Война побудила общество взглянуть на армию совершенно другими глазами. На волне патриотического подъема в войска начали возвращаться профессионалы. Военные увидели, что они нужны, что общество наконец-то относится к ним с уважением.
В итоге мы получили армию, имеющую самый драгоценный для военных опыт — реальных побед и реальных боевых потерь. Когда события на Донбассе только начинались, военные и Национальная гвардия были не готовы стрелять во врага. Тем более — оказывать ожесточенное сопротивление российской армии, гораздо лучше экипированной, использующей современные технологии и приемы ведения войны. Сегодня наши бойцы готовы убивать и умирать за свою страну.
Вот как описывал эту трансформацию командир 79-й отдельной аэромобильной бригады полковник Алексей Шандар. 11 июля 2014 года его бойцы попали под ракетный обстрел в районе Зеленополья на границе с Россией. «Шесть «Камазов» раненых и пол-«Камаза» рук-ног», — вспоминал полковник в одном из телеинтервью. Его бригада выстояла месяц в Изваринском котле, когда с одной стороны напирали боевики, а с другой — регулярная российская армия. «Я всегда считал, что российский солдат, российский офицер — это мой брат, — рассказывал Шандар. — Поначалу, знаете, такая пустота. А потом люди атрофируются и все становится более просто и прозаично».
Всему миру известна героическая оборона Донецкого аэропорта. Но мало кто слышал про битву за Луганский аэропорт, которую несколько месяцев вела 80-я отдельная аэромобильная бригада. В отличие от «киборгов», отстаивавших Донецкий аэропорт, «восьмидесятка» дралась в полном окружении. Аэропорт разносили «Градами» и «Смерчами», штурмовали на новехоньких танках Т-90 (они состоят на вооружении армии России, в украинских частях их нет), на приступ шли российские десантники из элитных дивизий[16]. Когда наши военные ушли из Луганского аэропорта, россияне два дня не решались туда зайти. Они продолжали обстреливать развалины, опасаясь западни.
Война — работа с самым понятным на свете KPI. Победа или поражение, жизнь или смерть, трусость или мужество. Много говорят о том, что старые, довоенные, генералы должны уступить дорогу новым кадрам, проявившим себя в настоящих боях. Требование совершенно справедливое. Именно это сегодня и происходит.
Только одну из пяти аэромобильных и воздушно-десантных бригад, 79-ю, возглавляет тот же командир, что и до войны, — раненный в августовских боях полковник Шандар. Нового командира получила 95-я бригада, после того как весной 2015-го Забродский возглавил все воздушно-десантные силы страны. Атаку сепаратистов на Марьинку в начале июня 2015 года он отбивал уже в новом качестве. В боях за Луганский аэропорт прошел проверку боем новый командир 80-й бригады полковник Андрей Ковальчук. В июле 2015-го 25-ю воздушно-десантную бригаду возглавил полковник Олег Зенченко. 81-й отдельной аэромобильной бригадой, образованной осенью 2014-го, командует бывший комбат из 95-й.
Социальные лифты не могут двигаться со скоростью мысли. Эффективный командир батальона далеко не всегда может стать успешным командиром бригады, по крайней мере сразу, без дополнительного обучения. В конце концов у каждого человека есть свой потолок. Нет смысла требовать от людей чего-то сверхъестественного.
Это, кстати, касается и милиции, и спецслужб, и чиновничьего аппарата.
Где кадровый резерв для вооруженных сил?
Во-первых, это сама армия. Всех способных, мотивированных солдат и офицеров нужно обучить, вооружить, обеспечить всем необходимым — и продвигать по служебной лестнице.
Во-вторых, это молодые, инициативные представители гражданского общества — волонтеры. Не все из них способны к системной работе, но самородки в этой среде, несомненно, имеются.
В-третьих, это бойцы добровольческих батальонов, сыгравших исключительно важную роль в первые месяцы войны. Время военизированных формирований, не подчиняющихся единому командованию, прошло. Они либо вольются в состав армии или Национальной гвардии — либо будут распущены. Добровольческое подразделение, выполняющее только те приказы командования, которые ему нравятся, — это не актив, а обуза. Особенно если оно совмещает своеобразно понятую защиту родины с мародерством, участием в коммерческих конфликтах или крышеванием.
В-четвертых, мы должны активнее привлекать иностранных консультантов — не важно из международных компаний или из лучших армий мира. Высший командный состав обязательно следует «прогнать» через самые серьезные военные академии — прежде всего Вест Пойнт.
Я бы всерьез рассмотрел идею создания иностранного легиона. На стороне Украины сражаются сотни добровольцев из соседних стран — грузин, белорусов, даже россиян. Эту практику осталось институционализировать.
Военное строительство — долгосрочный проект, и здесь Украине потребуется и политическая воля и максимальное усвоение лучших иностранных практик. Нам нужна профессиональная армия с большим мобилизационным потенциалом. Наиболее близкой Украине считаю израильскую модель.
Израиль, который иногда называют «нацией в униформе», тратит на оборону 7 % ВВП. При численности населения 8,3 млн человек, он держит «под ружьем» только в сухопутных частях 177-тысячную армию и может в случае необходимости мобилизовать 445 000 резервистов. Украина потратила в 2015 году на вооруженные силы и правоохранительные органы более 5 % ВВП. Численность ВСУ — 250 000, резервистов — 700 000. Понятно, что в профессиональном отношении нашим вооруженным силам еще есть чему поучиться у тех же израильтян. Значит, нужно учиться. Среди прочего в израильской армии мне импонирует то, что резервисты проводят военные сборы в составе того же подразделения, в котором они проходили срочную службу (в Израиле она длится 36 месяцев для мужчин и 24 — для женщин). Они не теряют связь друг с другом и в мирной жизни — поздравляют друг друга с праздниками, вместе отмечают дни рождения. Почему это важно? Оказавшись на поле боя, бойцы знают, что рядом с ними не случайный человек, которого они впервые увидели месяц назад, а друг, с которым их связывают иногда десятилетия общей жизни. Таким путем Израиль создает слаженные подразделения с крепчайшими узами между бойцами.
Война на Востоке дала импульс не только военному строительству. Она вызвала к жизни общенародное движение в защиту страны. В первые месяцы противостояния мирные граждане взяли на себя снабжение вооруженных сил продовольствием, экипировкой, транспортом. Активисты и волонтеры, благодаря которым выстоял и победил Майдан, практически без паузы перевели свою деятельность на военные рельсы.
В мирной жизни мы с издателем и владельцем типографии Олегом Свирко были конкурентами. На протяжении 15 лет Олег борется со сложной формой рака крови. В прошлом спортсмен, человек сильный духом — на таких, как он, держался Майдан. Вместе с братом и партнерами по бизнесу Свирко снабжал лагерь революции продуктами, нес ночные дежурства. Когда после аннексии Крыма Минобороны начало создавать территориальные батальоны для отпора врагу, Свирко помог достать бронежилеты для одного из формируемых батальонов.
Дальше — больше. Команда Свирко стала поставлять на Восток бронированные автомобили и экипировку, продовольствие и оптику. Эту работу финансировали частные компании, простые граждане и сам Свирко. За год его группа собрала на нужды армии три с половиной миллиона долларов. К середине лета 2014 года таких волонтерских групп, занимающихся снабжением фронта, насчитывалось несколько десятков.
Майдан и война — несмотря на лишения — привели к глубоким позитивным сдвигам в самосознании украинцев. «Феномен волонтерства сделал украинцев более счастливыми… потому, что впервые в истории принес в украинский концепт счастья удовольствие от помощи другим… — говорит заместитель директора Института социологии Национальной академии наук Евгений Головаха. — Согласно опросам, более 50 % населения в той или иной форме приняли участие в помощи воинам АТО, переселенцам, жителям Донбасса и так далее. И они теперь себя чувствуют полноценными субъектами социальной деятельности»[17].
В июле 2014-го я впервые в жизни попал на совещание в Генштабе. Слушая некоторых выступающих, я, признаться, был удивлен, как мы вообще до сих пор держимся. Это были люди вчерашнего, если не позавчерашнего дня. Ситуация в Минобороны, отвечавшем за снабжение армии, была не лучше. В этой затхлой атмосфере энергичные, расторопные и деловитые команды волонтеров были глотком свежего воздуха.
7 августа 2014-го Президент провел первую встречу с волонтерами. Один из лидеров волонтерского движения Давид Арахамия позже писал, что Президент первым из политиков признал очевидное: волонтеры играют важнейшую роль в войне на Востоке. Активисты вышли из президентской администрации окрыленными. Президент тоже остался доволен, в отношениях с волонтерами у него сразу возникла некая «химия».
Вскоре в Минобороны высадился волонтерский десант. Несколько десятков активистов были привлечены к расшивке узких мест в снабжении армии. Несмотря на скепсис и сопротивление старых кадров новые люди не позволили ни загнать себя в бюрократические ловушки, ни затянуть в коррупционные схемы.
Впрыск свежей крови подтвердил то, что мы и подозревали. Старое Минобороны было нацелено не на выполнение задач, а на освоение бюджета. Эффективность работы была крайне низка. В одном из интервью Свирко приводит характерный пример: «Один из отделов вещевого обеспечения в 2010 году в составе 7 человек работал с объемами закупок около 70 млн гривен»[18]. После вмешательства волонтеров в отделе осталось трое сотрудников, а объем осуществляемых ими закупок вырос до 2,5 млрд гривен.
В апреле 2015-го Свирко возглавил тендерный комитет Минобороны. Его цель — обеспечить максимально эффективное использование бюджетных средств. В условиях резкого увеличения оборонных расходов это серьезная управленческая задача. Опыт Израиля показывает, что контролировать расходы военных трудно даже в условиях консолидированной демократии и активного гражданского общества. Что говорить об Украине, где антикоррупционные процедуры и институты приходится строить с нуля.