21 час 21 минута, перрон № 19
I
Клид неторопливо выехал из гаража, пересек боковой проезд, срезал поворот на проспект и, направив свою «альфу» в сторону Этуаль, дал полный газ. Падал мокрый снег, забивая фары; из-за этого впереди невозможно было хоть что-то различить. Он запустил дворники. Елисейские поля были почти пусты.
Уже сворачивая на проспект Гранд-Арме, Клид вдруг передумал. Часы в машине показывали 9.30. Очевидно, слишком рано для запланированного им визита. В этот час прекрасная Мари-Жур Аньель должна быть еще в постели, в своей квартире на бульваре Бино, а ему совсем не улыбалось торчать в салоне и ждать, пока она решит, что вполне в форме для встречи.
Мари-Жур! Не ординарное имя. Девичье имя, которое подходило ей до ее встречи с партнером.
Клид обогнул Триумфальную арку. Он направил свою машину на проспект Фридланд. И тотчас подумал о своем старом приятеле Жаке Масселоне, директоре отдела новостей «Дерньер-суар».
Был час выпуска первых новостей. Они смогут спокойно поболтать. Движение не усилилось; менее чем за четверть часа его маленький болид добрался до бульваров. Две минуты спустя Клид был перед редакцией газеты.
Масселон заканчивал разнос своего стажера, когда его известили о приезде детектива. Это был сорокалетний брюнет, суховатый, с молодым запалом, основательный партнер у стойки в бистро. Правда, его алкогольные упражнения не добавляли ему ни юмора, ни, вполне возможно, здоровья. «Я пью, — охотно провозглашал он, — а у моей жены голова болит».
С ангельским терпением, не щадя фантазии, он выискивал в своем репертуаре самые ужасные эпитеты, осыпая ими свою несчастную жертву. Застыв у входа в редакционный зал, Клид забавлялся этой демонстрацией авторитета. Заметив его, Масселон широким жестом пригласил приблизиться. Стажер выскользнул.
— Твой приезд — удача для него, дорогой, — констатировал Масселон, рассмеявшись. И щелкнул пальцами. — Разве я его ругал! Теперь все в прошлом. Но малыш…
— Ладно, — кивнул Клид, — я видел. Впрочем, я прекрасно знаю твой репертуар.
— Это правда, — признал Масселон. — Я помню, что в молодости вывел тебя из себя…
Клид похлопал его по спине, следуя за ним в застекленное бюро, и сел в кресло, предназначенное для посетителей.
— Это забавно, — сказал Клид. — Я никогда в жизни не встречал столь мрачного типа, как ты сегодня. Хорошая же, чувствую, была пьянка. Великолепно!
Масселон был шокирован.
— Великолепно? Ничего ты не понимаешь, дорогуша. Это была отличная пьянка, но не более. Раньше у меня куда удачнее получалось.
Клид улыбнулся, ничего не сказав. У Масселона были свои «рекорды», которые он ревностно оберегал. Среди журналистов был известен один, в Сен-Жан-де-Люз. Восемь дней не просыхая. «Анисовый ликер, — хвалился он, — выделялся всеми порами тела».
Клид знал историю в мельчайших деталях, слышав ее десятки раз, как от самого Масселона, так и от журналистов, свидетелей памятного события, впрочем, связанного с делом равного размаха: известная личность, президент крупной компании по торговле недвижимостью, был укокошен женой на яхте во время плавания, и труп повис на буе.
Рассыльный принес пачку телеграмм. Масселон пробежал их взглядом, вытащил одну, остальные бросил в корзину. Клид затянулся сигаретой, которую только что закурил. В коридоре раздались шаги, крики, возгласы. Кто-то пробежал. Детектив подумал, что газета — действительно странное предприятие или, скорее, какой-то капризный хронометр, который в определенные часы ускоряет время: быстрее, еще быстрее, удваивая, учетверяя секунды.
— Я не очень тебя отвлекаю? — поинтересовался Клид.
Масселон, углубившись в свое кресло, закурил «голуаз».
— Что за чушь! И все потому, что ты забываешь старых друзей… Даже не знаю, что с тобой случилось. Узнаешь о твоих занятиях из прессы. И еще потому, что твоя секретарша понимает все гораздо лучше, чем ты. С ней можно говорить, спросить у нее новости, она всегда готова нам помочь. Ты многим обязан ей, Роберт. Не каждый атташе по делам печати так сможет.
— Я знаю, — кивнул Клид. — Она делает все даже еще лучше. Мне не нравится только, как вы меня подаете.
Масселон захихикал.
— Винсену это еще меньше нравится, чем тебе. Сегодня утром он собрал всех журналистов, занимающихся делом Дравиля, в своем бюро. И сказал, что сотрет в порошок каждого, кто открыто выражал симпатию в твой адрес в последние дни. Ты понимаешь, ведь ему поручено следствие. Кажется, он чем-то взбешен. Неужели ты сунул нос в дело Дравиля, как об этом одно время ходили слухи?
Клид рассмеялся. Он представил «дорогого Винсена» с окурком в зубах, руками за спиной, лицом к репортерам — «кормилец», желающий стать укротителем.
— И нос, и остальное тоже, — наконец признался он. — Я влип по уши, старина. Я начал даже раньше Винсена. Жюльетта Дравиль была моей клиенткой.
— Мерзавец! — бросил Масселон с деланной угрюмостью. — Ты мог бы, по крайней мере, предупредить меня.
— Мне нечем помочь тебе, — ответил Клид. — В настоящее время я блуждаю в потемках так же, как наш друг Винсен.
— Я спрашиваю себя, — как бы размышляя, заметил Масселон, — что могло его взбесить в подобной ситуации. Ты случайно не выкинул с ним одну из своих штучек?
— Вовсе нет! Я сказал ему, что бросаю дело. Он мне поверил. И поскольку почувствовал удавку на своей шее, решил отыграться на мне. Только…
— Только ты остался в седле?
— Еще бы! Но не вздумай ему сказать об этом. Оставь ловить на досуге типов, которые нарушают законы… Я скажу проще: дай ему провалиться.
— Ты решил поиграть в свое удовольствие, — поморщился Масселон. — А если я дам промашку?
Клид пожал плечами.
— Ты не сделаешь никакого промаха, будь спокоен. Винсен сам увязнет. Я его знаю. Он плохо начал и еще хуже кончит. Побежав за Бертье, он не будет видеть никого, кроме Бертье. А Бертье, тот не дастся ему никогда. Можешь мне поверить.
Масселон не был уверен.
— Ты говоришь так, будто существует лишь один Винсен. Но ведь во Франции есть и еще шпики. Только в Париже, параллельно с Винсеном, работают три бригады. И если я не спою серенады комиссару, не будет новостей для «Дерньер-Суар». Я уже прошел через это.
— Ты у меня вызываешь отвращение, — ответил Клид, — ты вызываешь глубокое отвращение.
Он помолчал, отгоняя дым от лица, затем самодовольно добавил:
— Что меня успокаивает, так это твое будущее, когда комиссар Винсен уйдет в отставку. Твой главный редактор не преминет горячо тебя поздравить, в этом я не сомневаюсь.
— Тем хуже, — заметил Масселон. — Ничего мы не сможем сделать, уверяю тебя.
Клид щелкнул языком.
— Да, — сказало он. — Вот что я предлагаю. Мы пойдем с тобой нога в ногу. Мне необходимы будут одна-две справочки. Ты постараешься дать их мне. В обмен я ничего не стану делать, не предупредив тебя. Идет?
Масселон швырнул свою сигарету на середину комнаты. Предложение Клида было соблазнительным. Но, прежде чем его принять, нужно было все взвесить. Угроза со стороны полиции была, если вдуматься, блефом. «Дерньер-суар» была газетой слишком весомой, чтобы обходить ее. Это можно раз-другой с незначительными делами — и только.
И еще! Полицейские любят полюбоваться своими именами в заголовках… Винсен? Если Клид утверждает, что комиссар погорит на этом деле — значит, он уверен в этом. И выждав, ничего не потеряешь.
Масселон взял еще одну сигарету. Чертов Винсен! Что заставило его объявить войну журналистам? Возраст, может быть… Он скоро должен уйти на пенсию, а в подобные моменты жизнь не сулит профессионалу ничего хорошего…
— Согласен. Я оставлю Винсена копаться в грязи, а мы будем командой. Что тебя интересует?
— Вначале: что за человек Бертье?
— То есть?
— Образ жизни, который он ведет; его привязанности, привычки, темперамент. Я много размышлял о его случае. Я только этим и занимался. И пришел вот к какому заключению: если он убил в личных интересах, то он либо самый последний дурак, либо самый изощренный тип, какого я встречал.
Проследи за моими рассуждениями. Если он запустил в дело пятьдесят миллионов на съемки с Жаном Дравилем, то лишь с мыслью вернуть их, причем с выгодой. Это нормально. Тогда, если он хладнокровно убирает Дравиля до окончания съемок, что он выигрывает? Ничего. Следовательно, он идиот. Напротив, подожди он месяц или два, получил бы огромную известность, обернувшуюся в конечном счете кругленькой суммой в кассе. А тогда он мог бы и избавиться от Дравиля. Ты понял, нет?
Масселон покусывал свою шариковую ручку.
— Можешь не прерываться, дорогуша. Я прекрасно слежу за твоей мыслью. Итак, Бертье как минимум идиот. Так?
— По крайней мере, — заметил Клид, — если он не продумал все прежде, то есть заранее приготовился к убийству. В таком случае он очень предусмотрителен и чрезвычайно умен. Вполне возможны два пути. Первый: свидетелей не оказалось. Полиция не смогла найти убийцу, дело закрыто. Следствие: раскошелится страховая компания, и он возвращает свои деньги. Второй: его заметили, узнали. Тогда он ставил на кон пятьдесят миллионов, которые он потерял, убитая ведущего актера, о чем, быть может, не подумал в пылу гнева. Судьи не признают умышленного убийства, что означает, что с хорошим адвокатом он прекрасно выйдет сухим из воды. Пустяковое дело.
— Хорошо, — согласился Масселон, — что ты предлагаешь?
Клид раздумывал.
— А что я знаю? Я блуждаю в потемках. Я даже не знаю, способен ли Бертье на убийство в порыве гнева. Например, если бы он застал Дравиля в пикантной ситуации, мог ли он действовать, не подумав о последствиях?
— Я понял, — кивнул Масселон. — Ты думаешь, что в постели Дравиля была женщина. До…
— До, ре, ми… неплохой романс, старина. Я действительно подумываю о Мари-Жур Аньель, юной звезде экрана. По тому, что сообщил Клер, мой помощник, похоже, она спала с Дравилем. Не подумывал ли и сам Бертье о ней? Вот о чем я спрашиваю себя и в чем ты бы мог мне помочь. Твои ребята из светской хроники могут быть в курсе?
Глаза Масселона сузились, в них появился хищный блеск. Он до конца вошел в игру.
— Можно выяснить сейчас же, если у тебя есть пара лишних минут.
— Было бы хорошо, — согласился Клид.
Масселон уже снял телефонную трубку. Набрав две цифры, он сразу перешел к делу.
— Доминик? Мои комплименты, дорогуша. Масселон у аппарата. Вы одна?
И изобразил гримасу в сторону Клида.
— Нет, нет. Будет очень хорошо, если вы немедленно придете ко мне в бюро. Здесь знаменитый Роберт Клид. Я буду счастлив вас познакомить.
Он повесил трубку.
— Уже идет. Это Доминик Бланшетт, наш хроникер из отдела кино. Немного со странностями, ты сам убедишься, но несравненных деловых качеств.
Стук каблучков в коридоре известил о ее приближении.
— Вот и она, — сообщил Масселон, когда дверь кабинета открылась и на пороге появилась очаровательная блондинка, достаточно высокая и в теле.
Клид поднялся, Масселон занялся представлениями, после чего Доминик Бланшетт устроилась в кресле между мужчинами. Черное платье, расшитое по воротнику и манжетам золотистыми полосками, плотно облегало ее округлые бедра и подчеркивало ее крупноватую грудь. Она носила слишком крикливые украшения: широкое колье из посеребренных пластин, выдававших турецкую подделку, браслет того же производства, огромный золотой перстень, украшенный камнем, судя по размерам искусственным.
— Я вам нужна? — жеманно обратилась она к Масселону.
— Клид хочет задать вам парочку вопросов, — ответил Масселон. — По поводу убийства Жана Дравиля. Он интересуется этим делом.
— Да? Могу ли я быть вам полезна, месье…
Она уже была возбуждена. Клид заметил, что у нее великолепные зубы и немного отвислая нижняя губа, постоянно приоткрытая. Он наградил ее обаятельной улыбкой.
— Вы очень любезны, мадемуазель. То, что мне хотелось узнать, вовсе не ужасно, вы увидите. Сначала скажите, что говорят в ваших кругах о смерти Дравиля?
Автоматическая улыбка позволила ей оттопырить губку.
— Это вызвало необычайное удивление, — сказала она. — Для многих Дравиль был хорошим приятелем. Гуляка с мерзким характером, но человек добродушный.
У нее был пронзительно тонкий голос, действовавший Клиду на нервы. Он посмотрел на Масселона. Тот, казалось, был равнодушен к разговору. Клид подавил вздох. Доминик Бланшетт не сообщила ему ничего нового. Она явно выдумывала, чтобы произвести впечатление, а то, что она сообщила, к сожалению, совершенно противоречило тому, что он узнал от Жюльетты Дравиль и Клодетты Жема.
За исключением того, что относилось к характеру покойного; тут все три женщины были единодушны — отвратительный.
— Вы говорите, он был прекрасным приятелем, — сказал Клид ледяным голосом. — Забавно. Особа, превосходно его знающая, уверяла меня в обратном. Не далее как вчера вечером. Она утверждала также, что немало людей имело все основания действовать, как убийца в Орлеане. Естественно, вы иного мнения?
Доминик Бланшетт подтвердила, что она придерживается своей версии.
— Ну да? — удивилась она. — Я ни разу не слышала, чтобы кто-то говорил подобное. Наоборот, Дравиль был как сказать… всеобщим любимцем.
Она умолкла, чтобы взять зажженную сигарету, протянутую ей Масселоном, и поднесла ее к губам с видом разнежившейся на солнцепеке кошки. Клид воспользовался этим, чтобы рассмотреть ее получше. Чувствуя его взгляд, она перестала разыгрывать роковую женщину. У нее были круглые черные глаза навыкате, и, несмотря на то, что она перестала притворяться, лицо ее не стало приятнее и конкурс красоты ей не грозил. Тем не менее ее явно не избегали, — чем еще можно объяснить, что ее уши столь ловко улавливали сплетни.
— Хорошо, — отрезал Клид. — Вы знаете, что пословица гласит: кто слышит только колокол…
— Спасибо за сравнение, — хохотнула она. — Могу ли я знать, кто эта особа?
Все-таки она неглупа, эта девушка. У нее довольно острые зубки. Но Клиду было не до смеха.
— Клодетта Жема, — сообщил он.
— А-а, — она вздернула брови, пухлая губа отвисла еще больше. — Его бывшая кошечка. Тогда я понимаю…
— Я не знаю, была ли Клодетта Жема той, кем вы ее назвали, — солгал Клид.
Доминик Бланшетт смерила Клида таким взглядом, будто перед ней сидел ярмарочный уникум.
— Все это знают, — воскликнула она. — Они разошлись только в конце войны. У нее были в то время стычки с комитетом за чистоту зрелищ, членом которого являлся Дравиль. Ей даже запретили сниматься на два года. Ее любовник, укрывшийся в свободной зоне, отказавшись сниматься в «UFA», был, кажется, самым строгим из ее «судей». С тех пор он отказался от встреч с ней.
Бертье же, наоборот, был с ней очень мил. В течение двух лет «покаяния» он дал ей возможность зарабатывать на жизнь дубляжом американской звезды Кэтлин Мэй. Во французской версии он выпустил с ней три фильма, так же, как и с Дитой Фестуччи, итальянкой — «Ночи в Неаполе» и «Мрачный карнавал». С другой стороны, Жюльетта Дравиль оказала ей большую моральную поддержку. Казалось, та никогда не знала, что произошло между ней и ее мужем, и продолжала ее принимать. Она видела в ней настоящую подругу, мне даже довелось убедиться в этом.
Видимо, это было правдой. Во всяком случае, на сплетню не походило. Даже сам тон беседы изменился — стал раскованным, более естественным, почти любезным. Клид в свою очередь расслабился.
— Бертье был в хороших отношениях с женой Дравиля, — сказал он. — Не она ли попросила помочь своей подруге?
— Вполне возможно, — согласилась Доминик Бланшетт. — Как бы там ни было, Клодетта Жема смогла снова заняться своим делом. Бертье вновь помог ей получить главную роль в постановке «Насильников». К несчастью, критика была очень строга к этому фильму, по правде сказать посредственному. Клодетта Жема играла довольно сомнительный персонаж, что помешало ее возвращению на экран.
С тех пор она мало снималась. Несколько второстепенных ролей, подобных Соломее в «Седьмой ночи», вышедшей ранее. Бертье хотел дать ей шанс нового старта в «Удаче Дон Жуана». Жан Дравиль провалил ее, поставив условие: он или она.
Клид смотрел ей прямо в глаза.
— Она могла желать его смерти, — сказал он.
Доминик Бланшетт рассмеялась его словам, как удачной шутке.
— Смерти! Как вам это в голову пришло? Она находила скорее забавным это… упрямство. И охотно смеялась над ним. По правде говоря, я думаю, что она устала от съемок. Она пробовала себя на сцене, и это ее больше устраивало.
Клид и сам склонялся к такому мнению.
— Да, пожалуй, вы правы, — ответил он с признательной улыбкой. — Она не выказывала никакой враждебности к Дравилю?
— Никакой.
— А Бертье?
— Бертье… Я его не понимаю, не могу объяснить его поведение. Я знаю, как и все, — за исключением Жана, который никогда в ней не сомневался, — что он был любовником Жюльетты. Это бросалось в глаза, когда они были вместе. Но он был в прекрасных отношениях с Дравилем.
Масселон вмешался.
— А что, если Дравиль, узнав об… измене, потребовал у Бертье объяснений? Мы знаем его вспыльчивость. Он становится резким, угрожает перегрызть горло всякому, кто теряет его доверие, может даже избить. Бертье испугался. Он вооружился пистолетом, скажем, на всякий случай или потому, что боялся не найти аргументов. И выстрелил.
— Нет, — оборвал Клид. — Это не годится по многим причинам. Во-первых, если бы такая сцена произошла, то ее эхо разнеслось бы по отелю. А поскольку никто ничего не слышал, даже выстрела, то можно думать, что на пистолете Бертье был глушитель. Второе: то, что мы знаем о характере Дравиля, не согласуется с его поведением в Орлеане.
Если предположить, что ему претило быть рогатым, можно ожидать такой реакции: тут же заявиться к Бертье и устроить сцену. Но судя по тому, что мне рассказала Жюльетта Дравиль об их отношениях, подобного рода взрыв маловероятен. Жюльетта для него ничего не значила. Думаю, он рад даже был бы такой ситуации…
— Месье Клид прав, — подтвердила Доминик Бланшетт. — Я не представляю Жана Дравиля в роли оскорбленного мужа. Не ему предъявлять Жюльетте претензии в неверности. А Бертье он скорее был благодарен. Только верность Жюльетты мешала ему затеять развод.
Она одарила Клида улыбкой, но в глазах плясали злые огоньки.
— У него было очень доброе сердце, теперь вы видите?
— Если так судить… — сдался детектив, не скрывая раздражения. — Впрочем, теперь, когда он мертв, это не имеет большого значения.
Он повернулся к Масселону.
— Где твоя гипотеза не выдерживает критики — так это присутствие женщины во время убийства. Кто? Его законная жена? Клодетта Жема? Или эта малышка, Мари-Жур Аньель, о которой я говорил вначале? Первая, о ком я подумал, — Жюльетта Дравиль. Я подозревал ее саму в совершении убийства, еще до разговоров о хромом.
— Я знаю, — продолжал он, обращаясь к Доминик Бланшетт, — что это может показаться вам немыслимым, поскольку вы не слышали об умилительной сцене, предшествовавшей отъезду любимого супруга, которая, якобы, все в ней перевернула. Впервые за многие годы он был, убеждала Жюльетта, очень нежен с ней, можно сказать, ласков.
У меня и в мыслях не было, что она могла подсунуть мне липу. Наоборот, это казалось существенной деталью, тем более что она мне сообщила довольную важную вещь: перед самым отъездом Жана Дравиля ему кто-то позвонил по телефону. Конечно, она перевела разговор на аппарат, стоявший у него в комнате, и потому, якобы, ничего не слышала из разговора. Но ведь она могла подслушать ответы мужа из коридора. Предположим, что Жан Дравиль повторил адрес назначенного места встречи, она его запомнила и использовала это.
Все великолепнейшим образом сходилось, и этой версии я придерживался до тех пор, пока служанка из отеля не сказала мне, что видела хромого, поспешно покидающего номер 13. Эта информация заставила пересмотреть мой сценарий. По второй версии Жюльетта Дравиль больше не считалась убийцей. Она просто передала адрес своему любовнику с известной нам целью.
На следующий день, из страха перед грозящей ему опасностью, — по ее словам, она провела бессонную ночь, — она решается предупредить (мужа, позвонив в Орлеан, прежде чем… прежде чем его уберут. Дравиль выражал ей… признательность в тот момент, когда появился убийца…
— Неплохое воображение, — заметил Масселон. — При условии, что это произошло после так называемой встречи. Раньше это невозможно: либо автор звонка их застигнет врасплох, либо, немного последив за ними, вызывает полицию.
— Тоже недурно, — ввернул Клид. — Если однажды ты останешься без работы, можешь обратиться в агентство Клида, адрес знаешь. Заставив поработать свои извилины, ты мог бы спросить себя, не входил ли этот телефонный звонок в план убийства. Об этом я тоже подумал.
Итак, если бы я нашел, вернувшись из Орлеана, Жюльетту Дравиль живой, я бы, учитывая мою уверенность во второй версии, позволил Винсену засадить ее за решетку. Но я был неправ. Я узнал, что она не покидала в четверг своей квартиры. Значит, не она находилась до или во время убийства в постели с Дравилем.
Остаются Клодетта Жема и Мари-Жур Аньель. Бертье приложил огромные усилия, чтобы примирить Дравиля с первой из них. Конечно, он действовал из любезности к Жюльетте, подругой которой та была, но у него был и личный интерес, это… примирение было выгодно ему как продюсеру.
— Более чем выгодно, — подтвердила газетчица. — Дравиль и Жема на одной афише — это действительно гвоздь сезона.
— Рад, что вы того же мнения… — благодарно кивнул Клид. — Наш добрый самаритянин еще и отличный коммерсант. Эти два довода противоречат мысли, что он мог убрать Дравиля, если с тем находилась Клодетта Жема.
Тогда рассмотрим кандидатуру Мари-Жур Аньель. Я не знаю о ней ничего. Следовательно, я ни за ни против.
Клер сказал мне, что она была последней любовницей Дравиля и что она уехала из Парижа в среду, почти в то же время, что и он сам. Это все.
— Мадемуазель Бланшетт знает об этом, наверное, побольше меня, — продолжил он, повернувшись к ней. — Я буду очень признателен, если она приоткроет свои профессиональные секреты.
Та ответила ему взглядом, в котором можно было прочесть весь набор чувств: от мыслимых до немыслимых.
— Мари-Жур Аньель впервые получила крупную роль, — начала объяснять она. — Это девчонка, совсем простая, наивная, немного робкая, еще не верящая, что «это случилось». Кинокритики называли ее в прошлом году «надеждой экрана номер один», и я искренне верю, что она стала бы ею с выходом фильма. С первого раза ее оценили как одну из лучших актрис. Мне довелось увидеть материалы некоторых сцен, отснятых в студии, там она превосходит Дравиля.
— Была ли она его любовницей? — спросил Клид.
— Может быть да, но может быть и нет, как говорят добропорядочные провинциалы, я не могу сказать точно. Могу лишь констатировать, что Жан крутился вокруг нее, но у меня не сложилось впечатления, что что-то их связывает, я хочу сказать, что-то серьезное. Напротив…
— Напротив?.. — повторил Клид.
Она проявила нетерпение.
— Я, может быть, скажу глупость, но тем хуже! Вы мне нравитесь, месье Клид, и вы не можете быть злопамятным.
— Маловероятно, — ответил Клид, не задумываясь.
Масселон громко рассмеялся.
— Не особенно верьте, Доминик. Ничто не доставляет ему такого удовольствия, как вершить зло. Когда он был мальчишкой, его любимым занятием было выкалывать глаза акулам, приближавшимся к Пон-Неф.
Она бросила:
— Идиот.
Затем продолжила:
— Тем хуже, но я уже решилась. Мне сказали, что особенно опекал малышку Бертье.
Клид повернулся к Масселону, весь сияя.
— Кто вам сказал? Это не сплетни, нет?
Она покраснела.
— Напротив, это очень серьезно. Позвольте все же мне не разглашать источники.
Клид дерзко ухмыльнулся.
— Я понимаю. Тайны укромного будуара… Я не настаиваю.
Она вскочила, лицо от гнева пошло пятнами. Покидая комнату, она хлопнула дверью, оставив замечание без ответа.
— Что на тебя нашло? — спросил Масселон. — Ты ее ужасно завел.
— Она мне действует на нервы, — ответил Клид, словно извиняясь. — Если бы мне довелось работать с подобной девицей, я задушил бы ее через десять минут.
II
Горничная, маленькая смуглая толстушка, упрямо повторяла заученную фразу:
— Мадам сожалеет… Мадам не может принять месье… Если месье желает оставить мадам записку…
Клид мягко отстранил ее, в три шага проскочил прихожую и ворвался в маленькую комнату, превращенную в будуар. Мари-Жур Аньель стояла у окна, спиной к двери. На ней было дорожное манто серовато-жемчужного цвета, доходившее до колен.
Девушка живо обернулась. Она была очень молода и потрясающе красива. Клид просветленно улыбнулся ей, закрыл дверь и бесцеремонно устроился в комфортабельном кресле.
Она следила за его действиями скорее с удивлением, чем с гневом. Светлая меховая шапочка, из-под которой выбивалась масса тепло-золотистых волос, гармонировала с бледностью ее кожи. Она казалась нервной и необъяснимо взволнованной. Широкие синие круги обрамляли ее глаза цвета озерной глубины. Она напоминала девчонку, которая часами оплакивает свою первую любовную неудачу и не перестает повторять, что все кончено, что жизнь — мерзость, что не будет больше счастья.
Правда ли это? Клид сомневался.
— Сожалею, что нарушаю ваши планы, мадемуазель, — сказал он с подчеркнутой бесцеремонностью, смерив ее взглядом. — Нам нужно поговорить, наедине.
Легкий смех всколыхнул озерную гладь. Девушка, тем не менее, хранила молчание. Со деланным смущением Клид поклонился.
— Извините меня. Не сомневаюсь, что вы даже не посмотрели на карточку, переданную вашим маленьким Цербером, поэтому позвольте сообщить имя джентльмена, позволившего силой войти к вам. Меня зовут Роберт Клид.
— Я знаю, — ответила она.
Весьма уверенная в себе, она выбрала кресло и устроилась напротив Клида. Она явно ощущала себя в прекрасной позиции, позволяющей видеть подачу противника и отбить ее, чтобы атаковать самой. Это позволяло ей чувствовать себя очень спокойно.
— Я немного слышала о вас, месье Клид, и знаю вас по фотографиям, что который день печатают газеты. Я люблю порою их полистать. Знаю по последним публикациям «Паризьен либере», что вы — лучший детектив в мире.
Она пожала плечами.
— Это так, не правда ли?.. Лучший, — протянула она, едва приоткрытые губы обозначили тщательно скрываемую улыбку. — Журналисты любят классифицировать людей… как скаковых лошадей.
Клид стерпел. Девушка оказалась довольно язвительной. Но это оказалось не все.
— Нехотя начав читать, я увлеклась их запалом, — выдала она, любезно улыбаясь. — Теперь я могу сказать, что вы величайший хам, какого носит Земля. Еще одна интересная классификация, месье Клид.
Клид закурил сигарету и выпустил дым ей в лицо.
— И вполне заслуженно, как видите, — заметил он саркастически. — Впрочем, я думаю, вы еще больше походите на нарисованный образ. Действительно, это безумие — коллекционировать качества и недостатки, — добавил он со смешком. — Вам будет чем позабавиться, если вы хотите их все отметить.
Она поднялась рассчитанным движением.
— Я не желаю больше ничего о вас знать. Так что, если вы позволите…
Кивком она указала ему на дверь. Это был отличный смэш[1] красавицы, считавшей себя чемпионкой среди артистов. Клид раздумывал, спустить ей это или нет. Но потом вспомнил, что говорила ему Доминик Бланшетт часом ранее:
«Простая девчонка, наивная, немного робкая, не верящая еще в то, что это произошло».
Он пустил пробный шар.
— Я ничего не хочу! — внезапно бросил он. — Я просто пришел задать вам кое-какие вопросы. Может быть, вам не составит труда ответить на них? Это ваше дело. Только, — продолжал он угрожающим тоном, — я советовал бы вам выслушать меня и подумать, прежде чем принимать решение. Я думаю, что нет надобности ничего уточнять?
Он стряхнул пепел сигареты на ковер.
— Для начала я хотел бы знать, где вы провели утро в четверг.
Клид принял и сам послал смэш. Мари-Жур Аньель, казалось, согласилась на предложенную ей партию. Она вновь села.
— За городом, месье Клид, — ответила она, по всей видимости, искренне. — Работа в студии утомила меня, я решила, что могу себе позволить несколько часов отдыха, прежде чем отравиться на натурные съемки в Солонь.
Клид поправил складки на брюках. Он не поднимал головы.
— Можно узнать, что вы именуете загородом, мадемуазель?
Она чуть вздрогнула, но он все еще на нее не смотрел. Сочтя себя достаточно сильной, чтобы пойти в наступление, она твердо заявила:
— Я не собираюсь ничего уточнять.
Клид поднял на нее тяжелый взгляд.
— Я хотел бы вам помочь. Ваш загород не расположен ли невдалеке от Орлеана, а?
Она нежно улыбнулась. Этот вопрос не мог сбить ее с ног. Она знала, что рано или поздно он его задаст. За этим он и пришел.
— Если вам так нравится, — пожала она плечами, — пусть будет под Орлеаном. Вы знаете, это небольшой городок, но прелестный. И потом, вас это устраивает больше, чем Бове, Тур или Нант.
Клид в свою очередь улыбнулся.
— Скажем скорее, что это ближе к истине.
— Конечно. — Она решила казаться ироничной, отражая его удары. — Речь идет о «правде по месье Клиду», естественно?
Это был хитрый «теннис», острый и интеллектуальный. Клид имел дело с «хорошей ракеткой», которая, зная ограниченность средств, отказывалась вступить в игру с ним.
— Неужели вам трудно признать, что «правда по Клиду» достаточно близка к истине?
Она рассмеялась.
— Почему же мне трудно признать? Я, действительно, в четверг была в Орлеане. Могу ли я теперь узнать, что интересного я там совершила?
Клид пожал плечами.
— Вы мне предлагаете партию в покер?
Она стала гораздо серьезнее, прежде чем ответила.
— Нет. Эта игра вызывает во мне ужас. Я никогда не увлекалась ею. Тем более играть с вами. Говорят, — и я искренне верю, — что ваше знамя — блеф, месье Клид.
Клид спрашивал себя, может быть, он недооценил эту девчонку. У нее потрясающая способность уклоняться.
— Может быть, это часть моих достоинств, — заметил он.
Готовый уже задать новый вопрос, он вдруг смутно почувствовал, что она «сорвалась с крючка» и не слушает его больше. Она упорно смотрела на него, но только для того, чтобы скрыть свое напряжение. Он напряг слух и услышал скрип одной паркетины, затем другой. В квартире кто-то осторожно передвигался.
Клид не мог ошибиться: одна нога слегка волочилась, заставляя скрипеть дерево, когда на него опирались всей тяжестью тела. Шаг, два… пять… Почти бесшумно открылась дверь. Клид пытался понять, что происходит. Об опасности речь не шла, потому что шаги не приближались, а удалялись. Это было похоже на тайное бегство… Но кто? Служанка? Конечно, нет.
Шаги достигли прихожей. У Клида появилось желание выяснить, что происходит. Как бы читая его мысли, Мари-Жур Аньель поднялась и направилась в противоположный угол. Стук ее высоких каблучков по паркету перекрывал все остальные звуки. Она взяла сигарету в шкатулке и, все так же избегая ковра, вернулась назад. Входная дверь захлопнулась в тот момент, когда она садилась. И с лица ее тотчас стерлось напряжение. Было видно, что она очень боялась.
«Но почему? — спрашивал себя Клид. — Или из-за кого? Здесь был некто, боявшийся встречи со мной. Кто-то, кто так же боялся, как и она, с кем она готова была уйти в тот момент, когда явился я».
Мари-Жур закурила сигарету, она еще не полностью овладела собой — серебряная зажигалка дрожала в руке.
«Кто-то ушел. Не сам, я могу поклясться в этом, не по собственной воле. Она должна была заставить его действовать одного, предположив, что у служанки, пытавшейся не пустить меня, это не получится. Следовательно, из них двоих тот чувствовал себя в большей опасности…»
И тут словно вспышка пронзила мозг Клида: тем другим, черт подери, был Бертье. Рев запускаемого мотора донесся с улицы в тот момент, когда Клид вскочил. Мари-Жур Аньель, должно быть, ждала этого звука. Радость сверкнула в ее глазах, но она попыталась скрыть ее под маской безразличия.
Клид склонился к ее отрешенному лицу.
— Ваш Бертье только что совершил огромную ошибку, — сказал он, выделяя каждый слог. — Я вам обещаю, что через час он будет за решеткой.
Она захлопала ресницами.
— Не понимаю, что вы хотите сказать, месье Клид. Я, впрочем, ничего не понимаю во всей этой истории.
Она говорила глухим, бесцветным голосом. Клид снял телефонную трубку.
«Я не понимаю… Скажите пожалуйста! Они все так говорят, когда оказываются припертыми к стене. Они ничего не понимают! Да все, что нужно — это дать понять, что все лопнуло. Когда они поймут это, дела пойдут своим чередом».
Он набрал номер уголовной полиции. Ответила телефонистка. Он попросил Винсена и подождал. Он был взбешен, что его так провела какая-то восемнадцатилетняя девчонка. Но он нее ему больше ничего не надо. Что до Бертье, тот своего шанса не упустил.
Клид не корил себя за хромого. Кто, действительно, мог подумать, что он скрывается у этой крошки, Мари-Жур, имевшей репутацию «простой, наивной и неиспорченной» в глазах даже столь предубежденной особы, как Доминик Бланшетт? Клид, идя сюда, ожидал увидеть ее разбитой и в печали. Он надеялся найти ее настроенной против убийцы ее любовника, а встретил ярую его защитницу.
Чем она руководствовалась? Была ли права журналистка, предполагавшая, что между ней и Дравилем не было ничего серьезного, но зато могла быть с Бертье?.. Тогда это объясняло ее поведение. И влекло за собой массу вопросов. Например, с какого времени она на его стороне? До или после, раз все кончено? И с какой целью — помочь своему покровителю избежать ареста?
Мари-Жур Аньель нервно затягивалась сигаретой. Белесый дым служил ей ширмой; Клид видел лишь расплывчатое пятно лица. Она же должна размышлять, просчитывать, искать выход. Казалось, естественным для нее было бы бороться до конца, отстаивать каждую малость, пусть даже безнадежную. Она поднялась, чтобы загасить «кемел» в пепельнице. Потом повернулась к Клиду, и тот прочел мольбу в ее взгляде.
Он пожал плечами. Час отпущения грехов еще не настал. Если он однажды и придет, это будет не раньше, чем наступит отмщение за Вернье, а Бертье не будет разгуливать на свободе.
Мари-Жур Аньель вернулась к своему креслу. Она собралась сесть в него — и внезапно бросилась к двери.
Бросив телефонную трубку, Клид нагнал ее прежде, чем она схватилась за ручку. Сжав ее кулачки в руке, он бесцеремонно потащил ее к креслу и заставил сесть. Он не отпускал ее, причиняя боль, но ее губы не произнесли ни слова. У этого прекрасного ребенка была масса самолюбия и отваги! Клид поднял трубку свободной рукой. На другом конце чувствовалась нервозность комиссара Винсена.
— Добрый день, комиссар, — сказал Клид. — Прошу прощения…
Комиссар узнал его.
— Добрый день, Клид. Что произошло еще?
Его голос колол, будто кончик шпаги. Клид улыбнулся.
— Я объясню позднее более детально, комиссар. В данный момент я советую вам усилить наблюдение за вокзалами и аэропортами и установить посты на главных магистралях. Бертье только что выскользнул у меня из рук. Я думаю, что он сел в такси, которое вызвал по телефону.
— Бертье? — Видимо Винсен спустился с неба на землю. Судя по его тембру, приземление было не из мягких. — Знаете, Клид, вы поплатитесь за это! Вы ведь мне сказали, что дело Дравиля больше не интересует вас…
Клид отрезал:
— Естественно, сказал. А вы купились, как младенец. Не слишком-то сильны в вашем ведомстве по части интеллекта, а?
Винсен выругался.
— В один прекрасный день, Клид, я вам все припомню. И я вам клянусь, что буду очень рад…
— Хватит, комиссар, вы повторяетесь, — грубо прервал Клид. — Будет лучше, если вместо сотрясания воздуха вы последуете моему совету, ибо птичка может упорхнуть, и на этот раз надолго, так что вы успеете вкусить сладость отставки.
Комиссар грохнул кулаком по столу. Грохот донесся до ушей детектива.
— Не забудьте, — продолжал он, — прощаясь со своей грязной конторой, собрать ваших друзей-журналистов, чтобы еще раз высказать им, что вы думаете о Клиде и его методах. Я думаю, вы их очень заинтересуете.
— Черт побери!
Любимое ругательство комиссара застряло в горле, послышался странный звук.
Клид повесил трубку. «Бравому Винсену» потребуется много времени, чтобы отыграть этот раунд.
Внезапно Мари-Жур Аньель разразилась рыданиями. Как бы ни были крепки ее нервы, но и они сдали. Клид смотрел на нее некоторое время, прежде чем его вновь охватил гнев. Теперь она вновь походила на истерзанную девчонку: роковая женщина — наивная, прекрасная, но по-детски печальная. Может быть, ей грозит кара…
Он пожал плечами. Разумеется, это не метод. Она была еще более скрытной, чем лентяй со шпаргалками, сдающий экзамен на степень бакалавра. Она немало узнала о жизни, эта дорогая крошка. Немало плохого…
Клид подошел ее успокоить. Он решил вести себя с ней сурово и безжалостно третировать до тех пор, пока она не выплеснет все наружу.
— А теперь, малышка, поговорим!
Он почти кричал и мог видеть, как тонкие ресницы хлопают по затуманенным глазам, подобно растерянной птице, застигнутой бурей. Он нашел тон и манеру поведения. Нужно только поднажать. И без всякой жалости! Он вспомнил о том, что сказала ему Вера о лице Вернье — сплошной ране и разбитой голове. Ни на что не обращая внимания, он еще больше повысил голос.
— Я тебе клянусь, что лучше прекратить комедию, и как можно быстрее, если ты не хочешь, чтобы я испортил твой прекрасный портрет.
Тыкание само собой пришло ему на язык.
«Запахло романом из черной серии, — подумал он. — Тем хуже! Это меня успокаивает».
Мари-Жур Аньель мало-помалу приходила в себя. Он освободил ее руки и уселся на подлокотник кресла. Ему нужно было немного подумать. То, что он делал здесь, было совершенно незаконно; если он провалится, это ему дорого обойдется. Очень дорого. Стоит только девушке пожаловаться, и больше никто не услышит о Клиде долго-долго. И уже никогда не будет никакого частного сыскного агентства…
Во всяком случае там, где это произошло, ему только и остается, что нажимать на газ. Если девушка устоит перед нажимом, то, конечно, Винсен отыграется на всю катушку.
— Вначале ты мне скажешь, кому — Бертье или тебе — пришла мысль ликвидировать Жана Дравиля? — бросил он, схватив ее за плечи, чтобы иметь возможность смотреть в лицо.
Она сопротивлялась как-то ужасающе безвольно.
— Никому из нас, — сказала она, качая головой. — Никому. Ни мне, ни ему. Я вам клянусь, — добавила она глухо.
Ее голос осекся. У нее дрожали губы, лицо казалось усталым и было влажным от слез. Она была ужасающе несчастна. Но он вспомнил, что говорила Доминик Бланшетт о ее естественности перед камерой. «Одна из лучших актрис…» Роль, которую она взяла на себя, с каждым мгновением становилась все труднее. Тем не менее она играла ее с неослабевающей силой. Если бы он не был предупрежден, то давно попался бы.
Он поднялся и ногами сжал ее колени.
— Ты можешь продолжать разыгрывать идиотку, это твое личное дело. Только это может принести тебе неприятности. Начиная вот с этой.
С размаху он дал ей пощечину, чуть не выбросившую ее из кресла. Она на мгновение задохнулась, оставшись без голоса, разбитая. Без сомнения, давненько с ней не случалось таких вещей, и ему необходимо было использовать возникшее преимущество. Это длилось недолго. Ее глаза наполнились гневом. Она уподобилась фурии, заставив Клида отступить. Заикаясь от ярости, она принялась поливать отборными ругательствами.
Клид, улыбаясь, позволил ей высказаться.
«Малышка» стерлась, растворилась в лучах воспоминаний. Мари-Жур Аньель показала, что она вышла из возраста игры в куклы. Она кончила тем, что выдала совершенно ужасающее ругательство, замолчала, удивленная, и тотчас его повторила, для большей убедительности. Клид слегка присвистнул с видом знатока.
— Давай, крошка, — зло подбодрил он ее. — Утешься. Это поможет. Но, черт возьми, как ты можешь сквернословить!
Истерика прекратилась. Буря удалялась от озера, взгляд мало-помалу смягчился. Девушка была энергична. Это понравилось Клиду. Он тронул ее за руку.
— Ну все? Сейчас лучше? Теперь можно поговорить? Почему ты хотела избавиться от Дравиля? Ибо идея была твоя. Я не призываю тебя возражать или признаваться, я знаю. Но вот чего я еще не понял толком — это причину, которая могла толкнуть тебя на такое грязное дело. Ты боялась запачкать свои прекрасные ручки?
Она машинально посмотрела на свои руки. Тонкие пальцы, белые до такой степени, что казались бескровными, заканчивались ногтями, покрытыми темным лаком, и походили на оторванные лепестки цветка, оставшиеся живыми, подвижными, парящими над землей, подобно ослепительным бабочкам. Затем взгляд перешел на ладони. Пальцы Клида оставили там синяки. Она провела по ним пальцами, медленно массируя, подняла голову и какое-то время смотрела на Клида. На ее лице не было следов гнева, но детектив смог прочесть там холодную решительность.
— Вы очень умны, месье Клид, — произнесла она ровным голосом, — и мне кажется, что я вам совершенно не нужна для столь страстного действа.
— Да?..
Клид почувствовал, что готов вновь потерять терпение.
— Ты так любишь получать взбучку?
Мари-Жур Аньель отпрянула и прижалась к стене. Ее поведение напоминало о загнанном животном, вставшем лицом к охотникам. Но Клид видел, что ресницы вновь затрепетали.
— Не очень, да? Если так, можно договориться. Будь милочкой, не слишком упрямься, и все будет хорошо. Ты сейчас поймешь, как это просто. Я тебе обещаю. Я сейчас расскажу тебе, как все было в Орлеане. Если я ошибусь, останови меня, поправь.
Я начинаю. Дравиль был твоим любовником. По той или иной причине вы не так давно прилично повздорили. И тут он проявил себя таким, каков на самом деле: хам, эгоист, насильник. Ты опустилась на землю. «Дон Жуан» потерял все свое очарование. Ты подумывала стать вновь свободной и поняла, что все происходит, как в кино. Дравиль не соглашался столь быстро положить конец очаровательной интрижке с тобой. Он цеплялся за прелестную Мари-Жур.
Итак, он упрашивал тебя, обещал, клялся, затем стал угрожать. Ты забеспокоилась. Ты устала от него; но он вселял в тебя страх. Новичок в игре «ты мне нравишься, я отдаюсь; ты мне не нравишься, я тебя имела в виду», ты приняла его угрозы всерьез. И искала выход из создавшегося положения.
Это заставило тебя какое-то время размышлять, дней десять, может быть, прежде чем ты подумала о Бертье. Тот тоже увивался за тобой. И вот однажды ты пошла с ним, но поставила условием, чтобы он избавил тебя от другого. Бертье — завлечь его не составило труда — согласился. Ты тщательно проработала сценарий и вы перешли к действию.
Мари-Жур Аньель покинула свое прибежище у стены и подошла к Клиду. Она слушала его, подчинившись магии его речи, с расширенными зрачками и раздувающимися ноздрями. Она была так близка к нему, что он мог проследить пульсацию крови на висках. Ее губы приоткрылись. Он счел, что она сейчас заговорит. После едва заметного вздоха она взяла себя в руки и устроилась в кресле.
Не отрывая взгляда от ее зрачков, Клид закурил. Он почувствовал, что наконец-то она в его руках, и великодушно дал ей несколько секунд. У нее еще будет время покаяться и сожалеть, позже, в стенах камеры Пти-Рокет…
Клиду пришлось приложить усилие, чтобы вспомнить начало их беседы. Длительная пауза изменила даже его голос. Теперь тот достиг ушей Мари-Жур Аньель не суровыми раскатами, а мягким рокотом.
— Это был прекрасный сценарий, отточенный в мельчайших деталях. Жаль, что попалась эта служаночка. Жаль также, что у Бертье такой явный недуг, без этого все было бы шито-крыто. Ты все продумала, и я уверен, что полицейского, даже хорошего, с подобным сценарием обмануть можно.
Заглавие: «Первая пуля для Дон Жуана».
Сюжет: Жан Дравиль, первый любовник экрана, готовится в среду ехать в Солонь, где ему нужно быть на съемках. Звонит телефон. На другом конце провода его маленькая подружка, она же его партнерша, с которой он в настоящее время несколько холоден. Прелестница предлагает ему свидание следующим утром, в половине двенадцатого, в орлеанском отеле. Так как она ведет себя крайне нежно, у него нет желания отказаться и он попадает в западню. В тот же день, в 8 часов вечера, следовательно, за пятнадцать часов до свидания, он приезжает в названный отель, где его проводят в номер, зарезервированный его партнершей.
В четверг, в назначенный час, его подружка присоединяется к нему. После… неизбежных в подобных случаях событий, в 13 часов она покидает его «на минутку» под предлогом неотложной необходимости. Тогда, на сцену выходит Бертье. Дравиль, полагающий, что вернулась его красотка, не удостаивает его взглядом. На лице актеришки играет глупая улыбка. Бертье не оставил ему времени на размышления. Все произошло очень быстро. Не более пяти минут от твоего ухода до исполнения приговора.
Тебе все так же нечего сказать? Может быть, в конечном счете, музыка моего голоса тебе столь приятна, что ты боишься развеять очарование? В таком случае, я должен огорчить — я подошел к концу своей партитуры…
Он подошел к окну. Дождь лил как из ведра. На улице никого не было, кроме жандармов непромокаемых плащах, этих «жаворонков», с трудом передвигавшихся в шквалистых порывах ветра, толкая свои велосипеды. Потоки грязи текли по обочинам дороги, заливая тротуар. И лишь открытый ставень в доме напротив оживлял пейзаж.
Детектив медленно отвернулся и подошел к Мари-Жур. На него самого повлиял извилистый сценарий: Жюльетта Дравиль, затем Бертье; затем еще раз Жюльетта и Бертье, и Клодетта Жема. Теперь Мари-Жур Аньель. Порывы ветра в разных направлениях… Основательно ли зацепился он теперь?
Вся эта история начинала уже утомлять его. Он подумал о заснеженном домике Веры. Ему вдруг захотелось познакомиться с ним и спрятаться там, забыться. С Верой, если он когда-нибудь захочет… Он почувствовал, как сердце забилось сильнее.
Впервые за весь день он подумал о Вере, и показалось, будто та вошла в эту комнату и, протянув руки и улыбаясь, направилась к нему. Она так отличалась от других, от всех других…
Мари-Жур Аньель наблюдала за ним с насмешливым видом. Он подумал, что она ждет от него прямого вопроса.
— По вашему сценарию все происходило именно так? — спросил он.
Она покачала головой.
— Я действительно сожалею, месье Клид, — сказала она с заученной вежливостью. — Я не была в четверг в Орлеане.
— И Бертье не был, естественно?
— Бертье тоже, — подтвердила она спокойным и мягким, даже немного певучим голосом, откинув голову на спинку кресла. Голубое озеро под длинными золотистыми ресницами…
— Ваша история о хромом — невероятный вымысел, чтобы впутать его, — продолжала она.
Партия в теннис обещала начаться вновь, но уже по ее правилам. Свеча, каждый раз свеча в ответ на атаки Клида, с резким смэшем время от времени. Это могло затянуться, и Клид сменил тактику. Он тоже может «резать» мячи и приспособиться к длинным обменам ударами.
Он щелкнул языком.
— Ну так скажи же, — живо спросил он, — ты начинаешь интриговать меня. Где же был Бертье в таком случае?
Она любезно улыбнулась. У нее была очаровательная улыбка.
— Что вам даст, где он был? Ведь вам важно, был или не был он в Орлеане, не так ли? Я вам говорю, нет. Если вы не верите мне, то и не поверите, если я вам скажу, где он был на самом деле.
— Мне, действительно, все равно, раз ты настаиваешь, — согласился Клид. — В этот момент за ним гонится полиция, и он сам скоро ответит на все вопросы.
Она покосилась на детектива и улыбка исчезла с ее лица.
— Ну раз вы так хотите все знать, — внезапно решилась она, — Бертье был со мной в Туре. Он ни на секунду не отлучался от меня. Теперь, я думаю, вы оставите меня в покое с вашими идиотскими расспросами.
Недобрая усмешка заиграла на губах у Клида.
— Ты мастерски лжешь, — бросил он, вновь разъяряясь. — Только со мной тебе не справиться. Бертье мог быть с тобой в Туре в среду. Но вы уехали в четверг утром, чтобы распрощаться с Дравилем в его последней роли.
Она резко перешла в атаку.
— Докажите!
— Не беспокойся, — кивнул он. — Все докажу, в особенности роль, которая отводилась тебе в этом преступлении. С Бертье все ясно. Его отпечатки нашли на оружии, оставленном в номере Дравиля. Комиссар сообщил мне об этом, когда я звонил.
Плечи Мари-Жур внезапно обмякли. Слова Клида подействовали как удар хлыстом. Она прикрыла глаза, пытаясь устоять. Она нашла силы, но Клид понял, что на этот раз — все, конец.
— Вы грязный лжец! И вы пытаетесь поймать меня на такую дешевую наживку?
— Ну хорошо, — сказал Клид, пытаясь казаться безразличным. — Ты объяснишь все следователю. Но если ты считаешь, что проведешь его, то зря рассчитываешь. Будет лучше откровенно рассказать, что и как произошло, если не хочешь закончить свои дни за высокими стенами тюрьмы.
Она опять разревелась.
— Мне все равно, что со мной будет. Я сказала вам правду.
Внезапно Клид прервал ее.
— Ты меня утомляешь. Я сказал тебе, что у нас есть доказательства: стрелял Бертье. И я знаю, что задумала все ты.
— Нет!
Она сдавалась. Клид чувствовал, что его наполняет непонятная жалось. Тем не менее в глубине души он надеялся, что эта девчушка менее порочна, чем кажется. Судьи, может быть, лучше его разберутся в секретах этого маленького существа, которое, казалось, создано для радости жизни, а натворило столько всего для пожизненного заключения. Конечно, окружение, в котором она оказалась, несет немалую ответственность за крах ее надежд. Ибо откуда она родом, эта малышка? Казалось, никто этого не знал…
— Нет? — ласково переспросил Клид.
Она задрожала, как осенний лист, поднялась и шагнула к Клиду. Казалось, она взывала о помощи, но Клид лишь ободряюще кивнул.
— Конечно, вы великий детектив, месье Клид, — севшим голосом произнесла она, — но вы ошибаетесь. Бертье не убивал Жана. Это все я, я одна. Я завидовала. Хотела, чтобы он развелся. Он отказывался. Мы повздорили. Он был, как вы сами поняли, отвратителен. Он сказал мне, что не желает меня видеть, чтобы я убиралась к черту.
Две недели я пыталась забыть его. Я боролась со своей гордостью, но не смогла продержаться долго. Я позвонила ему, чтобы уговорить в последний раз со мной встретиться. Это он выбрал Орлеан. Я подумала, что в таком случае мы помиримся. Но он вначале меня использовал, а потом оттолкнул, пытаясь унизить. У меня был пистолет. Я выстрелила.
Клид обнял ее за плечи.
— А Жюльетта Дравиль? Тоже ты?
Она смотрела на него глазами утопающей.
— Я больше ничего не знаю. Может быть… Ну, да. Она была всему виной. Я ненавидела ее.
Клид взял свою шляпу. Этот ребенок лгал, но было что-то величественное в том, как она все взяла на себя, чтобы спасти Бертье. Может быть, потому они встретились, и она сдержала слово.
Клид открыл дверь и жестом приказал следовать за ним. Она послушалась. Горничная проводила их ошеломленным взглядом. Молодая актриса была почти без сил, и Клиду пришлось поддерживать ее по дороге к машине.
Вид у него был хмурый, почти жестокий. Он как безумный гнал машину к агентству.
III
Такси, старинное «G7», остановилось в Римском дворике. Бертье взглянул на часы. У него было всего пять минут до отхода поезда. Довольный, что билет в кармане, — Мари-Жур купила накануне — расплатился с шофером, вышел из машины и скрылся в зале вокзала Сен-Лазар. Его багаж был невелик: дорожная сумка да кожаная визитка, где находились паспорт и несколько ценных для него бумаг. Поигрывая посадочным талоном, он расчищал путь в толпе пригородных пассажиров, поднимавшихся по каменным ступенькам лестницы, ведущим на перрон.
С момента бегства он какое-то время колесил по Парижу, трижды сменив такси, боясь, что Клид мог записать номер первого. Он еще надеялся встретить Аньель на перроне у поезда Париж-Гавр. Если Клид не будет слишком надоедать, она будет волноваться за него.
Он столкнулся с женщиной, спускавшейся по лестнице с ребенком на руках. Та обозвала его грубияном, негодяем, хамом. Она громко кричала, он вежливо извинился, не останавливаясь, боясь, как бы инцидент не привлек к нему внимания.
Бертье поднял воротник пальто и пригнул голову. Он понимал, что лишь удача позволила уйти от Клида. Этот человек обладал дьявольским умом. Как ему удалось столь быстро выйти на Мари-Жур Аньель? Говорят, он часто подчиняется врожденной интуиции. Неужели интуиция привела его на бульвар Бино? Этот вопрос не переставал его преследовать со времени его бегства, но он так и не нашел убедительного ответа.
Служащий указал ему перрон, от которого отправлялся скорый — перрон номер 19. Цифра, которая дважды в его жизни оказалась счастливой. Он не смог сдержать улыбки.
«Бог любит троицу, говорят. Я должен выкарабкаться».
Громкоговоритель ревел свои обычные рекомендации. Маленькая тележка-буфет стояла перед вагонами первого класса. Бертье купил два сэндвича, заплатив 500-франковой купюрой, и дождавшись сдачи, направился к своему вагону. Отсутствие Мари-Жур не беспокоило его. Она, возможно, добровольно решила задержать Клида до отхода поезда.
Локомотив загудел. Как все вдруг стало просто… Шпики, Клид, Франция, — все вскоре будет далеко.
— 12 часов 21 минута, перрон номер 19, месье, — подсказал ему железнодорожник.
Не спеша Бертье встал на первую ступеньку вагона. Самое трудное позади. Он знает, что нужно сделать для выезда из Франции после прибытия в Гавр. Ружерон — его давнишний однокашник по Шапталю — будет, конечно, счастлив помочь ему. Он занимает достаточно высокий пост в пароходстве и поможет проникнуть на один из кораблей компании. Под другой фамилией в билете, естественно.
Бертье вошел в тамбур. Тот был пуст. Но ему не суждено путешествовать одному. Два человека, почти бежавшие к вагону, поднимались за ним. Исподтишка посмотрев на опаздывающих, хромой направился в конец вагона. Он уже раскладывал свой багаж в последнем купе, когда почувствовал, что его схватили за полы пальто. Комок подкатил к горлу. Он должен был, прежде чем повернуться, попытаться изобразить на лице гнев.
Двое опоздавших насмешливо смотрели на него. Тот, что задержал его, отогнул борт своего пальто.
— Полиция.
Бертье устало улыбнулся. Не хватило нескольких секунд, чтобы все обошлось.
Перрон номер 19… Удача подобна фее и сопутствует только тем, кто действительно верит в существование летающих тарелок и прочей дребедени.
— Следуй за нами без шума, — угрожающе начал шпик. — Так будет лучше для тебя. И пошевеливайся, нам ни к чему трястись до Гавра!
— Я понял, — ответил обескураженно Бертье. — Теперь и мне нет необходимости.
Полицейские удивленно переглянулись. Они как бы спрашивали себя, не допустили ли они ошибки, был ли тип, выразивший такую покорность, знаменитым Бертье, который совершил три убийства в течение нескольких часов. Тем не менее им предстояло быстро проверить содержимое его карманов.
Убийца не держал при себе никакого оружия. Настоящий идиот! Они взяли его под руки, прихватили сумку и визитку и спустились из вагона, все время держась рядом. Затем повели его к выходу.
Дав последний гудок, поезд тронулся.
12.21… Поезд удачи медленно скользил вдоль перрона номер 19. Бертье волочил ногу. Было холодно в открытом всем ветрам зале. Местами широкие лужи свидетельствовали о дефектах в стеклянном покрытии крыши, державшейся на металлических опорах. Перрон понемногу пустел. Последний вагон миновал нашу троицу. Перегнувшись из окна этого вагона, молодая женщина махала платком. Бертье, проходя, успел заметить слезы на ее лице. Она также сохранит прекрасные воспоминания о перроне номер 19…
Они подошли к последней группе пассажиров, ждущих у дверцы своей очереди, чтобы вернуть перронный билет служащему. Дальше видны были четыре пути, по правому прибывал поезд. Еще слышны был крики, звучащие отовсюду возгласы прощания, свистки проводников — и во всей этой какофонии главенствовал громкоговоритель. Бертье, казалось, решил задержаться. Полицейский, шедший впереди, миновал турникет и потянул его за руку. У хромого был такой вид, будто он только что проснулся.
— Извините меня, — сказал он. — Я был далеко отсюда.
Он продвинулся на шаг. Контролер удивленно взглянул на него, немного обеспокоенно, как ему показалось. Полицейские, должно быть, спрашивали его, когда наводили справки, не заметил ли он хромого, и объяснили, кем тот был. Бертье улыбнулся ему и прошел, волоча ногу. Второй полицейский пытался отделаться от толпы, осаждавшей турникет. Бертье слышал, как он бушует.
Внезапно он понял, что получил новый шанс. Удар локтем в живот заставил сопровождающего рухнуть на землю, выпустив при этом его левую руку. Второй шпик не успел среагировать, как апперкот в подбородок заставил его прекратить всякие действия. Удар правой попал точно в печень. Ротозеи видели, как он завалился, опустив руки. Но ничего не поняли.
Нанеся еще несколько ударов на всякий случай, Бертье кинулся вниз по лестнице, не теряя ни секунды, и оказался на первом этаже. На свободе…
Никому и в голову не пришло броситься за ним в погоню. Наверху люди столпились вокруг его жертв.
На перроне номер 19.
Бертье спокойно пересек Римский дворик и скрылся в метро.
Поезд на Гавр еще не достиг Ансьера.