год. Поскольку это условие не выполняется, руководители соответствующего профиля на такой конкурс просто не подавались.
На конкурс шли либо авантюристы, либо люди с недостаточной квалификацией — второй и третий эшелон вместо первого. Найти волонтеров, соответствующих высоким требованиям, удавалось лишь в исключительных случаях. Например, возглавить «Укргазвидобування» согласился выходец из McKinsey Олег Прохоренко.
Без масштабной приватизации паразитическую прослойку «новых красных директоров» ликвидировать не удастся.
В 2016 году приватизацию необходимо решительно ускорить. Для этого уже в первом квартале правительство должно принять решение, какое количество из 3000 госпредприятий (из которых лишь 1600 — работающие, остальные подлежат ликвидации) останется в государственной собственности. Речь может идти о 200, максимум 300 компаний. Некоторые из них можно частично приватизировать с сохранением контрольного пакета акций у государства.
Все остальные предприятия нужно выставить на продажу. Для того, чтобы она не растянулась на долгие годы, следует радикально изменить существующие процедуры приватизации. 2015 год показал, что процедуры эти чрезмерно усложнены. Это позволяет министерствам всячески затягивать передачу «своих» предприятий Фонду государственного имущества, который отвечает за их продажу. Но даже если министерство добросовестно старается выполнить поставленное задание и избавиться от активов, дело идет очень туго. Например, Министерство аграрной политики добросовестно старалось избавиться от подведомственных предприятий. Результат — из более чем 80 компаний в ФГИ было передано лишь восемь.
В декабре я беседовал с разработчиками так называемого «Одесского пакета реформ», которые придумали красивый механизм быстрой приватизации небольших и средних госпредприятий. Если в двух словах, они предлагают задействовать метод кнута и пряника: у руководителей предприятий и ФГИ появляются стимулы к максимально быстрой предпродажной подготовке. Подготовил документы, необходимые для приватизации, — молодец, не успел — уволен. Финальным аккордом должны стать открытые электронные аукционы, победителями которых станут те, кто предложит максимальную цену. Надеюсь, этот механизм позволит сдвинуть процесс с мертвой точки.
В конечном итоге массовая приватизация устранит необходимость постоянного субсидирования госсектора[62], даст дополнительные поступления в бюджет, снизит коррупцию и повысит легитимность власти. Нельзя закрывать глаза на то, что этот процесс будет крайне болезненным. Нас ждут и уличные протесты трудовых коллективов, требующих сохранить рабочие места, и скандалы между претендентами на активы, и попытки рейдерских захватов или подкупа судей. Правительство будут обвинять в том, что оно по дешевке распродает национальное достояние. Поэтому мы не должны затянуть с принятием окончательных решений. Если процесс не будет запущен до середины 2016 года, дальше Кабмину будет уже просто не до приватизации.
Как должно быть организовано управление предприятиями, которые останутся в госсобственности? Ключевая задача — внедрить современные правила корпоративного управления. Несмотря на форму собственности государственные компании работают на рынке, поэтому и управление на них должно быть устроено по образу и подобию лучших рыночных образцов.
Во-первых, все они должны проходить аудит у компаний «большой четверки». Во-вторых, в них должны быть сформированы полноценные советы директоров, причем от трети до половины директоров должны быть независимыми, с опытом работы в крупных европейских или американских компаниях соответствующего сектора. В-третьих, руководители этих компаний должны получать рыночные зарплаты. Если вы нанимаете гендиректора с зарплатой миллион евро в год, вероятность того, что он будет обворовывать свое предприятие, значительно ниже, чем если бы вы платили ему 400 долларов месяц.
Уровень вознаграждения топ-менеджеров государственных компаний определить довольно просто: находим восточноевропейские компании сопоставимого масштаба и заказываем хедхантинговым агентствам раскладку по зарплатам. Допускаю, что доходы наших топ-менеджеров могут быть на 20–30 % ниже, чем у их восточноевропейских коллег. Но не в 20 и не в 100 раз!
В начале 2016 года у правительства наконец появилась возможность назначать генеральным директорам государственных предприятий вознаграждение, близкое к рыночному. Уверен, это серьезно оздоровит систему стимулов в государственном секторе. Прохоренко, о котором я писал выше, будет теперь зарабатывать 398 000 гривен в месяц (около $15 000). Парадокс в том, что первые шаги в этом направлении вызвали бурю возмущения даже у реформистски настроенной части общества.
Кто будет нанимать новых руководителей? В будущем эта функция должна быть возложена на советы директоров. На переходный период, пока новые советы не сформированы, придется сохранить конкурсные процедуры. Для комиссий, которые будут осуществлять отбор претендентов, я бы сформулировал пять-десять условий, которые позволяли бы проводить отсев на самых ранних стадиях. К «отягчающим» обстоятельствам я бы относил незнание английского языка, отсутствие опыта работы в западных компаниях или, наоборот, опыт работы на руководящих постах в госпредприятиях или на госслужбе. Это позволило бы резко ограничить пространство для маневра всевозможным лоббистам. Возможно, имело бы смысл использовать детектор лжи.
Отдельный элемент реформы госсектора — всепроникающая прозрачность. Остающиеся в госсобственности крупные компании должны проходить серьезный аудит, а их отчетность быть общедоступной.
Результатом реструктуризации госсектора станут не только дополнительные доходы бюджета или сокращение коррупционных потоков. Мы резко повысим эффективность государственного управления, потому что в министерствах останутся лишь функции по выработке политики. Уверен: в итоге выяснится, что некоторые министерства вообще не нужны и их можно спокойно ликвидировать, а в некоторых министерствах можно будет оставить 100–150 сотрудников, которые будут прекрасно справляться с оставшимися функциями. Мы устраним одну из самых опасных с точки зрения коррупции активностей на госслужбе, и в министерства перестанут рваться люди, которые рассматривают бюрократическую работу как специфический вид бизнеса.
Структурные реформы — обязательное условие для возобновления роста. Достаточное ли? В средне— и долгосрочном периоде — наверняка (при условии, конечно, если не произойдет откат). Проблема в том, что реформы происходят в политической реальности. «Корабль затонул при входе в гавань» — это сказано в том числе и про реформаторов, не успевших воспользоваться плодами своих трудов из-за утраты поддержки в обществе. За примерами далеко ходить не надо. Возьмем Россию в первые два десятилетия после распада СССР. Мощный экономический рост и потребительский бум 2000-х были результатом рыночных реформ, проведенных в предыдущее десятилетие. Однако авторы этих реформ были к тому времени бесповоротно дискредитированы, а их достижения послужили фундаментом для построения авторитарного и все более опасного для мира и своих граждан режима.
Главным драйвером экономического роста для Украины должен стать рынок Европейского Союза. Мне близка мысль Бендукидзе о том, что в ближайшие годы украинские компании могут потеснить на европейском рынке китайских конкурентов. «Рабочая сила в Украине либо такая же, либо дешевле, чем в Китае, квалификация и трудовая мораль никак не хуже, может, даже лучше, навыков, которые легко не осваиваются, нет ни в Китае, ни здесь, — размышляет Бендукидзе в книге «Ґудбай, імперіє». — Плюс — транспортное плечо. Во Львове изготовил мебель — довез до Берлина на машине… В Синьцзяне изготовил что-то, довез до Шанхайского порта — это как из Екатеринбурга довезти до Берлина или даже, может быть, до Мадрида. По более плохой дороге»[63].
В 2014 году страны ЕС импортировали товаров из Китая на 302 млрд евро. Из Украины — на 13,7 млрд евро. Потенциал для наращивания торговли с Европой — колоссальный. Вопрос в том, как его реализовать.
Профессор Принстонского университета Дэни Родрик настаивает на том, что для выхода на траекторию роста одних структурных реформ недостаточно. По мнению Родрика, необходимо делать акцент на так называемых «связывающих ограничителях» (binding contstraints)[64]. В качестве примера он приводит Грецию, которая благодаря структурным реформам, проведенным с 2010-го по 2015 год, поднялась в рейтинге Doing Business на 40 строчек, но это не вывело страну из депрессии. Наибольший эффект, полагает Родрик, Греции обеспечило бы повышение отдачи от экспорта, а здесь структурные реформы могут иногда даже мешать. Например, снижение энергетических субсидий, предпринятое ради сокращения госрасходов, сделало греческих экспортеров менее конкурентоспособными. Родрик рекомендует греческому правительству создать специальный орган, который будет идентифицировать и убирать «связывающие ограничители», часто имеющие локальный характер и поэтому не устраняемые с помощью «горизонтальной» экономической политики.
Работа с инвесторами — совершенно отдельное направление экономической политики, значимость которого невозможно переоценить.
Крупные инвесторы, как правило, требуют индивидуального подхода. В январе-феврале 2015 года перед конкурсом по продаже лицензий на мобильную связь третьего поколения совладельцы и топ-менеджеры трех крупнейших мобильных операторов встречались с Президентом. Всем им было важно получить гарантии, что они могут без опасений вкладывать деньги в Украину. Они получили все необходимые гарантии, после чего мы провели успешный конкурс на частоты, заработав для казны больше 400 миллионов долларов. Это происходило на фоне Дебальцевского сражения, в разгар финансового кризиса. Иными словами, успешный прецедент имеется. Задача в том, чтобы поставить эту работу на конвейер.