маме – в Одессу.
«Пошлю без марок, – решила Гуля. – Доплатное, может быть, скорее дойдёт».
Она вскочила чуть свет и сама отнесла на почту два письма, полные мольбы.
После этого начались дни великих волнений. А что, если папа согласится, а мама не позволит? Или наоборот? Или они решат сначала списаться друг с другом? А пока письма будут идти туда и сюда, ребята уедут в Москву!
Гуля бросалась навстречу каждому письмоносцу, бегала по десять раз на день в контору лагеря просматривать толстые пачки писем. И, когда ей уже казалось, что ответа не будет и не может быть, пришли две телеграммы: одна из Москвы, другая из Одессы.
«Жду целую», – писал отец.
«Поезжай не задерживайся Москве целую», – писала мать.
Гуля, размахивая обеими телеграммами, побежала в парк, чтобы рассказать всем о своём счастье.
А вечером на костровой площадке запылал прощальный костёр.
Маленький баянист, пионер из Костромы, еле удерживая в руках тяжёлый баян, серьёзно и деловито перебирал лады своими тонкими пальцами. И вдруг он заиграл что-то плясовое, задорное.
У ребят сами собой заходили ноги, задвигались плечи.
И тут два самых смелых мальчика сорвались с места и пустились вприсядку.
Гуля стояла в первом ряду и легонько притопывала ногой. Ей тоже очень хотелось плясать, но ни одна из девочек не решалась пока что выйти из рядов, а начинать первой было как-то неловко.
Но тут совершенно неожиданно кто-то подтолкнул её сзади, и она, не успев удержаться, вылетела на самую середину круга.
Эх, была не была!
Она взмахнула платочком и понеслась по площадке, поворачиваясь то к одному, то к другому плясуну, скользя между ними, то наступая на них, то отступая. Ей казалось, что всё пляшет вместе с ней – и голубые кипарисы, и Аю-Даг, и даже само небо…
Ребята плясали, пели песни, читали по очереди стихи… А когда совсем стемнело, в тёмно-синее вечернее небо одна за другой взлетели ракеты, рассыпаясь разноцветными огнями. Всё небо как будто ожило. При каждой вспышке в вышине вырисовывались очертания облаков, а внизу опять возникали пропавшие было в темноте деревья и кусты.
Гуля смотрела на это великолепное сияние огней и думала:
«За что нам столько счастья? Чем мы его заслужили? Такой месяц в Артеке, да ещё теперь – поездка в Москву, в Кремль! Ах, милый наш Артек, милая, родная наша страна! Всё сделаю для тебя, ничего для тебя не пожалею!»
А день спустя скорый поезд Севастополь – Москва уже мчался по степям и полям Украины. За окном вагона убегали назад тополя, с которых уже осыпались сухие, жёлтые листья.
«Скорее, скорее!» – торопила Гуля поезд, и ей хотелось, чтобы белые украинские хаты, крылья ветряных мельниц – всё, что она так любила, на этот раз поскорее уступило место бревенчатым избам и милым крас-ностволым соснам.
Снаружи на стенке одного из вагонов алело полотнище с надписью:
СПАСИБО ПАРТИИ И ПРАВИТЕЛЬСТВУ ЗА СОЛНЕЧНЫЙ АРТЕК!
В пионерских вагонах не смолкали песни. Где-то слышались звуки баяна. Это наигрывал что-то маленький пионер из Костромы.
Когда поезд, замедляя ход, подходил к какой-нибудь большой станции, на стене одного из вагонов появлялась пионерская газета. Сверху пёстрыми буквами было выведено название:
АРТЕК – МОСКВА
У газеты быстро собиралась толпа. Люди просматривали весёлые стихи и заметки и узнавали, что двести пионеров из Нижнего лагеря прибавили в весе целую тонну и выросли на целых четыре метра. А когда поезд снова трогался в путь, из толпы слышались возгласы: «Прощайте, артековцы!», «Счастливого пути!», «Привет Москве!» – а ребята, загорелые, весёлые, высунувшись из окон вагонов, махали провожающим платками и своими белыми матросскими бескозырками с золотыми буквами «Артек» до тех пор, пока станция не оставалась далеко позади…
Настала последняя ночь. За окном взошла луна, и было странно, что она не отстаёт от поезда, хотя стоит на месте.
«Ещё девять часов езды – и Москва», – думает Гуля, лёжа у окна. А с верхней полки её трогает за плечо жёсткая рука Барасби:
– Гуля, спишь? Москва скоро.
Никому из ребят не спится в эту ночь. Все в полудремоте слушают, как стучат колёса. То один, то другой отдёрнет занавеску и поглядит в окно. Там, в темноте, мелькают красные искры и по земле несутся светлые квадраты окон.
И вот наконец Москва. Доски перрона застучали под ногами пассажиров. Толпа на перроне расступилась.
– Пропустите пионеров!
В новеньких синих автобусах Артек поехал по Москве.
Гуля хорошо знала все эти улицы и замечала каждый новый дом, выросший без неё.
Автобусы остановились перед гостиницей.
Ребята заполнили весёлой толпой вестибюль.
Гостиница! Как интересно жить в гостинице, где живут только взрослые, приехавшие в командировку!
Из окна своего номера Гуля увидела опять Кремль. Золотые стрелы на чёрных циферблатах башенных часов приближались к цифре «10».
Как ещё долго ждать до завтра!
Гуля позвонила отцу на работу – в театр:
– Папочка, приходи скорее, а то мы до послезавтра не увидимся. Сегодня мы едем в Дом пионеров. А завтра мы в Кремле!
Потом позвонила Эрику:
– Эрастик! Правда, это здорово, что я приехала? Послезавтра приду к вам. Завтра мы в Кремле. Ты понимаешь, а? Сегодня едем в Дом пионеров. Ой, Эрик, как я боюсь! Мне поручили говорить приветствие! В Кремле!..
…Золотые стрелы Спасской башни показывают девять часов вечера. Гуля только что вернулась из Дома пионеров. Она смотрит в окно, на залитую светом широкую улицу. Скорей бы прошла эта ночь!
Яркими рубинами светятся в тёмном осеннем небе кремлёвские звёзды. А вон и тот красный флаг, который она называла «огоньком», когда была ещё совсем маленькая.
И вот наконец настало утро. Новенькие автобусы, битком набитые мальчиками и девочками в парадных матросских бушлатах, въехали в кремлёвские ворота и покатили по аллее, обсаженной ёлочками.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОДАРОК
Прохаживаясь по аллее Александровского сада, Владимир Данилович Королёв поджидал Гулю. Он условился с дочкой, что они встретятся у Боровицких ворот Кремля.
Заходящее солнце играло, поблёскивало на окошках и башнях древних теремов, на зубцах кремлёвской стены, возвышающейся над низиной сада. Не раз прозвонили часы на Спасской башне, а Гуля всё не показывалась.
Отец стал уже беспокоиться. Может быть, он опоздал и пионеры успели проехать до того, как он пришёл? Но ведь Гуля должна была бы ждать его в саду, как было условлено. А может быть, пионеров пропустили на обратном пути через другие ворота? Через Спасские или Троицкие? Возможно также, что Гуля прямо из Кремля поехала вместе со всеми ребятами в гостиницу.
Как же быть? Ждать ещё или отправиться туда? Или, может быть, лучше позвонить?
И вдруг отец услышал звонкий голос:
– Папка, я здесь!
Он обернулся и увидел Гулю. Она бежала по аллее, счастливая, раскрасневшаяся, размахивая своей белой бескозыркой.
– Ну что, Гулька? – спросил Владимир Данилович, когда она подбежала к нему и отдышалась. – Сказала в Кремле речь?
Гуля кивнула головой.
– Сказала, да только совсем не так, как хотелось. Во сто раз хуже. Вот если бы меня опять позвали в Кремль!
– Ну что поделаешь, как могла, так и сказала. Не горюй!
– Я и не горюю, а только жалею. А ты знаешь, папа, что нам подарили? Суук-Су!
– Как это – Суук-Су?
– Так, весь целиком. И белую дачу с башенками, и парк со всеми деревьями и лодками! Для этого нас и позвали в Кремль!
– Ну и подарок! – сказал отец. – Как же это случилось?
– Сейчас всё расскажу. Давай посидим на скамеечке. Мне так хочется тебе всё поскорей рассказать! Прямо не терпится!
И, усевшись на скамейке, где никого не было, Гуля сказала:
– Ах, папа, если бы ты только знал, как было чудесно в Кремле! Как нас принимали!
И она стала рассказывать. Говорила она волнуясь, сбивчиво, но отец ясно представил себе, что происходило сегодня в зале Большого дворца.
На столах стоят вазы с грушами и виноградом, разложены плитки шоколада. Ребята притихли и смущённо поглядывают на высокие, тяжёлые, белые с золотом двери.
И вот в зал входят руководители партии и правительства…
Гуля рассказывала, а отец и слушал её, и думал о своём. Давно ли его маленькую Гулю водили за ручку в детский сад? И вот она уже на приёме в Кремлёвском дворце. Да как хорошо, как торжественно рассказывает об этом: «В зал входят руководители партии и правительства…»
– Папа, да ты не слушаешь! – прервала Гуля мысли отца.
– Нет, слушаю, слушаю, продолжай! И Гуля продолжала:
– «Артековцам привет!» – услышали мы. Тут мы поднесли всем цветы. А потом нас попросили что-нибудь рассказать. Ребята шепчутся, мигают мне: «Гуля, иди!» И наши вожатые Лёва и Соня кивают мне. Ну, я вышла вперёд и сказала приветствие. Только почему-то не своим, а каким-то чужим голосом. Говорю и сама себя не узнаю.
– Это от волнения, – сказал отец. – Что ж, и взрослые иногда волнуются, когда выступают. Ну, а дальше, дальше что было?
– Нас попросили рассказать, как мы провели в Артеке время, как отдыхали. «Кто из вас самый храбрый?» – спрашивают. Ребята сначала молчат, стесняются. А потом говорят: «Барасби самый храбрый, а из девочек – Гуля Королёва. Она и верхом ездила, и одна в лес ночью ходила. Расскажи, Гуля!» Я шепчу ребятам: «Да ведь я только что выступала». Но тут, на моё счастье, Барасби уже согласился рассказывать. Переступил с ноги на ногу и говорит: «В Артеке мы очень хорошо отдыхали. Очень весело отдыхали в Артеке». Я сразу поняла: не знает он, о чём говорить. И ведь правда, трудно придумать сразу, с чего начать. Особенно во дворце. Верно, папа?
– Да, конечно. И что же ещё сказал Барасби?
– Сказал ещё что-то про школу… Ну, что всегда говорят в таких случаях: «Теперь мы с новыми силами возьмёмся за учёбу». И вдруг опять замолчал. Не знает, что говорить. Совсем смутился. А его спрашивают: «А всё-таки, что же вы делали в Артеке? В море купались?» – «Купались». – «На Аю-Даг ходили?» – «Ходили». – «На яликах и яхтах катались?» – «Катались». – «А когда же отдыхали?» – «Так это ж и есть отдых», – сказал Барасби и засмеялся. И все тоже засмеялись. «Ах, вот оно что, говорят, это и есть отдых!» А потом нас попросили спеть что-нибудь. Мы спели нашу артековскую песенку, ту самую, что мы часто пели в Артеке. Знаешь? «Мы на солнце загорели, и, как негры, почернели…» Спели мы первый куплет, ну и припев, конечно: «Наш Артек, наш Артек, не забыть тебя вовек», а нам и говорят: «Вы, кажется, не до конца спели. Там было что-то про Суук-Су». Ну мы осмелели и грянули: «У Артека на носу приютился Суук-Су». Только мы это пропели, нам и говорят «Ну, видно, придётся подарить Артеку Суук-Су, чтобы он не торчал у него на носу». – «Спасибо!» – закричали мы все. И тут кто-то из наших сказал: «У Артека на носу больше нету Суук-Су!» И все опять засмеялись.