писем Володи к отцу от 4.XII. 41 г.; 27.II.42 г.; 5. III. 42 г. подтверждают правильность мной написанного. а свидетели Солодовникова, моя сестра Клецкова А.М., могут лично подтвердить это следствию.
В Куйбышеве действительно произошел в конце учебного года, перед испытаниями, т. е., вернее, перед последним испытанием, очень тяжелый случай. Володя, его товарищ по классу Юрий Коренблюм и девочка Наташа, ученица той же 6-й Советской школы, классом старше, с которой Володя познакомился и начал встречаться, вместе с Юрой Коренблюмом во второй половине марта ушли из дома, и их не было около суток. Ушли они потому. что, узнав об этой дружбе и выяснив, что эта девочка плохо учится, плохого поведения, о чем мне сказала заведующая 6-й школой, я категорически запретила Володе эту дружбу. После возвращения Володя очень много пережил, ему было очень стыдно, свидетелями чего являются беседовавшая тогда же с ним в Куйбышеве директор Кремлевской больницы Климовицкая З.В. и Рейзен Р.А. Вскоре мы уехали из Куйбышева, и Володя лето 1942 г. спокойно и хорошо провел на даче с единственным товарищем Геннадием Лебедевым, сыном работника дачного хозяйства СНК, и жившими у меня Таней Рейзен, Юлей и Эллой Березиной. В связи с тем, что в начале осени 1942 г. не предполагалось открытие в Москве школ, Володя просил не уезжать из Москвы и разрешить ему работать на заводе и что заниматься он будет самостоятельно, сдавая экстерном. Об этом Володя просил неоднократно в присутствии всех домашних и Р.А. Рейзен.
Этот “дневник” нас буквально ошеломил, и сдавая его тов. Шейнину, мы просили его установить, в каких целях он был надуман и написан Володей и, несомненно, написан только с начала учебы в школе № 175. Со своей стороны, считаю, что он был написан с целью понадобившегося Володе бахвальства, к тому же отвратительного и циничного, перед товарищами. Поэтому вначале этот дневник был у Пети Бакулева, затем у Леонида Реденса. Вспоминаю и другой случай, имевший место прошлой зимой. Володя в этот год очень увлекался идеей учиться в дипломатической школе и в будущем быть дипломатическим работником. Он изучал языки — немецкий, английский, испанский. Очень интересовался дипломатией, спрашивал у меня и Раисы Михайловны Уманской, есть ли в Москве дипломатические учебные заведения. Зимой, в мое отсутствие к нам пришел наш старый товарищ, знавший Володю с раннего детства, батальонный комиссар А.А. Баранов и беседовал с Володей. После моего возвращения мне рассказал тов. Баранов о том, что Володя у него спросил: “Андрей Алексеевич, а если я научусь врать и хорошо изучу иностранные языки, из меня получится хороший дипломат?” Т. Баранов, а позднее и я Володе очень хорошо объяснили, что такое дипломат. В разговоре со мной по этому вопросу Володя оставался при сознании того, что в действительности дипломат должен быть честным перед своей родиной, но перед другими государствами он должен иногда врать, иначе, какой же он дипломат.
Читая это ужасный “дневник”, думаю, что в представлении Володи это являлось своеобразной практикой в вранье.
1. Все документы, принесенные нам Леонидом Реденсом, включая “дневник”, а также найденные два документа у Володи: письмо к нему Вано Микояна, адресованное второму консулу «Четвертой империи» от второго консула той же «империи» и документ, адресованный «рейхсканцлеру» В. Микояну и «госсекретарю» Кузнецову от группы Пети Бакулева, а также найденную после смерти Володи у него в комнате книгу Раушнинга “Гитлер говорит”, данную Володе, как выяснилось, Вано Микояном, а также письма к Володе от Нины Уманской, и все, что я считала, может помочь следствию, я все сдала в прокуратуру Союза т. Шейнину.
2. Судя по этим материалам, по протоколам допроса Артема Хмельницкого и Леонида Реденса (в протоколе допроса Вано Микояна этот вопрос не получил освещения), с которыми я и муж были ознакомлены у Прокурора Союза т. Бочкова после окончания следствия и подписания заключения прокурором Союза т. Бочковым, а также из беседы с Петей Бакулевым после окончания следствия, я поняла, вся деятельность этих по своей форме и существу отвратительных фашистских групп выразилась в отвратительной переписке, различных нездоровых интригах и перепалке документами внутри и между группами. Такая же оценка была дана нам в прокуратуре Союза т. Бочковым и т. Шейниным, т. е., что ребята увлеклись этой детской игрой.
3. Володя поступил впервые в школу № 175 в октябре 1942 г. До этой школы он был знаком и дружен несколько лет с Юрой Кузнецовым и 2–3 раза виделся в Куйбышеве с Артемом Хмельницким. С остальными мальчиками, бывавшими у нас за этот учебный год, т. е. Петей Бакулевым, Леонидом Реденсом, Армандом Гаммером, Вано и Серго Микоянами, сын познакомился только в этой школе. Классный руководитель школы Т.М. Бучнева неоднократно говорила мне, что она недовольна дружбой Володи с Артемом Хмельницким, Леонидом Реденсом, а позднее и дружбой с Вано Микояном, давая им оценку как плохим ученикам, не интересующимися учебой, плохой дисциплиной, и усиленно настаивала на дружбе Володи с Армандом Гаммером, характеризуя его лучшим отличником и вообще лучшим мальчиком в классе. Также рекомендовала подружиться Володе с Петей Бакулевым, давая ему хорошую оценку.
4. Никогда у Володи или у кого-либо из перечисленных товарищей, бывая с ними, часто беседуя, указывая им на многие недостатки, я не видела не только фашистских настроений, но хотя бы малейшего намека на их симпатию к фашизму. Наоборот, Юра Кузнецов и Вано Микоян были членами ВЛКСМ, а Володя готовился к вступлению в комсомол в конце 7-го класса. Для этой цели в его день рождения 18 сентября я подарила ему устав ВЛКСМ и книгу “Комсомол в боях за родину”. В конце учебного года Володя написал заявление о приеме его в комсомол, показывал это заявление мне и отцу и хотел отдать его после исправления всех плохих отметок.
5. Вскоре после начала учебного года у Володи и Вано Микояна началась большая дружба. В своих показаниях Прокуратуре Союза Вано Микоян пишет о том, что он познакомился с Володей в октябре 1942 г. и что у них отношения сложились близкими и дружескими. Это неискренне и неправда. Правда, может быть, Вано всегда относился к Володе неискренне и под дружбой понимал что-то еще, мне неизвестное, но я должна показать следующее. Вскоре после начала учебного года Вано стал бывать у нас ежедневно, а иногда и два раза в день. Заходил за Володей в школу, приглашал его к себе на квартиру и на дачу. Ходили вместе в кино и в театры. Беспрерывно, не успев разойтись, звонили друг к другу по телефону. Давал Володе читать книги, дал даже совершенно секретную книгу Раушнинга “Гитлер говорит”. Вано, в своем желании быть чаще у Володи дошел даже до того, что однажды я и его мать А.Л. совершенно случайно уличили его во лжи дома. Он попросил у мамы разрешения пойти вечером к Володе, соврав ей, что к Володе должна прийти учительница по физике и что они должны вместе заниматься. Узнав из разговора со мной, что это неправда, А.Л. Микоян подозвала Вано к телефону, сделала ему строгое внушение и предложила немедленно возвратиться домой.
Дружба эта, как мы дома видели, Володю захватила полностью. Все его школьные товарищи, бывавшие у нас с первых дней учебы, были оставлены. Приходили Леонид Реденс и Артем Хмельницкий, но уже значительно реже, Володя их называл просто “товарищи”, а другом своим он называл только Вано. Поэтому даже питая к Нине Уманской очень хорошие чувства, бывали все же они всегда вместе — Володя, Вано и Нина. Даже 1-го июня, Володя. получив от меня просьбу получить заказанные мной цветы к отъезду Уманских и вместе с моим письмом отвезти к Уманским и попрощаться с ними, позвонил Вано, заехал за ним и вместе с ним выполнил эту просьбу. Из показаний Вано я узнала, что до Володи у Вано был роман с Ниной Уманской. Володя относился к Вано очень хорошо, считая его очень умным, начитанным и хорошим товарищем. Для нас в семье было ясно, что Вано в глазах Володи является большим авторитетом и просто какой-то гордостью. Уже позднее, когда после болезни Володи дифтеритом он усиленно исправлял плохие и посредственные отметки, Володя в своей искренней любви к Вано сказал мне, как бы воздействовать на Вано, чтобы он исправил в четверти плохую отметку по зоологии и что он говорил об этом Вано, а он ничего не предпр