IIIТеатральная сцена
I
Клид отнял трубку от уха. Разъяренный голос Масселона неприятно резонировал в мембране. Прочие газетенки, жаловался он, сделали специальный выпуск. Сенсационный поворот дела, о котором «Дерньер-суар» не сообщила ничего. Да, да, Винсен сдержал слово. Он отказался выпустить малышку Алосса в 10 часов, и конкуренты обошли его на повороте.
— Ты подумай, — орал Масселон, — разве не разойдется газета с заголовком на восемь колонок типа: «Убийца Дравиля убил собственную дочь?» и «Даниель Бертье, первая жертва хромого убийцы?»
Клид слушал, нахмурив брови. Каково бы ни было состояние дела, Винсен нанес отличный удар. Не тем, что открыл существование мадемуазель Бертье, для этого не надо быть ясновидящим, просто просмотреть документы… Но Клид не сомневался — преувеличив значение этого банального случая, комиссар поставил своего шефа в затруднительное положение. Как тот сможет забрать у него дело после такого заявления? Действительно, отлично Сыграно. Где Винсен поступил по-свински так это не допустив к материалу «Дерньер-суар».
Масселон продолжал выпускать пар:
— Ты отлично помнишь, что я тебе говорил о промахе, нет? Хорош теперь у меня вид, как я впредь буду объясняться с главным редактором? Старик взбешен!
— Перестань кричать, — прервал его Клид. — Объясни мне лучше, что означает эта находка Винсена. Он думает, что за Бертье ему недостаточно проели печень?
— Может быть, — протянул Масселон. — Или, скорее, чтобы подложить нам свинью за тебя.
— По-моему, это скорее из вредности. Но ты не отчаивайся, у тебя будет случай взять реванш — это я обещаю. И могу сказать, что долго ждать не придется.
— Надеюсь, — вздохнул, успокоившись, Масселон. — Как бы там ни было, история, которую он раскопал, достаточно хороша. Из области романов с продолжениями, но хороша…
Бертье женился в 1930 году на берлинской певице, некой… подожди секунду, я проверю… Марии Таглен.
Клид приготовил блокнот.
— Ты можешь прочесть по буквам? — попросил он, передав ручку и блокнот Вере.
Масселон повторил. После чего продолжил:
— Два года спустя у них появился ребенок. Цветок от цветка, как пишут мои собратья. В 1934 году произошла трагедия. По пути в Милан, где Марию Таглен ждал контракт в Ла Скала, случилась авария. Машина вспыхнула, несчастная сгорела заживо. Бертье, сидевший за рулем, при ударе вылетел наружу. Его подобрали в плачевном состоянии, раздробленную ногу заковали в ортопедический аппарат.
Их малышке было тогда двадцать три месяца.
Безутешный Бертье передал ее кормилице в Ницце. Казалось, она очень напоминала ему покойную. Позже он поместил ее в пансион в Швейцарии. Но два года спустя, когда ей было шесть лет, забрал оттуда. С тех пор никто не видел девочки. Винсен предполагает, — по крайней мере, так пишут мои собратья — что Бертье мог избавиться от нее по дороге.
— Я понял, — сказал Клид. — Винсен хотел сказать, что исчезновение малышки для него тайна, а твои коллеги раздули из мухи слона. То, что я тебе предложил, ничуть не хуже, ты увидишь. Направь ко мне малыша Аллоса и позаботься, чтобы у тебя весь день под рукой был фотограф. Возможно, что Бертье будет арестован через несколько часов, может быть, даже минут.
Он ускользнул у меня из рук в Нейи, у Мари-Жур Аньель, куда я направился от тебя. Подробности я объясню твоему парню.
— Он будет у тебя через полчаса.
— Идет, — сказал Клид.
Он повесил трубку и вернулся к отчету Лода. Два листа, заполненных мелким, очень сжатым почерком. Отличная работа, полная, четкая и позволяющая преодолеть упрямство малышки Аньель. Лод действительно нашел следы женщины в четырех кафе Орлеана в среду и четверг. Та каждый раз связывалась с Парижем по телефону. Лод получил номера на центральной станции. Это номер Дравиля — в первый день и номера Бертье и опять квартиры на улице Ранелаг, дважды — во второй день. Час последнего звонка совпадает с тем, когда Жюльетта Дравиль получила известие от незнакомки со странным голосом.
«Манто из шикарного меха… Низко опущенная вуаль… Меховая шапочка… Юная походка…» Как бы ни смутны были приметы женщины, данные Лоду персоналом кафе, речь могла идти только о Мари-Жур Аньель.
Клид отложил листки. Лод, что ни говори, не потерял своих качеств. Он всегда обладал звериным нюхом. Если сравнить с этой часовой раскладкой остальные бумаги, то казалось, что Клида только вводили в заблуждение. Там не было ничего, что бы не знал он о Бертье до разговора с Масселоном. Мало сведений, заслуживающих интереса, о Жюльетте Дравиль и абсолютно ничего — о Мари-Жур Аньель, хотя его сотрудник специально осведомился о ней среди друзей в «Синемонде». Наоборот, детектив обратил внимание, что очень многое согласуется с четвертой картой, совпадающей с мнением журналиста. Она содержала кое-какие сведения о карьере Клодетты Жема, которые для него были откровением.
Клид, приехав в агентство, оставил Мари-Жур Аньель на попечении сочувствующей Веры. Он открыл дверь, соединявшую его кабинет с бюро секретарши, и знаком пригласил юную актрису пройти к нему.
II
После сцены в Нейи Мари-Жур Аньель еще не пришла в себя. Клид указал ей на кресло. Она съежилась там, подняв к нему свое маленькое лицо, мраморное от бессонной ночи. Он какое-то время сурово смотрел на нее, пытаясь проникнуть в глубину таинственного озера. Но нашел там лишь глубокую тоску. Взяв за плечи, он заставил ее подняться. Она вся дрожала и должна была повиснуть на нем, чтобы не упасть.
«Эта крошка — настоящая актриса, — подумал он, — или я грубое животное».
Что, если задать ей подобного рода вопрос?
Ну а тип, что расправился с Вернье, не был грубым животным? Он сдавил пальцами плечи Мари-Жур Аньель, оставляя на теле синяки. Она тихонько застонала, как ребенок. Клид устыдился своей грубости и разжал пальцы. За вуалью слез он, казалось, прочел благодарность в голубых глазах.
— На чем мы остановились? Ах, да. Ты говоришь, что вы с Бертье провели ночь в Туре. Ночь со среды на четверг.
Она кивнула.
— И, несомненно, ты вернулась туда, совершив преступление.
— Все верно, — сказала она. — Отправляясь в Орлеан, я не собиралась убивать Жана, клянусь. В отеле мы еще раз повздорили. Он выгнал меня. Я плакала, открыла сумочку, чтобы достать платок. Рука наткнулась на револьвер. Я выстрелила, даже не подумав, что я делаю. Потом я сбежала, не зная, попала ли в него. В Туре я все рассказала Бертье. Он взял машину, и мы вернулись в Орлеан. Он прошел в отель, чтобы выяснить положение дел. Все было спокойно. Он поднялся до номера Жана, считая, что найдет того живым и здоровым и сможет поговорить с ним обо мне.
Клид беззвучно рассмеялся. Этот бедный ребенок лгал с такой же легкостью, как и дышал, переходя от одной версии к другой с невероятной непродуманностью. Она продвигалась по мере того, как находила, как ей казалось, нужную деталь, рассказывая с трогательной искренностью.
— И к своему великому изумлению, — сказал он, — Бертье нашел на постели труп?
— Да. Пуля попала Жану прямо в сердце.
— Бертье, в свою очередь, в ужасе, бежал, — издевался Клид. — К несчастью, горничная в отеле видела его выходящим из номера Дравиля. И вот бедняга обвинен в убийстве и за ним гонится вся полиция. Так как никто, полагали вы, не может — по крайней мере сразу — заподозрить тебя в чем бы то ни было, ты позволяешь ему скрыться и устраиваешь сцену, чтобы он окончательно исчез из поля зрения. За пределы Франции.
— Я подумала о Нью-Йорке.
Клид продолжал игру.
— Нью-Йорк? Я не согласен. Бразилия, если угодно, или Аргентина, или, я не знаю, какие еще там государства. Уругвай?
Голубые глаза засветились. Клид поддался на обман.
— Я ничего не могу больше сказать вам, — ответила она.
И улыбнулась, как бы извиняясь.
— Бертье мог изменить свои намерения, — продолжала она. — И потом, он теперь вас интересует гораздо меньше…
— Ладно. Уругвай, Бразилия или Нью-Йорк — какая разница? В настоящее время его путешествие кончилось. Шпики его задержали и, как ты говоришь, он меня интересует гораздо меньше.
Злобный смешок, которым он сопроводил последнюю фразу, заставил ее вздрогнуть. Итак, ужасная игра возобновлялась? Глаза Клида вновь стали ужасны. Его взгляд леденил. Он вновь обрел тон, с которого началось их знакомство, голос, который был подобен ударам хлыста.
— Сейчас на набережной Орфевр ему готовят прекрасную встречу в стиле, так нравящемся месье Дейблеру, — закончил он, предлагая ей сесть.
Он спрашивал себя, почему он теряет время, когда можно было бы просто передать эту девчонку в полицию. Тем более, что сам он не работает ни на кого. Она вновь принялась плакать. Беззвучными слезами, не пытаясь их скрыть. Клиду стало ее жалко.
— Зачем ты ухватилась за эту глупую историю, — мягко спросил он. — Зачем ты хочешь его выгородить? Я прекрасно знаю, что вы не проводили вместе ночь в Туре. Доказательства? Ты звонила ему из Орлеана около 10 часов 30 минут по его парижскому адресу. Как сделала это и накануне, около 9 часов, тоже из Орлеана, позвонив Дравилю и назначив свидание в этом городе. Ибо ты, а не он, заказала номер…
Она недоверчиво и безмолвно смотрела на него сквозь слезы. Клид ободряюще улыбнулся. Он теперь действительно хотел удержать ее от неверного шага, который она собралась совершить. Он не переставал спрашивать себя, ради чего она готова так жертвовать собой за Бертье. Бертье, убившего человека, который впервые разбудил ее сердце. Что толкало ее на столь неразумные поступки? Вот что пытался он понять. С таким ключом в руке он смог бы без труда пройти «дорогой смерти»: Дравиль… Вернье… Жюльетта…
Клид взял сигарету, прежде чем протянул пачку Мари-Жур Аньель. После небольшого колебания она взяла тоже. Он дал ей прикурить. Курила она машинально, сжимая тонкими губами мундштук «кравен».
Клид положил ей руку на плечо, словно пытаясь прибавить убедительности своим увещеваниям. Она должна была столько пережить, что угрозы и предупреждения уже не действовали. Надо заставить ее капитулировать, найти ключ, столь тщательно запрятанный. Он принялся ей выговаривать, как это сделал бы старший брат.
— Мне хотелось бы вас убедить, — сказал он, забыв свое тыкание, — что вы не сможете больше ничего сделать для Бертье. Он заговорит, когда им займутся основательно, потому что он допустил оплошность и против него имеются улики.
Теперь время подумать о вас. Вы уже по уши влипли в это дело. Подумайте об этом и оставьте свой ложный тон. Почему вы звонили ему из Орлеана в четверг? Пока я один знаю это и мне не хочется делиться с моим добрым другом, комиссаром Винсеном. Но Бертье рискует быть менее сдержанным, чем я. А знаете, как это называется на языке правосудия? Это называется просто — умышленное убийство. И судьи не церемонятся с теми, кто предстает перед ними с таким багажом.
Она поискала глазами пепельницу, чтобы стряхнуть пепел. Он протянул ей одну. Она стряхнула пепел и приняла прежнюю позу — голова откинута назад, взгляд устремлен в пустоту, губы сжимают сигарету. Она, казалось, ничего не слышала.
Клид нажимал, пытаясь убедить словом.
— Вы должны понять, что бесполезно запираться дальше. Вы не спасете его и только погибнете сами. Ваша версия не выдерживает критики, Мари-Жур, вы не найдете ни одного адвоката, который взялся бы защищать вас перед судьями.
Она тяжело дышала. Лицо все бледнело. Глаза болезненно блестели.
— Да, это не выдерживает критики, я знаю, — сказала она с тем же упрямством. — А между тем это правда, месье Клид. Это я убила Жана Дравиля, и Жюльетту Дравиль тоже. Я одна, без всякой помощи, без соучастника, ибо они доставили мне массу неприятностей, они оба. Бертье тут ни при чем, и я докажу это любому судье.
Вы говорите, что его видели в Орлеане. Я вам объясню, что он делал в номере Жана. Если и нашли отпечатки на пистолете, то потому, что он поднял его с пола или с кровати. Это не доказательство его вины, месье Клид. Вы также утверждаете, что я несколько раз звонила из Орлеана в среду и четверг. Это ложь. Я никому не звонила из Орлеана.
Клид щелкнул языком.
— Вы продолжаете меня не слушать! Ну что же, как вам угодно. Но кто будет расплачиваться за вас, и за Бертье тоже?
Она пренебрежительно пожала плечами.
— Вы плохой игрок, месье Клид. Вы не любите проигрывать. У вас нет никаких улик против кого бы то ни было, но вы вбили себе в голову, что Бертье — убийца, которого вы ищете, и вы не можете думать ни о чем ином.
Клиду не нравился такой разговор.
— Как хотите. Я думаю, что ночь в камере заставит вас одуматься.
И все же он был удовлетворен. Девчонка утверждала, что пистолет был найден в комнате. Это означало, что она не убивала, как бы ни пыталась в этом убедить. Ну ладно, пусть придерживается своей версии. Это единственный способ помочь ей выбраться из западни, разумно — и честно.
— Еще вот что, — заметил он. — Вы знаете, что у Бертье была дочь? Считают, что он мог убить и ее. Это утверждаю не я — вечерние газеты полны этой истории…
— И это вы, — поморщилась она, — обвиняете меня в придуманном романе?
Что ответить? Она права, эта девчушка. Он снял телефонную трубку. Через несколько секунд на другом конце провода отозвался Винсен.
III
В бюро Клида «малышка Алосс» так долго записывал в блокнот, что даже устала рука. Это его первое «роскошное дело» казалось тем более прекрасным и волнующим, что он был единственным репортером, шедшим по горячим следам.
Клид был вдвойне великодушен. Они были умеете, когда в агентство прибыл Винсен в сопровождении двух инспекторов. Комиссара уведомили перед самым отъездом с набережной Орфевр о «шутке», сыгранной Бертье на вокзале Сен-Лазар с его «ангелами-хранителями». Он тотчас же взъелся на Алосса, настаивая, чтобы репортер «Дерньер-суар» покинул кабинет на время совещания. Клид не позволил этого сделать. Он умел убеждать, и в конечном счете Винсен сдался, но излил столько ненависти, что журналист готов был сделаться невидимкой.
Алосс был парнем не старше двадцати пяти, невысоким и коренастым. Он пришел в «Дерньер-суар» три года назад, и Масселон сразу выделил его из всех новичков. Стажер страстно увлекался выполняемой работой, делая ее с большим рвением. Белокурый, робкий, легко краснеющий, он умел, в случае необходимости, быть столь пронырливым, что ему могли бы позавидовать некоторые старые профессионалы.
Клид ему очень понравился. Как и Винсен — особенно погасшим окурком, прилипшим к краешку губ, надменным голосом и манерой гонять из угла в угол рта погасшую сигарету, как бы находя тем самым необходимые слова.
Мари-Жур Аньель произвела еще большее впечатление. Но по другому поводу. Она была прекрасна, несчастна, а он чувствовал смутно ее отважную душу и видел полную безнадежность во взгляде… Ему хотелось, чувствуя ее невиновность, сделать все для ее защиты, может быть, даже через газету. Полицейские ее жестоко третировали. Да и сам Клид считал ее виновной.
— Какого черта вы ввязались в это дело? — спрашивал Винсен.
— Я сошла с ума. Я его любила, он гнушался мною… я выстрелила. И не знаю ничего больше, — стонала Мари-Жур.
Комиссар и его помощники принялись ее обрабатывать. Это походило на травлю зверя. Она механически отвечала, беря все на себя. Это слишком походило на самоубийство. Клид, казалось, уже готов был вмешаться, когда раздавшийся телефонный звонок заглушил голос девушки. Детектив снял трубку.
Звонила Клодетта Жема. Клид с трудом узнал ее голос. Говорила она глухо и очень быстро.
— Что случилось, моя милая? Вы кажется очень взволнованной.
Она его не слушала.
— Да. Я… Ну… Бертье пришел ко мне. Он мне угрожал. Мне удалось вырвать у него пистолет. И…
Она задохнулась.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Клид. — Я приеду немедленно. Через несколько минут…
— Поскорее, — умоляла она. — Я боюсь…
— Да, — повторил Клид еще раз. И повесил трубку с мрачным видом.
Винсен принялся за свое. Он орал, рычал, увещевал. Клид властно вмешался.
— Прекратите, комиссар. Этой девчонке нет больше необходимости лгать.
Клид какое-то время смотрел на нее, но она не подняла головы. Как она его, должно быть, ненавидит…
— Бертье только что убит при попытке совершить очередное преступление, — продолжал он, взвешивая каждое слово.
Комиссар застонал:
— Бертье? О-о!..
Он оцепенел. В его медленном мозгу долго крутились нескладные мысли, прежде чем он решился разразиться своим любимым ругательством. Но Клид не придал этому никакого значения. Мари-Жур застыла, от ее лица отхлынула кровь.
— Он… мертв…?
Она спрашивала Клида севшим голосом, с неописуемой болью. Он кивнул ей — да. Казалось, она вот-вот упадет в обморок, но, преодолев слабость, в наступившей тишине девушка, как автомат, направилась к детективу и застыла в шаге от него, раскрыв в немом крике рот.
Клид чувствовал прерывистое дыхание на своем лице. Нет, ни слова не сорвалось с ее губ, лишь горячее дыхание больной. Две слезы медленно отделились от ее ресниц. И вдруг нечеловеческий вопль вырвался из ее горла, прежде чем она рухнула на пол.
Клид подхватил Мари-Жур на руки и отнес на диван. Та была без сознания. Он позвал Веру и что-то тихо сказал.
— Положитесь на меня, месье Клид, — сказала Вера просто, когда Клид умолк.
Мари-Жур Аньель, лежавшая на диване, была похожа на спящую красавицу из сказки. Клид пошел за своим пальто и сделал знак Винсену, что пора отправляться. Комиссар пытался что-то продумать и кивнул в сторону дивана.
— Скажите, Клид, что тут происходит? Почему эта девчонка…
Клид пожал плечами. Он только что нашел ключ, который так искал, и чувствовал себя не в своей тарелке.
— Это ее отец, — коротко ответил он.
IV
Винсен вошел первым. Бертье лежал, вытянувшись поперек прихожей, левой рукой схватившись за грудь. Гримаса искривила его губы. Глаза остались открытыми, но смерть еще в них не отразилась. Рубашка на груди была вся в крови. Кровь была и на стене, расплескавшись там, подобно красному цветку. Настигшая его пуля попала в горло, в тот момент, когда он прислонился к стене.
Как предположил Клид, падая, он увлек за собой круглый столик на одной ножке. Стоявшая там китайская ваза разбилась. Всюду на паркете были осколки разбитого фарфора и цветы, плавающие в луже воды. Пистолет лежал рядом с трупом, у его правой руки. Менее чем в метре — выброшенная гильза.
Инспекторы склонились над трупом. Алосс отмечал все, что видел. Винсен, стоя у головы трупа, гонял свой окурок, походя на статую в размышлении. Его маленькие глазки спрятались под густыми бровями.
Клодетта Жема с ужасом наблюдала на происходившим. Клид улыбнулся ей, подошел и взял за руку. Винсен в тот же миг вышел из состояния созерцания. Он был в замешательстве. Клид представил их друг другу. Клодетта Жема протянула руку. Комиссар покраснел.
Клид представил, немного выделив голосом:
— Ас нашей уголовной полиции.
Винсен не любил оставаться в долгу. Но увы, умение дать достойный ответ не выдается как табельное оружие при поступлении на службу в здание на набережной Орфевр… Комиссар в который раз довольствовался мыслью, что будет и на его улице праздник.
Клид взял его за руку и провел в салон. Клодетта Жема шла впереди. Вдруг она пошатнулась и упала в кресло. Клид заметил, как она дрожала, будто все еще переживая драму, стоившую жизни хромому. Он хотел сесть рядом с ней, но не сделал этого, а выбрал кресло, стоявшее невдалеке, и молча опустился в него.
Винсен уже сидел и пытался раскурить свой окурок. Тот почернел, был весь прослюнявлен и не желал загораться. Комиссар отказался от своей попытки после третьей спички, но оставил окурок во рту. Он спрашивал себя, как вести дело с Клодеттой Жема. Ведь она не первая встречная. Для начала не стоит ее рассматривать как убийцу; она действовала в пределах самообороны, а это совершенно иное…
К этому можно добавить, что артистка, имя которой пишут огромными буквами на стенах в Париже, должна обладать такими связями! В магистрате, префектуре, министерстве… Нужно избежать ошибочных действий, комиссар Винсен…
Сидя на краю кресла, нервно теребя галстук, он мечтал о прекрасном завершении своей карьеры. В прихожей двое инспекторов заканчивали предварительный осмотр. Их приглушенные голоса доносились как из подземелья. В дверь позвонили. Три коротких звонка. Клид подумал, что это могут быть только полицейские фотографы, извещавшие таким образом о своем прибытии. Хорошо смазанная машина функционировала как часы, увлекая колесико за колесиком. Через секунду прибудут люди из прокуратуры. Чуть погодя Клид услышал звук вспышки. Конечно, это фотографы начали свое дело.
Клид подвинул кресло поближе к Клодетте Жема и взял ее руку в свои. Она поблагодарила, пытаясь улыбнуться. Ее глаза были грустны, как у заблудившихся в подземелье, но сухи. Она очень быстро реагировала после естественной слабости.
— Как это произошло? — спросил Клид.
Он говорил спокойно, пытаясь ее ободрить. Винсен знал его способности в проведении того, что он называл просто допросом.
— Когда позвонили в дверь, я подумала, что это… вы, — начала Клодетта Жема. — Моя горничная в отпуске с понедельника. Я читала в салоне. Пошла открыть. Он ворвался, грубо оттолкнув меня, глаза его просто выскакивали из орбит. Можно сказать, демон зла во всем своем величии. И он сам закрыл дверь. Я испугалась, и он это понял. Я отступила, но он преследовал меня по пятам, усмехаясь, с безумным взглядом, устремленным в меня.
Тут я уронила круглый столик. Бертье остановил звук разбившейся на полу китайской вазы. Я хотела позвать на помощь, но не смогла, будто чьи-то руки схватили мое горло и сжимали его, сжимали… Какое-то мгновение он смотрел на меня, затем достал из кармана пистолет. Я слышала, как он прошептал:
— Ты такая же, как и остальные…
Я поняла, что он меня убьет. Как Жана или Жюльетту. Эта мысль подстегнула меня, словно хлыст. Я бросилась на него изо всех сил, застав его врасплох. Мне удалось вырвать у него оружие.
Комиссар вынул изо рта окурок. Не решаясь бросить его в пепельницу, положил в карман. «Добрая воля, проявленная… убийцей — его словарный запас не позволял использовать иное слово — объясняла его жест, значительно упрощая задачу». Он справится с минимумом вопросов. Вежливых, корректно поставленных. Как положено комиссару…
— И вы выстрелили? — спросил он.
Она, казалось, пытается защититься. Он жестом приободрил ее.
— Не беспокойтесь. Допустимая степень самообороны. Это ваше право…
Клодетта Жема покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я и не думала убивать. Я хотела удержать его на расстоянии и вызвать полицию. Он тотчас покорно поднял руки. Казалось, успокоился. Это было заметно по его глазам. Я подумала, что мне нечего больше бояться, и на миг упустила его из виду. Я хотела заставить его пройти в салон, где стоял телефон. Он понял, что у него есть шанс, и собрался броситься на меня. Я чувствовала, что проиграю. Закрыв глаза, я выстрелила.
Он закричал. Буквально на миг. И стал падать. Он долго, очень долго падал, держа руку на груди. Я видела только эту руку, пальцы которой сжимали ткань. Это похоже на галлюцинации. Когда он упал на пол, застонал снова. Я думала, что только ранила его. Но склонившись над ним, увидела, что кровь бьет из шеи, и поняла, что убила…
Она постаралась встретиться с глазами Клида. Он ободрял ее, но смотрел строго.
— Я не знала, что делать, — почти извиняясь сказала она. — В полной растерянности я вспомнила о вас.
Кивком головы Клид ее извинил. Он не мог простить себе поведения с Мари-Жур и попыток вырвать у нее тайну. А ключ к тайне — имя ее матери. Мария Таглен, жена Бертье. Это интересное имя Мари-Жур стало теперь понятным. Имя ее матери-певицы — Мария, а первый слог ее фамилии — Таг, что по-немецки означает день, а в переводе — «жур». Фамилия Аньель так же легко читалась простой перестановкой букв. Как же это не пришло ему в голову раньше! Нужен был ужасный крик девчонки, узнавшей о смерти отца…
Что за путаница, о Боже!
Винсен продолжал заниматься своим галстуком. Он пропускал его меж своих коротких пальцев, словно совершая религиозный обряд. Когда Клодетта Жема повернулась к нему, он улыбнулся ей наилюбезнейшим образом.
— Не жалейте, — сказал он своим ворчливым голосом с необычайной игривостью. — В любом случае, он не закончил бы жизнь в своей постели. Если бы наши тупицы не упустили его на вокзале Сен-Лазар, его ждала бы гильотина.
Он добродушно рассмеялся, предчувствуя завершение дела.
— Благодаря вам, — усмехнулся он, — у налогоплательщиков будет экономия.
Никто ему не вторил.
В дверь постучали.
— Кто там? — спросил Клид.
Один из инспекторов просунул голову. Это был самый молодой ассистент Винсена, чуть грассирующий, с живыми глазами — тип парижского уличного мальчишки — гамена.
«Вот один из тех, — подумал Клид, — кто неплохо порезвился, будучи ребенком, на улицах своего квартала».
Инспектор поискал глазами комиссара.
— Закончили, патрон.
Он кивнул в сторону Клодетты Жема. В его взгляде проскальзывало восхищение.
— Это та мадам..?
Винсен тоже кивнул.
— О! Это было сделано классически. Пуля попала в сонную артерию. Настоящий экспресс в потусторонний мир…
Винсен поднялся. Подобные уточнения, как бы ни верны они были, ему казались неуместными. Он поклонился Клодетте Жема.
— Эти господа из прокуратуры ненадолго вас задержат. Они зададут лишь несколько вопросов. Простая формальность. Повторите им то, что сказали мне, и все вскоре станет для вас лишь воспоминанием.
Он поклонился еще раз и направился к двери, чтобы присоединиться к инспекторам — хотел проверить, не пропустили ли они чего-нибудь.
Клид в свою очередь поднялся.
— Секундочку, комиссар, — попросил он. — Я пройду вместе с вами.
Он взял руку Клодетты Жема и поднес ее к губам.
— Я не надолго отлучусь, — прошептал он. — Не более получаса.
Она удержала его руку.
— Очень жаль, — сказала она в тон ему. — Жаль, что вы не можете остаться рядом со мной. Но возвращайтесь побыстрее!
У нее были влажные губы и блестящие глаза. Она уже забыла о Бертье, лежащем тут, рядом, в прихожей, с дырой в горле.
— Да, — обещал Клид. — Скоро вернусь.
Зазвонил телефон. Она отпустила его руку и, улыбаясь, подняла трубку.
V
Пальцы Клодетты Жема сжались на трубке. Клид видел, как она побледнела. Он замер на мгновение и знаком дал комиссару понять, чтобы тот задержался.
— Но вы ошиблись! — бессильно протестовала Клодетта Жема. — Я не…
Клид услышал щелчок, на том конце положили трубку. Разговор был кратким. Клодетта Жема с задумчивым видом продолжала держать трубку, затем медленно положила ее на место. Она действовала, как во сне. Складка на лбу свела ее брови — она прилагала невероятные усилия, чтобы казаться спокойной. Клид шагнул к ней. Она смело улыбнулась ему.
— Пустяки, — сказала она слегка дрожащим голосом. — Дура или завистница, преследующая меня с недавних пор.
— Да? — Клид, выпрямившись, отстранился. — И что ей от вас нужно?
Она спокойно смотрела на него.
— Если бы я это знала… Но она предпочитает только оскорблять, повторяя всегда одно и то же, и вешает трубку.
Клид закурил свою любимую сигарету и принялся мерить салон шагами. Нервозно куря, он повсюду сыпал пепел. Винсен потер подбородок. Ему казалось, что время тратится напрасно. Он достал свою бумагу и «жоб» и принялся скручивать сигарету. Он ненавидел непринужденность Клида, его манеру держаться, будто у себя дома. Его тонкую иронию, служащую ему то защитой, то орудием нападения, в зависимости от обстоятельств. Скрутив и набив сигарету, он сунул ее в рот, слегка послюнив, и принялся искать в кармане спички. Коробок был пуст. Он не торопясь раздавил его в ладони, не посмев попросить прикурить у Клида, ушедшего в свои думы, и, так и оставшись у двери, принялся жевать табак, ожидая приезда сотрудников прокуратуры.
Клид остановился. Он посмотрел на улицу, прислонившись к стеклу. К зданию подъехала полицейская машина с мигалкой на крыше. Детектив повернулся к комиссару.
— Приехали медики, старина. Неужели вы позволяете им приезжать до прибытия прокурора?
Это был вопрос частного порядка, но Винсен, тем не менее, на него ответил.
— Естественно, нет, — вымолвил он, посмотрев на часы. — Теперь его не придется долго ждать.
— Поторопились бы, — выдохнул Клид сквозь зубы. — Черт возьми! Поторопились бы!
Комиссар выплюнул остатки табака. Клид заметил его трудности и поднес зажигалку, получив в ответ благодарный взгляд. Клодетта Жема, прикрыв ресницами глаза, тоже курила, выпуская дым из уголка рта. Клид окинул ее долгим взглядом. Она была прекрасна. И спокойна. Она, должно быть, грезит о вещах, принадлежащих только ей, навевающих памятные воспоминания.
Детектив склонился к уху Винсена и удивленно спросил:
— Что вы думаете обо всем этом, комиссар? — не зная точно и сам, о чем он спрашивает.
Комиссар выпустил дым через ноздри. Его табак по-прежнему отдавал прогорклым маслом.
— Тысяча чертей! Клид, я не думал, что когда-нибудь сумею избавиться от этого дела. Этот хромой — первейший мерзавец.
Клид, в который уже раз, стряхнул пепел на пастельного цвета ковер.
— Я думаю, — сказал он с язвительно улыбкой, — что вы несколько торопитесь, комиссар.
Комиссар ничего не упустил в своих спокойных рассуждениях. Дело закончено, классифицировано. В каком-то смысле (было бы лучше взять его живым) он счастлив, что не надо гоняться за этим Бертье. Протянись все лишь еще несколько часов, он был бы вынужден уступить Шарне, любимчику директора. Тот теперь воспримет это как укол в сердце. Патрон не любит оставлять невыполненными свои угрозы. Конечно, он вставит ему палки в колеса, если когда-нибудь…
Следственный комиссар Винсен… Мадам Винсен будет счастлива услышать это от Клодетты Жема. Но о чем может задуматься такая артистка? Надо будет зайти к ней через несколько дней, чтобы тонко намекнуть, что без его поддержки… А если министр, или даже префект, заупрямятся, надо будет убедить их.
Клид продолжал на чем-то настаивать. Его голос дошел до Винсена словно сквозь пелену.
— Ибо, в конечном счете, — сказал детектив, — у вас нет вещественных доказательств виновности Бертье.
Он очень забавен, этот Клид. Немного злопамятен. Ему, конечно, не могла понравиться маленькая вздрючка, устроенная журналистам. Комиссар слегка улыбнулся уголками губ.
— Не вам думать об этом, старина, — ответил он покровительственно. — Уликами займутся. Впрочем, это уже не столь важно, есть они или нет. Бертье мертв. Правосудие, таким образом, свершилось.
Клид сухо рассмеялся.
— Браво, комиссар, браво! Предполагаемый убийца мертв. Составляется отчет и — хлоп! — дело закрыто. Удобно, не так ли?
Винсен походил на слона, готового наброситься на поле сахарного тростника. Его шея втянулась в плечи, обозначив их ширину, возраст и отсутствие физических упражнений сделали их покатыми. Под насмешливым взглядом Клида изменилось и выражение его лица. Это уже был не просто полицейский, не получивший благодарности, а человек, жаждущий месте.
— Оставьте меня в покое, Клид!
Старина комиссар бросил это, не повышая голоса. Но гнев заставил задрожать его голос. Клид не обратил на это внимания. Он просто отвел взгляд от разъяренного лица комиссара.
— Послушайте внимательно, — сказал он, — мне жаль разрушать ваши радужные иллюзии. Это дело еще не закрыто, мой дорогой Винсен. Одним словом, Бертье не убивал Дравилей.
Лицо комиссара от ярости пошло пятнами.
— Убирайтесь к чертям, вы, с вашими театральными сценами!
Клид похлопал его по плечу.
— Все будет так, как вы желаете, комиссар. Но прежде всего, я не удалюсь столь далеко, как того желаете вы. По крайней мере, до разъяснения моей маленькой истории господам из прокуратуры. У меня появилась мысль, которая, несомненно, их заинтересует. Они великодушно оценят… театральность вашего друга Клида. К сожалению, это поставит шпиков в смешное положение.
Винсен, хмуря брови, принялся размышлять. Он не любил словечка «шпик» и еще меньше — принятый Клидом тон. Но то, чем угрожал детектив, было серьезным. Господа из прокуратуры… Если чертов детектив говорит правду, это будет катастрофа, тысяча чертей!
Он покосился на Клодетту Жема. Неподвижная в своем кресле, с сигаретой в губах, она издали следила за сценой ссоры с безразличным, как казалось, видом. Почему тогда, если он не был убийцей, Бертье пытался убрать ее? Эта мысль придала уверенности Винсену. Конечно, он прав. Дело сделано! У него появилось желание позабавиться.
— Проваливайте, старина, — попросил он, благосклонно улыбаясь.
Клид вновь иронично улыбнулся.
— Да? Это вас не интересует?
Он открыл дверь в прихожую.
— Лишь один момент, прошу вас, — сказал он. — Присядьте и подождите меня.
Клид тщательно прикрыл за собой дверь.
VI
Клид вернулся в салон, держа в руке завернутый в марлю пистолет Бертье. Он отсутствовал около пяти минут, которые понадобились для объяснения инспекторам, что комиссар требует оружие, чтобы его проверить. Их нетрудно было убедить также взять предложенные Клидом сигареты. Клид использовал возникшее взаимопонимание, чтобы задать несколько вопросов, на которые ему охотно ответили.
Винсен сидел теперь в кресле рядом с Клодеттой Жема, занимая ее разговором до возвращения детектива. Что он мог рассказать ей за эти пять минут, чтобы вдруг погрузиться в глубокое молчание? Клид, несомненно, никогда этого не узнает. Он положил пистолет на сервировочный столик возле телефона, справа от Клодетты Жема, а сам устроился в ранее занимаемое комиссаром кресло.
Молчание затягивалось. Клид подождал момента, когда комиссар выбросит свой расползшийся окурок, прежде чем начать говорить. Комиссар кончиком языка, с величайшей осторожностью, чтобы не рассыпать пепел, вытолкнул его в пепельницу. Клодетта Жема взяла пистолет и держала его на коленях. Драма, казалось, не оставила на ней глубокого следа. Во всяком случае, оружие не вызывало в ней ни угрызений совести, ни воспоминаний.
Комиссар закончил приводить себя в порядок. Сигарета наконец погасла, превратившись в груду пепла. Клид достал свой «кравен» из пачки, прикурил и наклонился, чтобы дать прикурить комиссару.
— Убийца, — начал он спокойно, — не Бертье, а…
Приглушенный пистолетный выстрел перекрыл звук выброшенной гильзы. Клид схватился рукой за грудь, попытался встать, какое-то время качался и наконец рухнул, ухватившись за кресло. Он не проронил ни звука. Выпущенная с метрового расстояния пуля прошила его грудь.
Винсен некоторое время оставался недвижим. Все произошло так быстро, что он спрашивал себя, не фокус ли это. Он даже не сообразил, кто стрелял. Клид больше не шевелился. Он склонился, наконец, над детективом, подчиняясь профессиональной привычке. Клодетта Жема, в свою очередь, склонилась над телом Клида. Она судорожно рыдала. Юный инспектор — тот самый «парижский гамен» — взял ее за плечи. Она подняла залитое слезами лицо.
— Это невероятно, невероятно… Я не знаю, почему я взяла этот пистолет… Курок сработал от моей руки… раздался выстрел… Делайте со мной, что хотите…
Она склонилась над телом детектива, покрывая его лицо поцелуями.
— Роберт, ответьте мне… Скажите, что это неправда…
Клид резко высвободился из ее объятий. Она, стоя на коленях, смотрела на него в ужасе, как на пришельца из потустороннего мира, с онемевшими губами и сразу высохшими слезами. Клид наградил ее холодной улыбкой.
— Ну нет, дорогая, — осклабился он, — я не умер. Я знал, что это оружие очень опасно в некоторых руках, поэтому побеспокоился о безопасности. Ваш пистолет заряжен холостыми.
Он показал, что в его волосатой груди нет дыры.
— Я выходил, чтобы сменить пиджак.
Потом помог Винсену подняться на ноги.
— Извините меня за эту мизансцену, комиссар. Она была необходима для… моей театральной постановки.
Он поднял свою сигарету, поставил на место кресло и сел в него. Инспектора подняли с колен Клодетту Жема. Малышка Алосс все еще дрожал от страха у стены. Такого потрясения испытывать ему еще не доводилось. Винсен, тяжело ступая, шагнул к нему, зная, что тот раззвонит обо всем в своей газетенке. Он хотел было разгневанно схватить газетчика за лацканы пиджака и выбросить вон. Но чувствовал, что не в силах этого сделать.
Клид дал ему понять, что он старый человек, очень старый, таким он отныне и будет. Что за демон заставляет детектива вот так обставлять свое последнее слово!
Клид окликнул его в тот момент, когда он подошел к двери.
— Эй, комиссар! Дождитесь конца истории.
Винсен остановился и вернулся на место. Он уже знал конец. Он знал, что хотел сказать Клид в момент выстрела.
— Если вам так хочется… — мрачно протянул он, признавая поражение.
Жестом Клид пригласил комиссара подойти к нему.
— Итак, на чем я остановился? — начал он, будто пытаясь восстановить нить рассуждений. — Ах, да. Убийца — вот эта очаровательная особа, выпустившая при вас свою четвертую пулю. И это вы ее разоблачили. Вы слышите, Алосс. Повторите Масселону то, что я только что сказал. Комиссар Винсен спас мне жизнь. Это он раскрыл истинного убийцу.
Винсен пробормотал неловкие слова благодарности. Клид с сомнением спрашивал себя, как Масселон воспримет эту инструкцию. Согласится ли он на роль, отведенную ему его «напарником»? Ничто не казалось детективу столь сомнительным, как это.